Head down "Olav" – череп вниз, ноги шире. Head down "Romeo". И – базовая позиция: верхние лапки – на поток, буквой "Т". Нижние – поджать; спина выгнута. Аэродинамическая стабильность, понимать надо. Парашют раскрылся.
Многие – в основном безусые юнцы – опрометчиво считают, что девятисекционник лучше планируют, но у феникса другое мнение – безопасность превыше всего; кому нужны рекорды среди новостроек и бараков? А классическая "семёрочка" никогда не подведёт с наполнением, и к свалу менее предрасположена, да и на приземлении точнее попадает в разметку. И в случае отказа медленнее теряет высоту!!
Да-да, у Акиры отличный эллиптический купол из дешевенькой ткани F-111 (на шестьсот прыжков вполне хватает, а потом не жалко и заменить), у Акиры тонкие, выверенные по длине стропы управления из прочного микролайна (да, микролайн не гасит удар, но и не растягивается). Парашют Акиры, "CLASSIC PRODIGY А5" производства "Parachute de France", оборудован всякими полезными прибамбасами, как то: съемным слайдером, коллапсируемой вытяжной медузой на шнуре-"kill-line" и модернизированными свободными концами. Несомненно, слайдер необходим при раскрытии, а затем, согласитесь, от него следует избавиться: Акира просто проводит сетчатый mesh вниз и крепит на затылке с помощью липучки, пришитой к воротнику плаща.
Поворот – центробежная сила увеличивает нагрузку, свободные концы удержать не так уж и легко – если заранее не озаботиться "узелками", то есть металлическими кольцами, закреплённых с помощью вакуумной сварки и технических заклинаний-терминов.
Падение.
Асфальт близко.
Столкновения в дропзонах нечастое явление, но таки бывают-происходят: пассажиры-парашютисты регулярно сбивают на приземлении извозчиков, решивших сократить путь-дорожку, дабы быстрее доставить клиента в пункт назначения. А виноват – всегда! – летяга. Копы непременно вступятся за пешехода, даже если пешеход "ползает" по тротуару со скоростью ДВС-авто. Вот поэтому Акира внимательно смотрит вниз: лишние проблемы с законом ни к чему.
А внизу, похоже, dust devils, пылевые смерчи – крайне неприятная штука: а, казалось бы, всего небольшие разницы в температурах воздуха – и нате-пожалуйста! – широкие зоны сильных завихрений. Турбулентность. А в итоге – коллапсированию купола. Остаётся надеяться, что, как обычно, ничего не поправимого не произойдёт.
Есть! – асфальт мягко встречает амортизаторы подошв. На ходу Акира активирует опцию "укладка" – и купол мгновенно втягивается в модный в этом сезоне "Reactor", ранец на липучке с защищенным от потока верхним клапаном. Да-да, купол прячется в ранец! – а нечего расшвыриваться личными вещами в зоне приземления! – спешащие на работу скайдайверы запросто могут натоптать и наследить, и будут правы.
Пару шагов – и вот они, жёлтые ворота, расписанные драконами.
За воротами – брусчатка, ведущая к храмовой пагоде, и джунгли, гордо именуемые парком. Правда, прогуливаться по редким тропинкам, окружённым пальмами и густым подлеском, могут только послушники – прихожанам не рекомендуется отдалятся от чётко намеченного пути: в парке водятся священные тигры, а когти у амурских зверушек, не смотря на религиозную принадлежность, очень даже реальные и острые. Кстати, растения здесь зеленеют и цветут круглый год, здесь никогда не бывает снега и мороза – микроклимат поддерживается исключительно магией адептов-служителей.
На площадке перед пагодой – две мраморные статуи: Будда на лошади и Христос, поправляющий сползший на нос терновый венец.
Акира входит в храм, под ногами скользкая керамическая плитка. Впереди – просторный зал с колоннами, украшенными вьетнамскими орнаментами, хоры и алтарь в форме звёздного глобуса.
Тихо – шёпот? – играет спокойная музыка, звучит что-то очень классическое. На стенах образа Виктора Гюго, Сунь Ятсена и Льва Толстого.
Минут сорок – больше? – Акира неприлично жадно рассматривает старинную христианскую икону. Долго вглядывается. Чем-то феникса притягивает композиция – и объятый пламенем куст, и Богоматерь с Младенцем в руках, и вообще…
Своё, родное, такое японское – обнять и плакать.
– Наму Амида-буцу! – поклонился Акира старцу в разноцветном халате, символизирующем единство всех религий.
– Наму ме хо рэнге ке! – кивнул в ответ высокий седовласый мужчина, перебирая длинными сухими пальцами можжевеловые чётки.
