– Чего тут не понять? – пожал плечами Мыр. – У женщины имеется только три отверстия, куда входит баданга… Пусть каждый выберет себе отверстие, быстренько закрепим союз, да надо поесть. Я проголодался. Да и все остальные, я думаю, тоже…
– Я со вчерашнего дня не ела, – ласково промурлыкала Дема. – Очень уж хотелось отведать твоего окорока, Мыр. Но, так уж и быть, подчиняюсь большинству…
Дема отшвырнула томагавк, сбросила с себя набедренную повязку, сорвала набедренную повязку с Быра, опрокинула его на циновку, как неоднократно делала в завоеванных поселениях, увидев смазливого юношу, и насадилась своим естественным детородным отверстием на его баданга. Пыр поспешно пристроился к ней сзади. Мыру ничего не оставалось, как засунуть ей свой баданга в рот.
Некоторое время слышались тонкое сопение Пыра, жалобные стоны Быра и сладострастное рычание Мыра. Но вдруг великую гармонию всеобщего мира разорвал дикий вопль боли и ужаса. Мыр буквально взвился в воздух. Вместо его могучего баданга трепыхался жалкий, кровоточащий обрубок. Дема жадно и торопливо что-то прожевывала.
– Она откусила мой баданга! – в ужасе завопил Мыр. – Какой я теперь вождь?!.
Он кинулся к своей дубине, схватил ее и замахнулся на Дему. Но Пыр успел дотянуться до щита Быра и отразить удар. Вывернувшийся из-под Демы Быр, схватил свой томагавк и напал на Мыра сбоку. Пока Мыр отмахивался дубиной от Пыра и Быра, Дема на четвереньках добралась до своего томагавка, подхватил его и приготовилась к бою.
Быра вдруг осенила одна мысль. Он отскочил в сторону и заорал:
– Она сожрала его баданга и не поделилась с нами!
– Как?! – Пыр тоже отскочил в сторону, подальше от грозно шелестящей в воздухе дубины. – Она все слопала?! Бей ее!!
Засверкали томагавки, засвистела дубина Мыра. Отмахиваясь томагавком, Дема отступила на середину хижины и прижалась спиной к стволу баклажанового дерева. Туго бы ей пришлось, но тут в хижину вошел повар Мыра. Окинув всю компанию пренебрежительным взглядом, проговорил:
– Смутьяны взбаламутили народ. Все ушли вслед за ними…
– Куда?! – ошеломленно спросил Мыр, в замешательстве опуская дубину.
– Куда-то через пустыню, на берега великой реки. Они сказали, что там много четвероногих тварей, которых можно есть, и растут всякие плоды, не похожие на баклажаны, но их тоже можно есть. А здесь теперь все равно нечего есть, поскольку теперь вечный мир… Я ухожу, вождь, прощай…
– А ты куда? – завопил Мыр. – Как я без тебя?! Кто мне будет готовить вкусные блюда?!
Жадр равнодушно пожал плечами, спросил:
– А зачем мне нужен повелитель без подданных и баданга?.. – и ушел, позванивая походной утварью.
– Бей жадров, спасай Мурзилию?! – завопил Пыр по привычке.
– Поздно… – в отчаянии простонал Мыр, швыряя наземь дубину. – Проклятые смутьяны! Дураки мы, дураки! Вот кого надо было есть!..
– Я, пожалуй, тоже пойду, – нежным голосом пропела Дема. – Счастливо оставаться…
Покачивая могучими бедрами, помахивая томагавком, она проплыла к выходу, солнце в проеме двери облило ее прекрасное тело золотым сиянием, и все исчезло, будто видение прекрасного, случайно посетившего грубый мир.
Мыр еще смотрел в опустевший проем двери тоскливым взглядом, когда послышался хряский удар. Он резко повернулся. Над обезглавленным Быром стоял довольный Пыр. Облизав томагавк, он проговорил:
– Повелитель, давай подкрепимся, и тоже двинемся в путь. Все ушли, а нам тут что, с голоду пропадать? Или начинать жрать баклажаны, как какие-нибудь претенденты? Профессиональные повелители везде нужны, даже и без баданга… Эт даже лучше… – докончил философски после паузы.
Обгладывая плохо прожаренный окорок, Мыр, всхлипывая, невнятно причитал:
– Да как же я теперь без баданга?..
Глава 1
Покой нам только снится
Преуспевающий литератор, Павел Лоскутов, не спеша, накручивал педали своего видавшего виды дорожного "Урала" привычно сноровисто вписываясь в глубокую колею, пробитую танками и заглаженную толстыми колесами бэтээров. По соседней колее ехала его верная жена на новеньком, сверкающем хромировкой и свежей краской, таком же "Урале". Она была похожа на подростка сорванца, в джинсовых шортах, футболке и кепочке с большим козырьком. Далеко впереди на новеньком спортивном велосипеде накручивал педали Денис, сын преуспевающего литератора.
Павел затормозил, поставил ногу на край колеи, огляделся. Ольга тоже затормозила, и тоже поставила ногу на край колеи. Павел невольно залюбовался длинной, крепкой, с очень гладкой кожей, уже чуть тронутой загаром, ногой.
Ольга спросила, не стараясь скрыть жуть в голосе:
– Это здесь произошло?..
