- Почему необходимо? - спросила она, откинувшись на спинку старого рваного дивана, в складках которого осела плесень и кошачья шерсть. Она налила себе еще стакан, забыв предложить вылить мне и Саиду.
- Для меня чрезвычайно важно, - сказал я и стал рассказывать ей о своей жизни в далеком городе, где я жил в бестолковой суете, пока Фридлендер Бей не избрал меня орудием своей воли.
- Ты сейчас живешь в городе? - спросила мать, и в голосе ее послышалась ностальгическая грусть, удивившая меня.
- Я снимал угол в Будайене, - ответил я, - но Фридлендер Бей поселил меня в своем дворце.
- Ты работаешь на него?
- У меня не было выбора. - Я пожал плечами. Мать понимающе кивнула. Меня удивило, что она знала Папочку.
- Для чего же ты приехал?
Объяснить это было непросто.
- Я хотел бы выяснить все об отце.
Она бросила угрюмый взгляд поверх стакана с виски.
- Ты же все знаешь о нем, - сказала она.
- Сомневаюсь, что все. Ты уверена, что этот французский матрос был моим отцом? Она тяжело вздохнула:
- Его звали Бернар Одран. Мы встретились в кофейне. Тогда я жила в Сиди-бель-Аббис. Он пригласил меня пообедать, и мы сразу понравились друг другу. Я переехала к нему. Потом мы полтора года жили вместе в Алжире. Но однажды, вскоре после твоего рождения, он исчез. С тех пор я никогда больше не слышала о нем и понятия не имею, куда он смылся.
- Я навел о нем справки. Он умер. Мне потребовалась масса времени, чтобы проверить память алжирских компьютеров. В военно-морских силах Прованса числился некий Бернар Одран, появлялся он и в Мавритании, в те дни, когда Французский конфедеративный союз пытался возобновить над нами контроль. Проблема в том, что за год с лишним до того, как я родился, ему вышибли мозги каким-то неопознанным предметом. Может быть, ты вспомнишь и расскажешь мне подробнее о том времени?
Это разозлило ее не на шутку. Мать вскочила, швырнув в меня стаканом с остатками виски. Я услышал, как Саид рядом что-то бормочет себе под нос, вероятно молитву. Мать угрожающе надвинулась на меня. Ее лицо было искажено гневом.
- Ты назвал меня лгуньей? - возопила она. Правду сказать, у меня были для этого основания.
- Я только сказал, что архивные документы говорят другое.
- К черту документы!
- Они также говорят, что ты выходила замуж семь раз за два года, не говоря уже о разводах.
Гнев моей матери несколько поостыл.
- Как это попало в компьютеры? Я никогда не выходила замуж - официально. С регистрацией и прочей волокитой.
- Думаю, ты недооцениваешь способности государственной слежки. Все это там, в компьютерах, выставлено на всеобщее обозрение.
Сейчас стало видно, что она испугалась.
- А что еще ты выяснил?
Я отпустил ее с крючка, на который она попалась сама.
- Больше ничего там не было. Если ты что-то скрываешь, то можешь не беспокоиться. Это была ложь. Я узнал еще много интересного про. свою мамочку.
- Хорошо, - вздохнула она с облегчением. - Мне не нравится, что ты суешь нос в мои дела. Сын, уважающий своих родителей, так не поступает.
У меня было что ответить ей, но я решил пока об этом не говорить.
- Что легло в основу этого ностальгического расследования, - тихо сказал я, - одно дело, которым я занимаюсь для Папочки. Население Будайена с благоговейным страхом называет Фридлендер Бея Папочкой. Лейтенант полиции, управляющий Будайеном, умер, и Папочка решил, что нам нужен своего рода специалист по общественным связям, чтобы обеспечивать контакт между ним и полицией. Он попросил меня заняться этой работой.
Ее рот скривился.
- Вот как? Значит, ты носишь оружие? И у тебя есть значок?
Отвращение и брезгливость к полицейским, видимо, была у меня наследственной.
- Да, - как можно небрежнее бросил я, - у меня есть оружие и значок.
- Твой значок недействителен в Алжире, свинья.
- Здесь мне всюду оказывают должное почтение. - Я не был уверен в том, что сказал. - Кстати, работая с полицейским компьютером, я не упустил случая ознакомиться со своим досье, так же как и с досье некоторых моих коллег. Занятно, мое имя и имя Фридлендер Бея появились вместе. И не только в записях последних лет. Я насчитал по крайней мере восемь записей - конечно, это лишь догадка, ничего определенного, но это предполагало некоторую степень кровного родства между нами.
Мое сообщение вызвало бурную реакцию Халф-Хаджа; мне бы следовало рассказать ему об этом раньше.
- Ну и что? - спросила мать.
- Как это "ну и что"? Что все это значит? Ты можешь сказать по-человечески: обнималась ты с Фридлендер Беем в дни твоей золотой юности или не обнималась?
