Подошел ближе, подвел руки под теплое окровавленное тело, приподнял, выругавшись про себя, когда прижалась к его плечу лохматая голова, развернулся и осторожно положил его на кровать, а сам, прихватив еще бутылку виски и пачку сигарет, вышел на балкон и остался там, глядя на спящий город, плавающий в сине-зеленых мутных огнях реклам.
Часть 4
Ближе к утру, когда уже начал вновь расползаться удушливым дымным облаком рассеявшийся было ночью смог, скрывший грязным волокнистым брюхом гудящую пропасть под окнами небоскреба, Скай докурил последнюю сигарету.
За проведенные на балконе часы он замерз, заледенела и потеряла чувствительность гладкая кожа, но внутри успокаивающе млело тепло от выпитого виски. Голова отяжелела и, казалось, в венах сейчас плавал только никотин, крепко настоянный на спирту. Но Скаю было не впервой проводить так ночи - он и раньше часто отодвигал пластиковые прозрачные двери, оставляя их открытыми нараспашку, а сам подолгу стоял, пытаясь найти в жирном комковатом небе с червивыми трещинами купола звезду. Как-то, очень давно, наверное, в прошлой жизни - в той, где еще была жива Дея, он однажды увидел звезду: на мгновение разошлись тугие серые пластины смога, и прохладной искоркой, свежей, лимонно-спелой, показалась она ему, тогда еще ребенку.
Скай уже забыл, когда это было, и не помнил толком, как ему удалось ее рассмотреть, но теперь часто смотрел на небо - по привычке.
Или когда было не очень хорошее настроение. В эту ночь настроение было отвратительное. Все, все, начиная с того, что ерзали в голове навязчивые мысли о неудовлетворенном желании - тогда Скай оборачивался и смотрел через плечо на закрытое яркими сиреневыми прядями волос лицо спящего Арина, заканчивая тем, что ворочался в груди липкий ледяной ком злобы. Нельзя сказать, что я мало видел грязи в своей жизни. Слабые нервы и излишняя чувствительность губительны для моей профессии, я видел и пятилетних девочек, вагонами отправляемых в вечные конвейеры грязных борделей, где ни одна из них не имела шансов прожить больше года, я видел и так называемых "шлюх в коробке": людей с ампутированными под корень конечностями - человеческие обрубки, пакуемые в яркие праздничные обертки - любимые игрушки извращенцев. Я много чего видел, но, смотря на это, я всегда знал, что все они обречены собой же - своей покорностью, пораженные "стокгольмским синдромом", рассыпающиеся в словах благодарности перед теми, кто уродовал их тела. Я знал и подсознательно лишал их человеческой сути, что давало мне возможность оставаться спокойным.
А здесь что-то другое, непонятная для меня ситуация, вызвавшая этот отвратительный резонанс в душе. Неизвестно, какой путь пришлось пройти этому парню для того, чтобы от полуразумной твари придти к тому, кем он является сейчас - дерзкому, запутавшемуся, но не сломленному бродяге. Как напоминание о его прошлом, он весь затянут ремнями, под которыми прячет звезды шрамов.
Звезды… Он привычен к боли, это видно. С чувственным наслаждением, осознанными плавными движениями тела встречал он мои прикосновения, не особо заботясь о том, что посинели от удушья губы и струятся по коже алые ручейки крови.
Если бы я не произнес это роковое для него слово "хозяин", вкупе с ощущением ошейника заставившее сработать годами вбиваемые в него рефлексы, я бы мог решить, что он никогда не был питомцем. И тогда бы я расстегнул этот чертов ремень, перестал бы думать только о том, как заставить его сломаться… И мог бы уже, плюнув на то, что это всего лишь ситуация, продиктованная обстоятельствами, стянуть с него кожаные штаны, лечь грудью на его спину, положить голову на его затылок, закрыть глаза и, отдавшись во власть желания, поставив свои руки поверх его плеч, протолкнуться внутрь него, стараясь не видеть, как вздрагивают от моих движений, разметавшись по шее, сиреневые, небрежно обрезанные пряди волос. И услышать его стон… Нет, ну с ума сойти.
Скай отбросил окурок, опустил глаза, посмотрел на приподнявшуюся ткань джинсов.
Как-то я раньше не задумывался о сексе с парнем. Не исключал таких вариантов, конечно, но не подходил к этому вопросу вплотную. В нашем сумасшедшем мире в плане секса пол давно не имеет особого значения, но мне всегда хватало женщин.
Хотя… Хотя, если задуматься, хватало ли мне их? Я помню только необходимые однообразные движения, тихий смех, звон разбитых бокалов, влажный латекс под пальцами и пустоту. Пустоту, приходящую потом, когда вновь, оставшись один, выходишь на балкон и куришь, глядя в небо, по привычке ища глазами теплый лимонный огонек звезды.
И ни одну из них я никогда не оставлял у себя дома. Просто потому, что не знал, о чем с ними можно разговаривать дальше и как это - проснуться с кем-то рядом.
Арина пришлось оставить, потому что завтра я позвоню его хозяевам и сдам его, получив свои деньги. Поставлю еще одну галочку в списке завершенных дел. И в моем рекомендательном листе появится запись о том, что мне можно доверять суммы, равные стоимости кеторазамина. Соответственно, возрастет и оплата за мои услуги.
