Заболевших все же многовато, если такими темпами пойдет и дальше, через неделю можно в самом деле применить термин "эпидемия", но, конечно, за это время очаг заболевания локализируют и с болезнью покончат.
Симптомы, как сообщают те же газетчики, не такие уж и необычные: человеком овладевает сонливость, апатия, он с трудом борется с вялостью, а при удобном случае старается отыскать укромное место и вздремнуть.
Вообще-то это типичное поведение офисного планктона, который без всяких эпидемий старается увильнуть от работы и вздремнуть в ожидании конца рабочего дня. Пока нет ни температуры, ни рвоты, ни даже диареи, считать такое поведение эпидемией как-то рановато.
Возможно, сезонная аллергия на массовое цветение каких-то местных трав или кустарника. Наверняка такое бывало и раньше, но в одном месте война, в другом - крушение лайнера с пассажирами, то кто обратит внимание на такую мелочь, а сейчас уже с неделю странно тихие дни, никто нигде не взорвал самый пустяковый автобус с туристами из Штатов, а как газетчикам жить без сенсаций?…
Глава 3
У себя в лаборатории я вошел в сеть и в ту же секунду на другом конце Москвы оказался в моем отделе, который отделом называю, как мне кажется только я, а все остальные - Центром Стратегических Рисков, хотя полное название еще более длинное, мы создавались не для рисков, а их предотвращения.
Некоторое время с теплом в душе наблюдал, как кто работает. Ну какие же молодцы, хотя с точки зрения обывателя кто малость, а кто и не малость прибацанные. Как и я, кстати.
Я переключил экраны на себя, все сразу подняли головы, Данко среагировал первым:
- Шеф!.. Вы как явление Христа народу!.. Все реже и реже…
- Буду чаще, - пообещал я. – Скоро.
- А в реале?
- Тоже скоро, - пообещал я. – Мы же дикари пока что, верно? Так что подъеду на днях. Хотя вообще-то я и сейчас с вами… Что ты с утра мусолишь ту статью? Что-то серьезное?
Данко сказал с завистью:
- Люди делом занимаются!.. Эта миниатюризация вот-вот обернется взрывом… А что мы?
- Чистим авгиевы конюшни, - ответил Ивар со своего места.
- Если не почистим, - добавил Гаврош. - это дерьмо, как элегантно говорит шеф, нас затопит. Шеф?
Он оглянулся на меня за поддержкой. Я ответил без охоты:
- Я сам демократ и сторонник мягких методов. И строгой законности. Но мы прижаты к стене сроками.
Данко сказал весело, но тревожно:
- Хайтек не мчится, а уже летит!
- Вот-вот, - подтвердил я. - Потому выжигаем все, не рассматривая, кто виноват меньше, кто больше. Иначе погибнем и мы, и весь мир. Напоминаю, разрабатывайте жесткие решения, на гуманизм не оглядывайтесь.
Оксана сказала с таким сочувствием, что меня буквально обдало волной тепла:
- Шеф, ну что вы все оправдываетесь?.. Все понимают, другого выхода просто нет.
Ивар добавил с кривой усмешкой:
- Но подтверждение не мешает. Надежнее. Мы же привыкли отчитываться за каждый вздох, за любое шевеление… Это комиссии задолбали!
- Все комиссии на время чрезвычайного положения упразднены, - заверил я. – Во всяком случае, в нашем случае. Я за это дрался, как лев. Дикий лев.
- Военное положение? - спросил Данко с надеждой.
- Типа того, - согласился я. – На период, пока не подавим угрозы человечеству. Простых бандитов пусть ловит полиция. И расследует убийства на почве семейных ссор…
- А мы типа международная?
- С чрезвычайными полномочиями, - напомнил я. – Чрезвычайный Комитет.
- ЧК?
- Да, - ответил я. – То старое ЧК, которое создал Ленин, спасло молодую Россию, а это международное призвано спасти мир.
Данко сказал с намеком:
- А право имеем действовать так же решительно и быстро. Даже еще решительнее. Спасти мир… это даже больше, чем спасти Россию. Так, шеф?
В его голосе кроме легкой издевки я уловил и надежду, что да, могу изменить эту неправильность, когда во главе государств стоят не умные, а сильные и напористые.
- Все изменится, - пообещал я. – Очень скоро. Спинным мозгом чувствую ветер перемен. Либо изменится, либо погибнем. Все.
- Скорее бы, шеф, эти перемены…
- Скоро, - повторил я. – Это витает… Как ощущение страшной грозы, после которой наступит новый безопасный мир.
Улыбнувшись им во все тридцать два, из них четыре уже имплантата, я переключил на защищенный канал, хотя у меня все защищенные, но этот подчеркнуто защищенный, чтобы видели и на той стороне.
На экране появилось крупное костистое лицо мужчины с квадратной челюстью и упрятанные под мощные надбровные дуги глазами.
- Дуайт, - сказал я, - не разбудил? Америке пора перейти на московский часовой пояс, наши страны сразу подружатся.
- Привет, Влад, - ответил он. – Конгресс будет за, но сенат против. А простой народ в бешенстве потребует начать войну.
