Пусковой лазер отдыхал, баки реактивной массы опустели. Соломон Гурски падал, все больше удаляясь от солнца. Уризен и его дети остались далеко позади. Он держал курс на север, прочь от эклиптики. Его кормовые глаза различали новое тусклое кольцо вокруг газового гиганта, тихо сияющее в теплодиапазоне: миллионы адаптированных ждали на орбите своей очереди, чтобы стремительно слететь вниз, к новой жизни.
Наверное, она сейчас с ними. Он проводил ее глазами, когда она вошла в семя и была демонтирована собственными серводухами. Он видел, как семя взорвалось и вышвырнуло ее в космос, уже преображенную, и как она спалила свои жалкие килограммы реактивной массы на пути к Уризену.
Лишь после этого он ощутил себя вправе приступить к собственной трансформации.
Рой жизни. Могущество. Почти истина - но какая вопиющая ошибка. Она чуть ли не пела, говоря о свободе бесконечного парения в облаках Уризена, но ей больше не видать такой свободы, как а этот миг - сейчас, когда она полностью открыта космосу, а перед ней распростерлась вся галактика. Свобода Уризена - обман, ее цена обусловлена давлением и гравитацией. Она заточила себя в атмосфере и гравитации. Уризен - тоже планета. Человек-паразит из народа Пепельных погреб себя в толще планеты. Водный Синяя Мана, всласть отоспавшись во льду, разбудит к жизни лишь очередную копию стандартной модели. Планеты на планетах сидят и планетами погоняют.
Бесконечное множество способов быть человеком, подумал Соломон Гурски, удаляясь от солнца. Он ощущал кожей, как к болезненному покалыванию магнитного поля Уризена примешивается ласковое тепло солнечного ветра. Солнце восходит. Час близится.
Много способов быть Соломоном Гурски, подумал он, созерцая свое новое тело. Он отождествлял себя с шишкой. Он был еловой шишкой, упавшей с Небесного Дерева, набитой зрелыми семенами. Каждое семечко - Соломон Гурски, эмбрион целого мира.
Прикосновение солнца - вот что приоткрывало эти семена хвойных на той, иной планете, давным-давно. Выбор подходящего момента - слишком важное дело, чтобы препоручать его высшему разуму. Подсистемы запрограммировали все пусковые векторы, он всего лишь отметил, что ветер Лоса все сильнее давит на его кожу, и ощутил, что начинает лопаться. Соломон Гурски рассыпался на тысячу чешуек. Когда семена начали выскакивать, ложась на заданный курс, он сгорел в огне самого сладкого оргазма за всю свою жизнь, пока его личность не загрузилась в последнюю спору и не катапультировалась из опустошенного, мертвого тела-носителя.
Пролетев пятьсот километров, семена развернули свои солнечные паруса. Прерывистая волна частиц с помощью гравитационного поля Лувы и Энитармона разгонит эту светлую флотилию до скорости межзвездного перелета, и спустя много веков - много тысячелетий - световые парусники замедлят ход, и груз будет доставлен по назначению.
Он не знал, что найдут там его многочисленные личности. Отбирая цели, он не искал сходства с мирами, оставленными позади. Иначе вышла бы еще одна ловушка. Он ощущал, как его братья отключают свои когнитивные центры для большого сна - точно гаснут одна за другой звезды. Горсть разбросанных зерен - одни погибнут, другие прорастут. Кто скажет, что он найдет, - ясно лишь, что нечто поразительное.
- Сделай мне сюрприз! - потребовал Соломон Гурски от Вселенной, падая в тьму, которая разделяет солнца.
суббота
Ребро объекта равнялось 1,3 астрономической единицы. Если он сохранит свою нынешнюю скорость (10% от скорости света), то прибудет через тридцать пять часов. Развалившись в шезлонге у фонтана "Нептун", Соломон Гурски наконец-то подобрал для объекта имя. Очень долго, множество часов, на множестве языков он придумывал подходящее название для этого зловеще надвигающегося из космоса объекта. Больше всего ему понравилось имя на языке, который (по его расчетам) уже тридцать миллионов лет относился к разряду мертвых. ИТА. Аббревиатура: Инопланетный Таинственный Артефакт. "Таинственный Инопланетный Артефакт" было бы точнее, но тогда получилось бы слово, которое еще на одном древнем мертвом языке значило просто-напросто "тетя".
На Версальский парк упали тени - огромные и мягкие, как облака. По солнечному диску проплыл лес - маленький такой лесочек, чуть больше рощи, подумал он, все еще упиваясь понятиями, которые можно было выразить на том мертвом языке. Он проводил взглядом пролетевшие над его головой сферические деревья, каждое из которых имело один километр (опять архаизм) в диаметре, одновременно наслаждаясь приятной игрой холодных теней и теплых лучей на своей коже. Чувственные радости воплощения.
Когда перелетные леса мигрируют над руслами чернильно-черных рек Финтифлюшки, вслед за ними, перебраниваясь, спешат цедильники и жадно поглощают пюре из бактерий и сложных фуллерин. Так было и на этот раз.