Неизвестно, с чем придется столкнуться потом, но важно ли это?
Пока я думаю, ищу, пока голова моя забита обработкой информации, поиском выходов, поиском зацепок, мне некогда думать о другом.
О ненужном. Например, о том, что лишь за сводящий с ума изгиб плеч, за тревожащий, четкий рисунок губ, за возбужденную дрожь в карих сверкающих глазах, Арин получит свой кеторазамин. И о том, что погаснет в этих глазах дерзкий вызов, сменившись безотчетным нечеловеческим обожанием. Обожанием, которое он отдаст этому чертову педофилу, который получил его в подарок на день рождения…
Подарить двадцатилетнему пареньку пятилетнего ребенка - неплохая идея.
Двенадцать лет прошло с того дня. И восемь лет Арин жил, как животное, поглощенный одним лишь чувством - чувством любви к хозяину.
Восемь лет. И что же случилось, когда ему исполнилось тринадцать? Что заставило пробудиться его разум, что заставило его осознать, что спать на шелковых подушках у кровати хозяина и вымаливать себе наказание за малейшую провинность - не лучший вариант жизни?
Что заставило его сбежать, научиться носить одежду, научиться понимать эмоции людей, научиться правильно использовать речь, что помогло ему выжить?
Как он стал таким? Таким резким, бесстрашным, не побоявшимся оказать сопротивление, даже стоя под дулом пистолета?
Скай снова обернулся. Спит. Спит, зажав кисти рук между сведенных колен. Кровь на его теле подсохла, превратившись в причудливый узор, странное сплетение ярких разводов, стрельчатых, тонких.
Штаны по-прежнему расстегнуты, глянцевитая черная кожа лежит на середине обнаженного бедра. Мягкая линия, теплый изгиб, уходящий к паху, круглые очертания колен, розоватые, равнодушные сейчас соски, яркая россыпь сиреневых волос на изуродованной широким шрамом шее. Спокойное дыхание, чуть приоткрытые губы - губы, влажное прикосновение которых заставило меня вздрогнуть, поняв, что каждое их движение порождает в моем теле шумящую, удивительную волну удовольствия.
И дело тут даже не в опытности. Есть люди, в которых сексуальность вложена изначально - такую не сдержать: она сквозит в каждом движении, она таится в глубинах темных зрачков, она обволакивает, она манит, от нее сложно оторваться.
И он такой - вызывающая, острая, невероятная сексуальность, прожигающая насквозь. Такой, пока он Арин.
Скай поежился. Сигареты кончились, и утро уже вползает в легкие грязным облаком, серым пеплом, мокрой рваниной. Засветились, став отчетливей, правильные углы зеркал, выровнялись, вырвавшись из тьмы, стены.
Он развернулся, качнувшись, отставил опустевшую бутылку, коснулся озабоченно пальцами виска. Да уж, головной боли не избежать.
Интересно, а как парнишка? Я в него вчера влил точно больше, чем пол-литра. Скай вышел с балкона, помедлил, раздумывая, закрывать ли двери, решил - не закрывать, первым делом присел перед одним из ящиков стола, несмотря на то, что во рту и так засела никотиновая горечь, вытащил еще одну пачку сигарет, потянул пальцами тонкий целлофан обертки.
Вставай, - не глядя на Арина, проговорил он, щелкая зажигалкой.
Вот уж что, а просыпаться по команде парень умел. Сразу же, словно этого и ждал, он открыл карие глаза, потянулся всем телом, выгнувшись, превратив торс в сильное, гибкое сплетение выступивших округлых мышц.
Привстал, согнув ногу в колене, опираясь локтями на упругую поверхность кровати, тряхнул лохматой головой, сгоняя утренний дурман.
Провел ладонью по штанам, проверяя молнию, поморщился, потянул вверх язычок застежки, приподняв бедра:
Не самая лучшая ночь в моей жизни. Почти ни хрена не помню.
Скай раздраженно прикусил зубами фильтр сигареты, но промолчал.
Арин скатился с кровати, кинул взгляд на плотно упакованные пачки денег, лежащие на дымчатом пластиковом столике:
Ладно. Думаю, мое мнение тут особой роли не играет. Деньги-то я заслужил?
Ага, - не удержался Скай, - Заслужил. Бери.
Черт с тобой, подержись за свои бумажки, шлюха чертова. Порадуйся.
Он повернул голову и встретил неожиданно насмешливый взгляд подростка. Черт, да у меня такое ощущение, будто он ощущает сейчас свое превосходство надо мной и еле сдерживается, чтобы не рассмеяться мне в лицо.
Одевайся, - сдержанно сказал Скай.
Арин шагнул вперед, наклонился, взял со стола пачку сигарет, коснулся пальцами плотного брикета банкнот:
Ты использовал все три инъекции? Или просто деньги некуда девать?
Использовал, - бездумно солгал Скай, наблюдая за тем, как медленно опускает он ресницы, глядя на вспыхнувший под пальцами огонек зажигалки.
Счастлив?
Глупый вопрос.