…Даноли недолго пробыл в одиночестве. Дверь отворилась, и на пороге появился молодой человек лет двадцати пяти в чёрном колете без украшений, плундрах и коротком плаще, с холщовой сумкой на плече. Одежда несколько болталась на незнакомце, точно была с чужого плеча, воротник камичи был изрядно потёрт, но, судя по лицу, это был не простолюдин. Глаза юноши были мёртвыми. Даноли некоторое время наблюдал, как тот, осторожно поправив берет на густых белокурых локонах, присел у другого окна и попросил хозяина принести овощей и рыбы, отказавшись от мяса.
Альдобрандо исподлобья рассматривал незнакомца, и тут странно похолодел. Пред ним был беглый монах, понял он вдруг, в суме у него - священнические ризы, он не знает, куда идти, родом из Ареццо, но в город вернуться не может. Невесть откуда Альдо понял и ещё одно - перед ним очень несчастный человек.
Даноли понимал потаённое, но не его причины…
Утолив первый голод, юноша поднял глаза и заметил, сколь пристально разглядывает его Альдобрандо. Он испугался, но вглядевшись в лицо Даноли, чуть успокоился. Однако торопливо закончил трапезу, поспешил встать из-за стола и расплатился. Даноли тоже заплатил за стакан вина и кусок сыра, и пошёл к выходу. Он не знал, как заговорить с незнакомцем, чтобы не напугать его, и просто представился.
- Меня зовут Альдобрандо Даноли, я живу неподалеку от Фано. Иду в Урбино.
Юноша снова окинул его странным взглядом, настороженным и чуть испуганным. Лицо Даноли, его мягкие черты и глубокие глаза на исхудавшем лице породили во встречном некоторое доверие. Он на миг опустил глаза, и Альдобрандо понял, что тот колеблется между недоверием к незнакомцу и страхом одиночества в этом путешествии.
- Я - Франческо… Черино… школяр, иду в… Сан-Лео, - тихо проговорил он, опустив глаза.
Даноли понял, что ему лгут, но этот человек, потерявший себя и перепуганный насмерть, не мог был опасным, и Альдобрандо, желая помочь несчастному, хотел на нём постичь границы своего искушения.
- Нам по пути.
Они вышли из Сант'ипполито на дорогу, ведущую в Урбино. По прошествии часа пути Даноли заметил, что его спутник тих и смиренен, уступчив и мягок. В своей кротости он ни разу не возразил старшему товарищу, при этом то и дело поправлял берет на волосах и прижимал к себе суму. Ночевать они попросились в небольшом овине у селянина, с опаской спросившего своих постояльцев, правда ли, что на побережье снова чума? Альдобрандо подтвердил это. С того страшного 1348 года от рождества Господнего, когда болезнь появилась во Флоренции, а потом скосила половину империи, это повторялось почти каждое десятилетие. Болезнь вспыхивала по городам и весям и губила людей сотнями. Портовые города особо подвержены заразе. В Фано и окрестностях сильный мор, сказал Альдобрандо. Друг незадолго до этого получил письма из Ареццо - там тоже болезнь…
Его попутчик во время разговора сильно побледнел, после ухода селянина поднял глаза на Альдобрандо.
- В Ареццо у меня… много знакомых, - через силу пробормотал он, - я… знал там… некоторых Гвальтинери, Коффани, Перони, Роселли…
- Это весьма знатные семьи, - спокойно проговорил Даноли, понимая, что его собеседник проговаривается, - но чума не щадит ни кучера, ни графа, и разницы меж ними не видит.
Франческо смертельно побледнел. Даноли размеренно продолжал.
- Я пережил чуму девятилетним, потерял родителей, брата и сестру, а теперь умерли жена и дети, в одночасье скосило и домочадцев. Мой замок в двадцати милях от побережья, но и это не спасло…
Юноша окинул его взглядом, в котором стояли слезы, но тут Альдобрандо спокойно спросил;
- В трактире я заметил, что ваши скорби стоят моих, Франческо… - На этот раз юноша не испугался, но странно оробел. Альдобрандо заметил, что руки его начала колотить дрожь. - Вы - монах и вынуждены были покинуть монастырь?
Франческо побледнел теперь до синевы.
- Господи, вы сам дьявол! Откуда…?
- Дьявол - отец лжи, Франческо, я же ни разу не солгал тебе. Я тот, кем себя называю. Но тот ли ты, кем именуешь себя?
Тихий и ласковый тон голоса Альдобрандо чуть успокоил юношу, в сочувственных словах Даноли не было ни укора, ни угрозы. Он вздохнул и, поняв, что его разгадали, стянул с головы берет, коим прикрывал тонзуру.
