Ничего, уже очень скоро всему этому будет положен конец, тем более, что почти все ловеки так или иначе на нашей стороне. Все их мечты о том, что учёные чистюль наконец создадут надёжную вакцину против трансмутации, давно уже лопнули, как мыльный пузырь, но им об этом просто не говорят и потому они готовы верой и правдой служить им. А ведь такая вакцина есть и она создана не учёными чистюль, а нами, мутами, вот только действует эта зараза довольно странно. Антимутаген не даёт ловеку превратиться в мута только до семидесяти пяти лет, а потом либо пускай себе пулю в лоб, либо становись мутом и начинай новую жизнь. Об этом я тоже заявлю во время встречи с президентом. Меня ведь направили в подземную армию не только потому, что я закончил специальную мутовскую разведшколу, но и из-за моего очень громкого "телепатического" голоса, который я обязательно применю, если чистюли не согласятся с нашими доводами и не пойдут на перемены. И вот ведь что самое интересное, чистюли не смогут меня пристрелить, так как на самом деле мы все гораздо крепче, чем это им кажется.
Глава 3. Первый ультиматум
По обе стороны от штабного блиндажа батальона росли две раскидистые, кряжистые столетние сосны, а на его крыше пробивалась сквозь хвою трава. Помимо сосен его укрывала ещё и маскировочная сеть, сплетённая из толстых репшнуров. Они были изготовлены из размягчённых смесью кислот роговых панцирей гора-быков и других панцирных хищников и травоядных. Что у меня, что у Ириса (раз пошел серьёзный разговор, то буду пореже употреблять наши детские прозвища), кожа была не в пример мягче и тоньше, чем у Василька и Мака. У нас даже были потовые железы, но и наши роговые щитки не брала пуля калибра семь девяносто пять, отскакивала, а пуля, выпущенная из крупнокалиберного пулемёта, застревала в них. Да, что ни говори, а по прочности наши щитки превышали лучшие сорта кевлара и зилона пиндосов. Поэтому на первый взгляд было полнейшей глупостью использовать сверхпрочную нить, изготовленную из роговых панцирей и кожи, на маскировочные сети, но не всё так просто.
Если живая роговая ткань никак не влияла на чистых людей и полумутантов, как следовало бы называть ловеков, но с лёгкой руки Кабана это словечко быстро прижилось у мутов, то после переработки она доставляла им немало беспокойств. Даже просто держать в жилом помещения изделия, изготовленные из неё, уже было небезопасно, а уж надевать на себя что-либо пошитое из такой ткани, так и вовсе чуть ли не самоубийство. Только там, куда никогда не заходили чистые и ловеки, муты носили одежду, пошитую из неё, то есть в городе, раскинувшемся вокруг Фиолетового кратера – нашей столице. Там мало того, что воды озера всё ещё были сильным мутагеном, так и радиоактивность почти в восемьдесят раз выше. Нам-то она ничем не вредила, а вот всех чистых и ловеков запросто могла прикончить.
У наших маскировочных сетей имелось ещё одно преимущество перед любыми другими помимо их невероятной прочности – биосканеры пиндосов моментально показывали, что это мутировавшая трава, причём плотоядная. Поскольку таких мест избегали даже муты, то это всегда сбивало их операторов с толка. Вскоре мы вышли на дорогу, четырежды огибающую большой, почти два километра в поперечнике, пологий холм. Хотя он весь порос вековыми соснами, за которыми тщательно ухаживали, военному городку было ведь уже больше семидесяти лет, дорогу так же накрывала маскировочная сеть. В этом не было ничего удивительного. Плотоядная трава часто росла и в лесу, а потому что на снимках из космоса, сделанных специальными камерами, что при аэрофотосъёмке с беспилотников пиндосы и еэсэсовцы всегда видели одно и то же – холм, поросший лесом, сунуться на который верная смерть для кого угодно. Для вящей убедительности на маскировочных сетях специально раскладывали скелеты животных и это практически всегда срабатывало.
Военный городок, как и все подземные города, был построен мутами. Холм был сложен из известняка, но муты-копатели, имевшие не две, а четыре руки хотя и полностью лишенные костей, но не смотря на это очень сильные, покрытые роговыми пластинами, почти полностью вжав голову, не смотря ни на что похожею на человеческую, в тело, играючи могли пробурить полутора, двухметрового диаметра тоннель даже в мраморе и с несколько большим трудом в граните. Поэтому сланец и известняк они брали играючи. Если работает один копатель, их ещё называют камнеедами, а это ребята крупные, длиной в четыре метра и под тонну весом, то получается малый тоннель, по которому можно ездить на специальном мотоцикле с электрическим двигателем. Если же тоннель роют сразу четыре мута, то после не большой доработки к вашим услугам будет предоставлен тоннель, имеющий сечение в свету четыре на четыре метра, а если за дело взялось восемь могучих парней, то они очень быстро пророют вам тоннель размером восемь на восемь метров.