– Ага… Чеченцев, видимо, на этом самом месте порешили. А закопали где-то там, на какой-нибудь поляне. В околках-то точно, нет. Я их все в прошлом году обшарил, ни единого намека на то, что кто-то яму копал.
– И что? И милиция здесь ничего не нашла?
– Так они же и не искали! Ну, нашелся труп в машине… Ну, и что? Мне один мент говорил, что у него каждую ночь по парочке неопознанных трупов. Видимо, немножко пошарили вокруг машины, да и все. Правда, попытались привлечь солдат, к прочесыванию лесов, но полковнику совсем не выгодно было, чтобы тут что-то нашли.
Ольга вдруг дернулась, будто ее током ударило:
– Паша, а Николая, часом, не ты убил?
– Ну, что ты… Там у них какая-то своя разборка произошла, ну и рубанули ему по лбу кузнечным зубилом…
– Паша, по-моему, ты мне врешь…
– Оля, ну а если я мочканул этого козла, ты что, хуже от этого будешь ко мне относиться?..
– Ну и жаргон у тебя… – она брезгливо поморщилась. – А еще писатель…
– Дак я же писатель детективного жанра!.. Я зимой словарь блатного жаргона приобрел, вот бы тебе почитать!..
– Стану я читать всякую гадость… Паша, я ведь по телевизору видела в хронике происшествий, что Николая убили кузнечным зубилом с расстояния в пятнадцать метров…
– Вранье все это! Братки босса мочканули, а потом выдумали киллера-виртуоза… Который через приоткрытое окно, сквозь решетку, да с пятнадцати метров угодил прямо промеж глаз…
– Паша, я однажды видела, как ты топор метнул… Ты возле сараев дрова рубил, а потом вдруг в столбик ограды метнул топор… Там как раз и было, метров пятнадцать…
– Ну-у… Сравнила… Одно дело, топор, и уж совсем другое – зубило…
– Паша, скажи мне честно! Ты убил Николая?
– А что, тебе от этого легче станет?
– Легче!
– А вдруг ты после этого меня бояться начнешь?
– Я тебя больше боюсь, когда догадываюсь, что ты убил Николая, но мне не признаешься…
– Ну, хорошо, Оля… – он тяжко вздохнул. – Я его… Ну, понимаешь, я все просчитал, никакого не было выхода. Он ведь мог тебя или Дениса где-нибудь подловить…
Ольга с облегчением вздохнула, сказала:
– Ну, что ты… Не буду я тебя бояться, и мораль читать не буду. Значит, так было нужно… – она снова задумчиво оглядела окрестности. – Слушай, а куда же деньги делись?
– Я лично думаю, что не было никаких денег, – сказал он серьезно.
– А если были? – возразила она запальчиво.
– Если были, тоже где-то здесь лежат, в лесах. А может, унес тот, кто первым труп в машине обнаружил…
– Вряд ли это так, иначе полковник не бегал бы за тобой со своими волкодавами, а быстренько бы вычислил того, кто первым труп обнаружил. И потом, представь себе состояние мирного обывателя, вдруг наткнувшегося на залитую кровью машину, в которой лежит труп человека… Он что, кинется машину обыскивать? Да нет же! Он кинется наутек… Здесь где-то лежат деньги… Чеченец не сразу умер, успел где-то зарыть… – она помолчала, потом медленно, мечтательно выговорила: – Вот бы найти…
Павел серьезно проговорил:
– Лучше не надо.
– Почему?
– У чеченов везде шпионы. Как только ты хоть одну купюру обменяешь либо в банке, либо у левого валютного спекулянта, тут же к тебе придут, и скажут: – Дарагая, зачэм ты тратишь наши дэнги? Отдавай обратно, а от нас получи ханжал в пузо…
Она некоторое время размышляла, наконец, сказала:
– Верно, ну их к черту, эти деньги… На них уже сейчас столько крови…
– Ага, даже морды президентов не видать… – ввернул он безмятежным тоном.
– Ты у меня вдруг стал неплохо зарабатывать…
– Еще пару детективов накропаю, машину купим…
– Да зачем она нужна? Ты только посмотри, как здорово на велосипеде прокатиться! Ты лучше компьютер купи. А то стучишь, как Лев Толстой на допотопной машинке…
– Лев Толстой на машинке не стучал, – сказал он серьезно, – он свои романы писал от руки, а потом его жена их переписывала. Он перечитывал, то, что она написала, жутко все исчеркивал, переправлял, вставлял, выбрасывал, и возвращал ей. И она снова все переписывала.
– Вот видишь, как он работал с текстом! А ты, тяп-ляп, накалякал авторучкой, тут же перепечатал на машинке, и как будто, так и надо.
– Знаешь, что я думаю по поводу работы со словом и текстом Льва Николаевича Толстого?
– Ну, и что ты думаешь? – спросила она с любопытством.
– Такая работа с текстом свидетельствует только об одном, о жутком непрофессионализме литератора! К тому же он еще и бессовестный эксплуататор. Это ж надо, мне нынешний руководитель Союза писателей, как величайшее подвижничество представлял, что Толстой "Анну Каренину" пятнадцать раз переписывал. Подумаешь, достижение… Это ж его жена пятнадцать раз толстенный роман переписывала…
– Да ты что, Паша?! – она вытаращила свои зеленые глазищи, не в силах ничего больше произнести.