Все это мелькает ощущением в нашем сознании в момент рефлекторно начатого рывка. Но не тормозить же для осмысления, думать будем на бегу. "В танце главное не останавливаться". Так, с кавычками, в памяти и всплывает, чтобы не возникло соблазна принять за свое.
Долгую секунду, если не две, мертвяк наблюдает за тем, как мы рвемся к нему с ножом в руке.
Затем вскакивает с камня, перебегает дорогу и ныряет в лесок.
Положив корпус вправо, вместо дуги режем хорду на упреждение и вламываемся в заросли на два дерева раньше. Теперь не потерять бы за стволами. Но за первыми рядами никакой особой чащи там нет.
Есть некая проплешина с хилым редколесьем над беспорядочно разбросанными могилками без оградок и надгробий. Печальнейшее зрелище: заброшенное кладбище. Большинство захоронений напоминает о себе лишь прямоугольными оплывами, а то уже и провалами земли. Только над некоторыми, самыми дальними от дороги, насыпные холмики еще не просели окончательно. В один из них, с не до конца догнившим крестом из случайных, видимо, штакетин, и зарывается проворным вараном наш мертвяк.
Теперь его не достать, ножом, точно, не докопаешься. Да и святотатство, по всем конфессиональным канонам. Обязательно внесут в список. Так и останется несмываемым пятном. И свой самый главный подвиг уже совершишь, а в карме по-прежнему будет злорадно высвечиваться: Спаситель человечества. Осквернитель могил.
Ладно, мертвечина, живи себе дальше.
Осматриваем то, что служит крестом, даже несколько раз проводим пальцем по лицевой стороне поперечины. Никакой надписи нет и, похоже, изначально не было. Все-таки как-то не по-христиански – без имени и даты. И помянуть-то некого. Вероятно, предполагалось, что будет и некому.
Выбираемся обратно на дорогу.
Прямо напротив камня на противоположной обочине.
Есть в них – придорожных валунах – какая-то древняя магия. Так и манят присесть, отдохнуть, поразмыслить, просто подождать.
Час, день, неделю. Все равно, идущий тебя не минует. Тот, кому на роду написан путь на север в конце концов появится вон оттуда, потому как пройти ему больше негде. Суетиться ни к чему, все продуманно, нужно только дождаться.
И это последнее, что требуется сделать. И самое простое, потому что от тебя ничем не зависящее. Неизбежное. Все сомнения останутся здесь. Вместе с ненужным телом. От долга освободят. Наступит полный покой. Окончательно. Безвозвратно. Надо только дождаться.
Стряхиваем наваждение и встаем с камня. Нам-то ждать некого.
На всякий случай, тычем пальцем в перо на дисплее.
Страховой полис выписан 11.06. 0299, 07:11
Желаете перестраховаться?
Да. Нет.
Да.
Хм, судя по текущей дате, предыдущая запись сделана семь дней назад.
Что за глюки? Какой раздолбай готовил снаряжение для нашего выхода в рейд? Майку, видите ли, постирать не забыли, а проверить навигатор – да ну его, чего с железякой сделается!
Вернемся, подадим рапорт.
Решительным шагом направляемся дальше.
Возмущенно трезвонят колокольчики, и дисплей уведомляет:
Запущена программа самотестирования
Демонстративно пожужжав, выдает строку с восклицательным знаком в конце:
Устройство функционирует нормально!
Хорошо еще, матерное слово не вставляет.
Мы бы, пожалуй, не удержались.
Получается, глюк был не в навигаторе.
Ладно, замнем пока.
Продолжаем движение, присматриваясь к трем сторонам и прислушиваясь ко всем четырем.
Неожиданно осознаем, что тишина необыкновенная даже для полного безлюдья. Почему листья не шелестят, понятно – ветра нет. Ну а пернатые, отчего не щебечут? Нас боятся? Брайан хоть и янычар, но на птиц не бросается, ручаемся. По крайней мере, на самых мелких, которые, как правило, и поют.
Так, поддерживая бодрость духа непритязательной шуткой, продвигаемся дальше. Местность начинает слегка понижаться. Вдали, за небольшим гребнем, выпирает вверх какая-то толстая палка. При приближении она открывается в полную длину, и вот уже во всей документальной красе – штыковая лопата, воткнутая в бруствер окопа.
А где тогда дот, чтобы кинжальным огнем с фланга положить всю психическую атаку к такой-то матери?
Но никаких рукотворных сооружений в пейзаже более не просматривается.
Подходим, заглядываем за бруствер. Это даже не окоп, а целый ров, дно которого щетинится заостренными концами торчащих из земли кольев.
Пока не очень понятно. Но не ломать же голову на каждом шагу.
Форвард! Нах норд, коли так.