- Я брат Франческо, в миру Феличиано Гвальтинери, ветвь рода из Ареццо. Но отца изгнали оттуда, и мы нашли приют на земле герцога Урбинского, тут неподалеку родня матери жила. Семь лет назад я принял постриг, здесь рядом, в Карточето, был приближен аббатом Доменико Руффо, стал его келейником, заведовал скрипторием. Полгода назад Доменико умер и на его место был назначен… да сотрётся имя его… Аничето Кальваре. Откуда… как… - Франческо развёл руками, - откуда берутся в церковной ограде такие люди? Я не верил глазам, не верил ушам! В этом человеке не было веры! Исчадье ада…
- Кто поставил тебя судить его, Франческо?
Монах поднял на него больные, помертвевшие глаза. Пожал плечами.
- Я и не судил. Но когда он предложил мне, а я ведь по-прежнему был келейником аббата, стать его любовником, мне изменило и смирение, и послушание, и забыл я об обетах своих. У меня недавно брат гостил, забыл он в келье моей старый колет свой да плащ. Напялил я их под рясу, схватил ризы свои, подаренные Доменико, взял три дуката, что на пергаменты эконом выделил, сказал, что иду к кожевеннику - да только меня и видели… Хорошо, какой-то хозяин по дороге сено вёз, юркнул я в копну, да до Сант'ипполито никем не замеченный и добрался. Вот и иду невесть куда. Уповаю, что негодяй в розыск меня не объявит, побоится. А с другой стороны - у него покровители в Риме, а я теперь - изменивший обетам беглый монах и вор к тому же. До родичей можно было бы добраться, но…и дороги небезопасны, и денег не хватит.
Странно, но теперь, когда монах сказал Альдобрандо правду и назвал своё имя, он зримо изменился, плечи его распрямились, профиль стал резче, глаза же смягчились и ожили, на губах обрисовалась горестная улыбка. Проступило патрицианство старого рода, отстоявшейся крови. Он стал собой, и Даноли понял, что могло привлечь в этом юноше похотливого аббата: Гвальтинери был слишком тонок в кости и излишне изящен. Если бы не ширина плеч и не скулы, покрытые двухдневной пепельной щетиной - Альдобрандо принял бы его за женщину.
- Это надломило тебя?
Гвальтинери вяло пожал плечами.
- Бога я не потерял. Ведь был и Доменико. Но поношение сокрушило сердце моё… - Монах, повторив слова Давидовы, болезненно поморщился, отчаянно махнул рукой, на глазах его блеснули слезы, - я - хороший переписчик, миниатюры пишу, может, куда устроюсь, надо только, чтобы волосы отросли, - он провёл рукой по тонзуре, и тут неожиданно умолк. Потом тихо пробормотал, глядя в пустоту невидящими глазами, - новое время началось, новое страшное время, бесовское время, поверь… Никто не чувствует… Меня братия помешанным называли, но ведь в воздухе носится хуже чумной заразы… тучами носится бесовщина и новое, своё время славит!
Теперь всем телом вздрогнул Альдобрандо. Он вскочил и больными глазами уставился на Гвальтинери.
- Ты… Ты видишь их, да? Ты тоже видел их? На деревьях сидели? Глаза кошачьи? - он осёкся. Но было поздно. Брат Франческо, закусив губу, смотрел на него в немом недоумении.
- На деревьях? - Монах опустил глаза и снова надолго умолк. Потом тихо спросил, точнее, просто проговорил, утверждая, - я их… слышал, а ты, ты… стало быть, видишь их.
Даноли торопливо покачал головой и пояснил, что просто, покинув свой зачумлённый замок, пошёл в Урбино через Сант'ипполито, да около монастырской стены, на лестнице, обернулся на закат. И вдруг на старом дереве их и увидел. Глаза у них зеркальные, зрачки как у кошек, шапки шутовские и поют мерзостно: "новое время, наше время!" Померещилось просто.
Гвальтинери покачал головой.
- Ничего тебе не померещилось. Это они и поют.
Альдобрандо смерил Гвальтинери внимательным взглядом, но не решился рассказать о ночном видении. Вопреки тому, что случилось с ним сегодня, он всё ещё внутренне отталкивал от себя мысль, что это было явью. Наперекор бесовским фантомам и невесть откуда приходящему пониманию сокровенного, Альдобрандо пытался уверить себя, что это случайность. Он заметил нервное движение Гвальтинери, прикрывавшего беретом тонзуру, отметил монашескую углублённость и кристальную твердость глаз - вот и подумал, что он монах, а видя его в светском одеянии - решил, что он беглый! "А ризы в суме? А Ареццо? А бесы поющие?", пронеслось у него в голове, но Даноли потряс головой, отгоняя эти пакостные мысли как паскудных мух. Вздор всё. Альдобрандо истово хотел верить, что все искушения прошлой ночи и этого сумбурного дня завтра окажутся просто призрачными. Он ведь зачумлённый, мозги затуманены - вот и привиделось невесть что…
Гвальтинери же, с тоской глядя в землю, тяжело вздохнул.