- Против России?
- Нет, русских боятся, - пояснил он, - вы же все сумасшедшие, но можно напасть на какую-нибудь маленькую страну в Африке или в Аравии.
- Чтобы потом беженцы заполонили Европу?
- А что? Так ей и надо.
- Дуайт, - сказал я вполголоса, - вопрос высшей секретности.
Он быстро зыркнул по сторонам и сообщил совсем тихо:
- Я врубил заглушку.
- Дело в том, - сказал я, - что в Пакистане закончили сборку двух атомных самозакапывающихся мин. Уже готов корабль, на котором их отвезут к берегам Штатов.
Он охнул:
- Что…
- Планируют установить там, - сказал я.
Он проговорил сдавленным голосом:
- Эти талибы совсем охренели…
- Установят, - сказал я, - но ты понимаешь, зачем? Это не превентивные меры, как сделала Россия.
Он умолк, я с сочувствием всматривался в его суровое мужественное лицо. Дуайт Харднетт, старший агент ЦРУ, великолепный оперативник, настолько великолепный, что забрали в управление, где звереет от тоски, ежедневно сталкиваясь с коридорными интригами и подковерной борьбой.
- Хочешь сказать…
- Да, - подтвердил я. - Как только корабль отойдет подальше, тут же взорвут.
- Сволочи, - сказал он злобно, - я как представлю эту гигантскую волну, что со всей дури саданет в берег…
Я отмахнулся.
- Фигня. Сколько одна-две мины натворят?.. Ну полмиллиона американцев притопят, пару приморских городов попортят, да и то не до конца… Зато праздник для всей планеты, пиндосы тонут, какое счастье!
Он некоторые время смотрел бешеными глазами, отреагировав сперва на то, что это совсем фигня – затопить каких-нибудь полмиллиона американцев, чего их жалеть, весь мир их не любит, и только потом сказал сдавленным голосом:
- А что на самом деле?
- Замысел серьезнее, - ответил я с сочувствием. – Это же не просто подозрение на Россию, а прямое указание!.. А когда схлестнемся в драке, Пакистан реализует свои далекоидущие замыслы в своем регионе.
Он скрипнул зубами.
- Ну да, в Пакистане сейчас у власти радикальная ветвь ислама… Подумать только, у таких фанатиков в руках ядерное оружие, даже атомные подлодки!
- И продолжает наращивать, - напомнил я.
Он потряс головой, провел ладонью по глазам.
- Насколько это…
- Через два дня, - сказал я, - корабль выйдет из Карачи. Можете захватить по дороге, но есть смысл дождаться, пока поставят мины и взорвут, чтобы убедиться, прав я был или ошибся…
Он сказал с тяжелым вздохом:
- Ну спасибо… Тебе лишь бы точнее доказать свою правоту!..
- Конечно, - подтвердил я. – Я же представитель сравнительно точных наук.
- Мир все опаснее, - сказал он несчастным голосом. - Какой корабль, уже знаешь?
- Нет, - ответил я, - там еще не решили. Выбирают позауряднее, что уже совершал рейды в ваши воды, примелькался, интереса не вызовет.
- Если узнаешь…
- Не если, - уточнил я, - а как только.
- Я снова твой должник!
Я ухмыльнулся.
- Люблю быть богатым и толстым!.. До встречи.
- Нам нужно скорее сближать наши страны, - ответил он. - До встречи, Влад!
Глава 4
В новостях промелькнуло о значительных льготах при выдачи кредита, пособий и приеме на работу геям, асексуалам и чайдльфришникам, а вазектомию отныне будут делать бесплатно и вне очереди, как в Евросоюзе, так и в Штатах, Канаде, Австралии, Новой Зеландии...
Моя питекантропья половина привычно поморщилась, зато мозг сказал с одобрением насчет набирающей скорость правильной программы по сокращению лишнего населения.
Людям, которых называют собирательным словом "ученые", вроде бы не свойственны рефлексии, я тоже так полагал, даже был в этом уверен. Но сейчас, когда благодаря рискованной операции получил право жить дольше и даже расширить свои возможности, какой-то червячок во внутренностях начал беспокойно шевелиться.
Нет, грызть еще не начал, но неприятно само ощущение, что я, такой вот умный и собранный, могу в чем-то сомневаться… да не просто в чем-то, а в себе, таком понятном и замечательном!
После того, как моя нервная сеть приспособились к новым возможностям, я еще подправил кое-что в генах, на этот раз с предельной осторожностью, я ученый, а не игрок, в науке блефовать нельзя.
Но получая все большую мощь и возможности, я вроде бы становлюсь все скованнее. Просчитать все в мире невозможно даже с моими возможностями, только подростки знают, как за полчаса стать миллиардером, а за час осчастливить весь мир, но я уже не подросток, хотя и не убеленный сединами старец… тот бы вообще не решился сдвинуться с места, а я пока еще достаточно глуп, чтобы ринуться исправлять мир, но все-таки уже какие-то зачатки разума есть, стараюсь думать сперва, а не потом.