Поздоровались, значит. А теперь по делу:
– Отец Но Чон Хён-сан, Вы не хуже меня знаете: подсвечники и прочие аксессуары, подразумевающие использование открытого огня…
– …надлежит крепить на негорючие подставки? Да, сын мой, я ознакомлен с "Общими требованиями пожарной безопасности в культовых сооружениях".
В храме никого нет – почти – рабочий день: народ Вавилона создаёт материальные блага, творит интеллектуальную собственность, защищает информацию и предоставляет разнообразнейшие услуги. Возле образов неспешно прогуливаются иммигранты-ицзу, переселенцы из Юго-Западного Китая, точнее из провинции Сычуань. Это те ребята, что вырвались из гор Ляньшань, где до сих пор успешно сохраняется рабство и дискриминация по кастовой принадлежности.
– Если Вы, отец Но Чон Хён-сан, ознакомлены, то должны быть в курсе: запас горючих жидкостей для заправки лампад и светильников должен: во-первых, храниться в металлической таре; во-вторых, не более суточной нормы в одном молельном помещении. Согласны? По глазам вижу, согласны. Отсюда возникают сразу несколько очевидных вопросов. Что это за пластиковые двадцатилитровые канистры у алтаря? И почему их аж… – сколько? – семнадцать штук, если меня не подводит зрение?
Раздражение, злость, усталость.
Дрянь, скопившаяся в душе Акиры-феникса за утро воскрешения, готова выплеснуться на скользкий пол храма истеричным визгом и желчной блевотиной; в идеале – выписанным штрафом на солидно крупную сумму. За несоблюдение.
Отец Но Чон Хён-сан, маг и гипнотизёр, как и все служители универсального Господа Каодай, ненавязчиво – без бледно-розовых нитей! – ловит зрачки Акиры, щупает ресницами воспалённый слезящийся взгляд. Почему-то у Акиры такое чувство, будто бы священник прекрасно понимает, что с фениксом сейчас происходит. Странно, да?
Понимает и не осуждает.
– Мне нужно проверить печное отопление. Вы в курсе, раз в год… – Акире хочется курить, он проголодался и с удовольствием умял бы сейчас несколько порций толма. И под плотный завтрак послушал бы певца-гусана, исполняющего песню странника-пандухта, тоскующего по родной земле. – Понимаете, отец Но Чон Хён-сан, печное отопление…
– Да-да-да, ежегодно перед началом… э-э… задолго до начала отопительного сезона… оформить акт, да? Я понимаю, молодой человек, пожалуйста. Это ваша работа. Конечно, я понимаю…
Акира отчётливо представляет, как под рясой пастора – на спине – вспухает-активируется и гасит раздражение татуировка "три купола веры без крестов", и… – слишком много милосердия, через край – прощения и сатори.
Ограничились штрафом – несерьёзным: так чтоб жизнь кагором не казалась. Напоследок Акира соорудил из бровей и складок лба "суровое лицо" и произнёс "последнее китайское предупреждение". Кстати, кагорчику он всё-таки хлебнул: поддался на уговоры отца-настоятеля, уверившего, что употребление монастырского вина – даже в рабочее время! – есть благо и богоугодное дело. Нежный, но ощутимый перегар феникс зажевал семенами сладкого аниса – давно проверенное средство: ни одна супементоловая жвачка так мощно и надёжно не перебивает запах алкоголя.
Пора и честь знать – в "офисе" наверняка заждались: Спитфайр – босс!! – тактично не звонит на трубу, но отчёт о проделанной работе подразумевался ещё часа три назад: возможность санкций на предъяву газовому хозяйству, нанесённый ущерб, время локализации и так далее, и тому подобное.
– До свидания, отец Но Чон Хён-сан.
– До скорой встречи, молодой человек.
Удовлетворённый визитом феникс покинул храм.
Когда Акира в последний раз умер, благодарная общественность развинтила бесхозную служебную машину на запчасти, ободрав покровы Жестяного Коня до скелета-кузова. Что смогли – унесли, остальное искалечили и помяли, лобовое стёкла – в крошево.
И чего?
В смысле, зачем эти жалостливые истории о неблагодарности, вандализме и мародёрстве? А затем, что теперь воскресшему фениксу приходится добираться на работу в комфортабельном общественном транспорте, в частности, в "мягком" салоне трамвая обыкновенного. Акира запрыгнул в вагон для курящих, воткнул несчастливый билетик в зубастую пасть биокомпостера – еле пальцы успел убрать – и, понятно, зажал губами сигаретку.
Задымил.
Биокомпостер страдальчески сморщил мордочку – Акира слышал, что в курящие вагоны приращивают только самых агрессивных и ненадёжных биомехов, из тех, что кусали пассажиров за пальцы или отказывались дырявить билеты.
За двадцать минут поездки Акира спалил семь стеклянных спичек с фарфоровыми головками и выкурил столько же сигарет – зачем? – а назло биомеху.