Дорога ныряет вниз, одновременно принимая немного вправо. Лесок отодвигается еще дальше, образуя каемку по верхнему краю ложбины. Пологий склон, поросший кустарником каким-то квадратно-гнездовым способом, тянется по правой руке метров сто пятьдесят, затем деревья снова подступают почти вплотную, но к обочине не спускаются, оставаясь на крутом бугре. Слева, вдоль постепенно углубляющейся дороги, склона нет, сразу же взмывает ввысь глинистый откос, на верхнем обрезе которого проглядывает густое переплетение откуда-то взявшегося бурелома.
У выхода из ложбины нас окликают:
– А ты уверен, что стоит так удаляться?
Справа и уже сзади (где ж он прятался?) наискось по скату, приставным шагом, словно на лыжах, спускается мужик в выцветшей брезентовой робе, слегка помогая себе увесистой суковатой клюкой, кою, в случае надобности, очень удобно использовать в качестве дубины.
Мужичище дюже приземист и зело набычен, ступает он не очень ловко, как-то скособочено, но продвигается сноровисто и, судя по взятому направлению, шибко настроился отрезать нас от выхода. И если сейчас рванет со всей дури, то может, пожалуй, успеть. Не то чтобы перекрыть путь или охлобучить по голове, но вот прицельно метнуть, как копье, свой костыль нам в спину – это к бабке не ходи.
Однако тут же понимаем, что на рывок он не пойдет – уж больно ноги у него разные. Такая колченогость не располагает к быстрому бегу даже на короткие дистанции.
Значит, не меняя ритма, продолжит заговаривать зубы.
А мужичина явно опасен и подпускать его без крайней необходимости не стоит.
Изображаем разогревающий бег на месте и весело интересуемся:
– Чо, мужик, в салочки захотелось поиграть?
Он слегка вскидывается и тормозит.
– Э, да ты ж живой!
Похоже, он в самом деле сильно удивлен.
– А ты считаешь, что это непорядок?
Осознав подложку вопроса, он немного тушуется и отводит взгляд.
– Да нет, я не о том…
– Ну так я пошел себе?
Уловленная насмешка возвращает его в чувство.
– Шастать тут все равно не положено! Больше уже не пущу.
– Даже если мне нужно будет?
– Особенно, если тебе нужно будет! – окончательно взъяривается он.
– Ладно, я запомню твои слова, вдруг еще доведется столкнуться…
– Да и я тебя, пронырливый, не забуду!
Тепло попрощавшись, расстаемся.
Дорога, слегка виляя, втягивается в длинную горловину, образованную почти отвесной стеной глинистого обрыва слева и крутым склоном бугра, подступающего справа. Затем ныряет во вторую ложбину, расположенную уступом ниже.
И этот уступ последний. Дальше следует затяжной подъем, и дорога, перевалив гребень, скрывается из виду. Но это дальше. Сильно дальше. Можно сказать, за пределами досягаемости. Потому как в самой нижней части поперек пролегает мощная овражистая балка, и глиняная насыпь, по которой дорога перебиралась на другую сторону, напрочь разрушена. То ли буйным весенним размывом, то ли самопроизвольным оползнем под тяжестью лет.
Как-то сразу делается понятным, что даже если нам удастся спуститься на дно оврага и форсировать топкую жижу, то выбраться по оплывающему и осыпающемуся обрыву на другую сторону – уже нет. И лучше не пробовать, поскольку и обратно подняться, скорее всего, тоже не получится.
И что теперь? Резать под корень строевой лес и рубить – тем же ножом – мост? Ежели не перекуривать – к осени запросто успеем.
Растерянно оглядываемся.
Неподалеку от дороги, под сенью невысокого деревца с ажурной листвой, на остатках белесовато-серого бревна сидит дедок, смотрит на нас светлыми глазами и лыбится.
– Скажи-ка, дедушка, – обращаемся к нему, – как тут на север пройти?
Дедок не теряется.
– А зачем тебе север, болезный, солнце мешает?
От такого поворота мы слегка торопеем.
– Да нет, просто надо до дракона добраться.
– Дракона? – задумчиво тянет дедок.
– Ну да, змей такой, – подсказываем с надеждой.
– Тебя что, милок, гадюка укусила?
Обидные слова, вообще-то.
– Никто меня не кусал.
Разве что собаки. И то, как посмотреть. Горло Брайану перерывали в брошенных линиях, мы потом каждый раз перезагружались. Тем и славен герой – ни одной своей смерти не помнит…
Но дедку, конечно, это неинтересно, он гнет свое.
– А на что тебе тогда дракон сдался? Плюнь ты на него, да и спи себе спокойно, чего ж шарашиться? Пусть теперь другие колготятся, их очередь.
Наконец до нас доходит, кем мы старикану помстились.
– Дедуля, а мертвяки дерутся? – начинаем вкрадчиво.
Он настораживается.
– Ну, коли никак не могут упокоиться, то, наверное, со временем злобнеют.
– Выходит, если дать тебе по башке, ты все равно не поверишь, что я живой?