Магистральные же тоннели и вовсе имеют в ширину все двадцать пять метров и их проложено уже почти столько же, сколько раньше, до Гнилой войны, было в России автомобильных дорог. Опытные копатели ориентируются под землёй ничуть не хуже, чем я на поверхности, а у меня, между прочим, не голова, а компас, я же вижу электромагнитное поле земли, но и они его тоже видят. Если дорога роется в глинистом грунте, то копатели, тела которых вращаются под землёй, а они, как и я, тоже могут генерировать электрические разряды, так уплотняют и спекают ими грунт, что тоннель получается очень прочный и его стены блестят внутри, словно глазурованная керамика. Никто не знает, почему некоторые люди превратились в червей-копателей, хотя это и неправильное название, но в том числе и благодаря им нам, мутам, удалось выжить, ведь когда нас стали уничтожать, мы были практически безоружны. Многие мелкие животные, мыши, крысы и всякие там белки, тоже превратились в подземных хищников, но крупных среди них нет ни одного и это самое великое благо нового мира. Копатели обладают просто чудовищной силой, даже большей, чем жесткие муты.
Явились копатели также благом и для людей, чистых и ловеков, ведь почти девяносто процентов народа Новой России живёт теперь под землёй и потому пиндосы даже и не догадываются, сколько же нас всего, а численность населения в нашей несчастной стране уже перевалила за сто шестьдесят пять миллионов и уже больше половины, точнее девяносто два миллиона, это муты. Правда, к нам присоединилось немало народа из сопредельных государств, но муты не делятся по национальному признаку. Рано или поздно период трансмутаций закончится и кто его знает, какие способности обретут наши дети и внуки, а может быть и мы сами станем существами, способными к трансформации тела. Такие муты ведь тоже есть, только их пока что очень мало, всего семнадцать душ. Думая об этом под насмешливые замечания моих даже больше, чем друзей, я обогнул холм и стал первым подниматься наверх рядом с лестницей. Меня с моими пятьсот двенадцатью килограммами, она может быть и выдержит, Ира тоже, но под Васильком и Маком точно треснет, как гнилой сучок.
Мы шли не спеша, стараясь не наступать на корни сосен, а потому постоянно лавируя между ними, но всё равно быстрее вояк из военной полиции. Тем пришлось бежать с полной выкладкой вверх по пологой лестнице. Сбавив темп, мы прошли по склону около километра и поднялись на высоту двух третей холма. Там находился самый верхний ярус подземного городка. В нём были довольно высокие потолки – двенадцать метров и находился не только штаб третьего штурмового корпуса вместе с некоторыми службами, но и жилые помещения для семей высшего комсостава. Ещё там находились лифты, на которых можно было спуститься в самый низ, на двухсотметровую глубину, в мощное бомбоубежище, которое вряд ли защитит кого-либо от пиндосовских тяжелых ракет-кротов.
Мы пришли не к главному входу в подземный бункер похожий в плане на снежинку, над которым возвышалось ещё тридцать метров известняка, а не доходя до него сотню метров. Это была небольшая вертолётная площадка, накрытая маскировочной сетью. Чтобы взлететь с неё, требовалось повалить взрывом шесть деревьев и потому они были заранее заминированы. Поднявшись на вертолётную площадку, мы остановились посередине неё, перед тяжелыми стальными, раздвигающимися воротами. Доблестные воины, сопровождавшие нас и дожидавшиеся наверху, приободрились и даже радостно заулыбались. Ещё бы, все муты остались внизу, а раз так то ничто не мешало им расстрелять нас из гранатомётов. Чтобы они не слишком радовались, я громко сказал:
– Придурки, даже не думайте о своих гранатомётах. Вы не успеете ими воспользоваться. Вторая акустическая атака будет такой, что здесь, наверху, мало кто останется в живых. Поэтому стойте по стойке смирно и ждите, когда вам прикажут разойтись по норам.
Настроение у чуть ли уже не двух взводов военной полиции снова испортилось. Про мои голосовые связки в корпусе были наслышаны, но никто не знал толком, как "громко" я могу орать в двух противоположных диапазонах сразу. От главного входа прибежал связист с полевым телефоном и испуганно протянул мне телефонную трубку:
– Господин генерал на связи, старший сержант Бор.
С сомнением посмотрев на свою руку, она была великовата для трубки, я усмехнулся. Василёк, громко засопев, лёг на живот, а Мак, жестом потребовав трубку, взял её двумя пальцами:
– Господин генерал, с вами говорит вместо старшего сержанта Бора его переводчик, сержант Мак Вереск. Не валяйте дурака, немедленно явитесь на вертолётную площадку, чтобы вступить в переговоры с парламентёром вооруженных сил мутов, но сначала прикажите своим овчаркам покинуть вершину холма. – секунд через тридцать он бросил трубку связисту – Лют, генерал сейчас явится.