Соломон Гурски затемнил свои глаза, оберегая их от слепящего света местного солнца - белого карлика. Кольцо Духов, тянувшееся от перспективы Версаля до экваториальной плоскости, казалось едва заметным глазу филигранным ожерельем, накинутым на звезду. Перспектива. Я ее эманация? Или она моя эманация?
Перспектива? Нашел о чем беспокоиться, когда на тебя во весь опор летит скелет-тетраэдрон с ребрами длиной в 1,3 астрономической единицы* [Астрономическая единица - среднее расстояние между Солнцем и Землей (приблизительно 150 млн. км).].
Плевал я на него. Я все-таки вроде как человек.
- Покажи, - сказал Соломон Гурски. Почувствовав его умысел (ибо Версаль был лишь элементом его умысла, да и все, что жило и шевелилось внутри Финтифлюшки, было его умыслом), диск с тектофактурированной Францией эпохи барокко начал крениться, отворачиваясь от солнца. Солнцелилии, на которых располагались Версальский дворец и его парки, генерировали свои собственные гравитационные поля; Соломон Гурски увидел, как за Малым Трианоном спустилось крохотное, яркое солнце, и подумал: "Я вновь изобрел закаты". А когда черный свод над его головой озарили звезды: "Ночь выглядывает из моей тени".
Звезды замедлили движение, зависли над трубами Версаля. Сол надеялся, что сумеет разглядеть объект невооруженным глазом, но в тиховремени не учел скромных способностей первобытного человеческого облика. Гримаса досады - и текторы, проработав несколько мгновений, трансформировали его органы зрения. "Щелк-щелк-щелк": степень увеличения возрастала, пока на звездном небе не проступили призрачные, мерцающие нити света - точно рисунки богов и мифических существ, которые древние располагали на уютных небесах вокруг Точки Альфа.
Еще один щелчок, и сооружение обрело материальный облик.
У Соломона Гурски перехватило дыхание.
Поскольку природа поместила род людской между микро- и макромирами, естественное свойство человека - чувствовать себя карликом по сравнению с космическими объектами. Эта необходимость самоутвердиться перед "большим" и заставляет человечество рьяно завоевывать пространство. Но если карликом кажется целая ЗВЕЗДА, тут вообще дышать забудешь. Благодаря Кольцу Духов Сол знал размеры, массу, векторы объекта. Между вершинами ИТА могла запросто уместиться вся Финтифлюшка. Каббалистический знак. Космический глаз в пирамиде.
В паху у человека Соломона Гурски похолодело. Сколько миллионов лет прошло с тех пор, когда его мошонка в последний раз съеживалась от страха?
Длина ребра - одна целая три десятых астрономической единицы. Масса - восемь секстиллионов тонн. Скорость - одна десятая световой. Эта штуковина должна была произвести фурор во всем звездном скоплении. Даже в тиховремени у Сола была бы фора для подготовки. Но ИТА заявилась безо всяких предупреждений. Просто бац - и возникла: поблекшая гексаграмма гравитометрических помех в его внесистемных сенсорах. Сол среагировал моментально, но за несколько секунд растянутого тиховремени, которые понадобились ему для изобретения и создания этого каприза в духе Людовика Четырнадцатого, объект преодолел две трети дистанции между точкой своего появления и Солом. Время тварного мира позволяло ему оценивать ситуацию во всех деталях.
"Что ты несешь, виноград или яд?" - спросил Соломон Гурски у штуковины в небе. Она пока так и не заговорила, отвечала молчанием на все попытки с ней связаться, но, безусловно, несла хоть какой-нибудь дар. Ее появление можно было объяснить только одним образом: штуковина манипулировала черными дырами. Ни одна из цивилизаций Кругозора - области, охватывавшей большую часть западного полушария галактики, - еще не создала нанотехнологии, способной перекраивать сам континуум.
Ни одна из цивилизаций Кругозора, ни одна из федераций планетосоциумов, с которыми Кругозор граничил, никогда не сталкивалась с видом, происхождение которого не восходило бы к Точке Альфа - к полулегендарному "большому взрыву" рас, который выбросил во Вселенную Пан-Человечество.
"Только в этой галактике - четыреста миллиардов звезд, - подумал Соломон Гурски. - Мы не засеяли даже половины. Наши фокусы с временем - замедление процессов восприятия, пока общение со скоростью света происходит безо всяких пауз, а плавания наших Сдолевых кораблей - не длиннее, чем морские путешествия реконструированной мной эпохи, - внушают нам иллюзию, будто Вселенная близка и приветлива, точно тело любовницы, и столь же хорошо нам знакома. Пять миллионов лет между Моно-Человечеством Точки Альфа и Пан-Человечеством Великого Прыжка Вдаль - всего лишь долгий вздох, глубокомысленная пауза в нашем разговоре с самими собой. Тридцать миллионов лет я совершенствовал сеть жизни в этой уникальной системе: уйма времени и пространства для того, чтобы настоящие инопланетяне догнали нас и уже превзошли".