Она взбесилась снова:
- Черт побери, я обнималась со многими парнями. Думаешь, я каждого запоминала? Я забывала, как они выглядят, еще не покинув их объятий.
- Ах, значит, ты не хотела влюбляться? "Останемся друзьями", не так ли? Друзьями, доверенными настолько, что им всегда можно открыть кредит. Или ты всегда просила плату вперед?
- Магреби! - закричал Саид. - Это же твоя мать!
Вот уж не думал, что Халф-Хаджа можно хоть чем-нибудь шокировать.
- Да, это моя мать. Посмотри на нее.
Она в три шага пересекла комнату и наотмашь влепила мне пощечину. Я чуть не упал.
- Убирайся к чертовой матери! - завопила она. Я приложил руку к щеке, не сводя с нее глаз.
- Сперва ответь мне: мог Фридлендер Бей стать моим отцом?
Она с трудом сдержалась, чтобы не влепить мне вторую пощечину.
- Да, мог, как и любой другой мужчина. Вернись в город и вскарабкайся на папочкины колени, сыночек. Глаза б мои тебя не видели.
Я как раз собирался осуществить мамочкино желание. Тем более что можно было считать игру оконченной.
Повернувшись к ней спиной, я немедленно покинул эту отвратительную дыру, даже не побеспокоившись захлопнуть дверь. Это сделал Халф-Хадж, в то время как я что было духу мчался вниз по лестнице.
- Слушай, Марид, - закричал он мне вслед. Подобная реакция Саида на происшедшее удивила меня. - Кажется, случившееся сегодня большой сюрприз для тебя…
- Ты так считаешь? Поразительная догадливость, Саид, ты сегодня просто в ударе.
- Но ты не можешь так обращаться со своей матерью. Вспомни, что сказано…
- В Коране? Знаю. А что в Пути Истины сказано о проституции? Что там сказано об опустившейся женщине, в которую превратилась моя мать?
- Ты можешь говорить что угодно. Я никогда еще не встречал в Будайене карманника, который бы оказался такой дешевкой.
Я холодно улыбнулся:
- Большое спасибо, Саид, но я больше не живу в Будайене. Ты забыл? И с кражами я завязал. У меня постоянная работа.
Он плюнул мне под ноги.
- А еще недавно ты был готов на все ради заработка в несколько киамов.
- Во всяком случае, если я побывал на дне общества, то это не значит, что и моя мать должна быть там же.
- Прекрати осуждать свою мать.
- Почему ты не можешь помолчать о ней? Слышать об этом больше не хочу. Твоя жалость растет прямо на глазах, Саид, - сказал я. - Но ты всего еще не знаешь. Моя мать-кормилица пошла по рукам задолго до того, как стала в одиночку растить нас с братом. Она вовсе не была такой гордой матерью-одиночкой, какой себя выставляет. Слишком много в ее истории белил и румян.
Халф-Хадж пару секунд не сводил с меня безмолвного взора.
- Ну и что? - сказал он наконец. - Половина женщин, опытных и дилетанток, занимаются тем же, однако ты обращаешься с ними по-человечески.
У меня было что ответить ему: "Ты прав, Саид, но ни одна из них не была моей матерью", - однако я промолчал.
Он мог бы возразить на это, да и вообще наша перепалка мне стала казаться глупой и бессмысленной. Злость моя уже порядком повыветрилась, несмотря на то что после стольких лет разлуки эти семейные новости меня здорово расстроили. Трудно было принять их спокойно. Я понимал, что теперь должен забыть свое фальшивое прошлое, а ведь я всегда гордился своим наполовину берберским - наполовину французским происхождением. Одевался я, как правило, в европейском стиле: ботинки, джинсы, клетчатые рубашки. Вероятно, я всегда чувствовал свое превосходство над арабами, среди которых мне выпало жить. Теперь мне предстояло свыкнуться с мыслью, что я всего лишь мог оказаться сосудом, в котором слилась кровь берберов и арабов.
В мои мысли ворвалась хриплая ритмичная музыка в стиле "рок" середины двадцать первого века. Какая-то забытая группа с жуткими подвываниями исполняла отвратную песню непонятно о чем. Я никогда не изучал испанских диалектов и не запасся испаноязычным дадди. Если же мне придется когда-нибудь общаться с колумбийскими промышленниками, то они вполне могут поговорить со мной и по-арабски. Я питаю к ним особо нежные чувства по той простой причине, что на сегодняшний день они являются самыми бойкими производителями наркотиков. А для чего еще нужна Южная Америка? Эта перенаселенная, голодающая, испаноязычная Индия в Западном полушарии. С тех пор как Испания, их страна-прародительница, примерила на себя ислам и вежливо отказалась от него, их национальный характер измельчал. Так их наказал Аллах.
- Терпеть не могу этой песни, - сказала Индихар.