Просящий совсем поник, кивнул, мотнув седой гривой. Потом вскочил, бросился к графу, протянул ему мешок с монетами и воскликнул, сверкая глазами:
- Вот, возьми! Это все что у нас есть, только пощади ее!
Богатый сжал эфес и отступил на шаг, торжественно произнес:
- Меня зовут граф Айро Дельфи, я хозяин этих земель и покорный вассал бэрров Зонн, мне не нужны деньги. Успокойся, я не причиню зла ни тебе, ни твоей дочери, если ты поведешь себя правильно. Встань же наконец!
Шарманщик поднялся, отряхнул колени от белой пыли и снова ссутулился, прячась за длинными космами, как за ширмой, представился:
- Эдорий, вольный человек.
Граф продолжил:
- Как давно у нее пробудился дар?
- Она не ходила за дверь, - снова забормотал шарманщик, но граф прервал его:
- Верю. Иногда… очень-очень редко у девочек пробуждается дар, даже если они его не выбирают…
Шарманщик выдохнул шумно, будто бы испытал облегчение. Граф сказал:
- То что маги ее еще не нашли - чудо. На что ты рассчитывал, таская ее по людным местам? Ваше счастье, что ни у кого не было защитного медальона, который предупредил бы хозяина об опасности… Да-да, любое насильственное магическое воздействие опасно и жестоко карается.
Шарманщик осмелел и затараторил:
- Думал заработать, купить земли, построить дом… Не в селе - в лесу. Или на севере, чтобы нас не нашли…
Граф пожевал губами, посмотрел на шарманщика и махнул рукой:
- У тебя не получилось бы, потому что ты - лгун и пропойца. Разве не ты собирался продать девочку, когда она подрастет? Но потом она начала приносить деньги, и ты передумал.
Шарманщик совсем поник, закрыл лицо рукой. Его собеседник продолжил:
- Продай ее мне, даю два золотых, на это ты купишь два дома, скотину и возьмешь молодую жену, а про девочку забудешь навсегда. Все равно с тобой она скоро погибнет. Клянусь, что я не причиню ей зла, мне нужен ее талант. Ее музыка облегчит страдания тяжело больного человека. Я буду держать девочку в замке, там ее точно не найдут.
Шарманщик успокоился, спросил:
- Зря ты так плохо думаешь обо мне, я люблю ее. Ты, точно, не обидишь мою малышку?
- Если ты заметил, то я поклялся.
Шарманщик нахмурился. Он слышал, что клятву можно обойти, да, граф пообещал, что не причинит зла Джерминаль, но вдруг с его согласия это сделает кто-то другой? Вспомнилось, как она кружилась в новом платье, как прижималась и говорила, что любит, и слезы навернулись на его глаза.
- Два золотых, - напомнил граф.
Шарманщик представил, что он уже не бедный бродяга, а хозяин богатого хозяйства. Вот его новый сруб, еще пахнущий сосновой смолой, с новыми резными ставнями и жестяным флюгером. Вот Эдорий распрягает вороного жеребца и направляется к порогу, навстречу распахивается дверь, и ноздри щекочет запах свежего хлеба, испеченного в печи, тянет теплом, хочется переступить порог и окунуться в позабытый уют родного очага.
Навстречу идет молодая светловолосая жена, на пороге заключает его в крепкие объятия, с радостными криками бегут обниматься его нерожденные сыновья. Картинка отдаляется, становится хрупкой, и снова Эдорий стоит, склонив голову. Из меркнущего будущего и сыновья, и жена и даже вороной жеребец на привязи смотрят на хрупкую девочку в голубом платье, с тряпичной куклой в руке. Она - их погибель, и его погибель, и своя собственная.
Граф прав, Эдорий - простой бродяга, и не сможет защитить Джерминаль от магов. Если продать ее, может, она проживет не пару месяцев, а десять, двадцать лет… Вот только будет ли она рада такой жизни? Как посмотреть ей в глаза и сказать, что он отрекается от нее ради себя, да и ради нее тоже?
- Со мной четверо моих людей, - напомнил о себе граф. - Я мог бы забрать девочку силой, а тебе перерезать горло, но я предпочитаю поступить честно и хочу, чтобы она не боялась меня, ведь нам предстоит жить под одной крышей. Итак, твой ответ…
- Да, - кивнул шарманщик, упал на колени, поднимая с дороги брошенные деньги, улыбнулся, попробовал на зуб один золотой, затем - второй.
- Идем, представишь нас друг другу.
***
Неживой папкин голос так напугал Джерминаль, что она не спешила покидать кибитку, замерла, поджав ноги и беззвучно шепча молитвы. Откинулся полог, и появился папка, живой и невредимый, Джерминаль улыбнулась, бросилась к нему обниматься, но остановилась в середине кареты, ощутив исходящий от него льдистый холод. Нет-нет, папка был живой, но почему-то его губы сжались в нитку, и он смотрел в сторону, будто в чем-то провинился, а за его спиной маячил тот самый маг из харчевни и незнакомые люди.
Предчувствие беды пронзило иглой, и Джерминаль попятилась, мотая головой.
Папка обернулся, залез в карету и сел на лавку, опустив голову и сцепив руки в замок. Он выглядел таким потерянным, что Джерминаль встала перед ним на колени и заговорила первая:
- Папочка, - погладила его по руке. - Этот колдун сделал тебе что-то плохое?
Папка мотнул головой, накрыл шершавой ладонью ее руку и заговорил, все так же не глядя в глаза:
- Дочка… Ты понимаешь, что нас рано или поздно найдут маги, нам нельзя появляться на людях…
- Да. Маг нас уже нашел. Он хочет убить меня, я ведь ведьма… Но почему я еще живая? - Джерминаль развела руками, она больше не боялась за свою жизнь - то ли маг внушил ей, что все будет хорошо, то ли безумно обрадовалась, что папка цел.
- Он не желает тебе зла, но… Ты пойдешь с ним. Он спрячет тебя, а я не смогу… Не смогу тебя защитить!
Джерминаль судорожно вздохнула, папка посмотрел ей в глаза, вскочил и принялся трясти ее за плечи:
- Да пойми ж ты! Я. Не. Смогу. Тебе. Помочь! А он тебя спрячет! Только так ты сможешь выжить!
Папка сгреб в объятия, вытащил из кибитки - Джерминаль так оглушили его слова, что она не сопротивлялась. Она понимала, что умрет скорее рано, чем поздно, взглянуть в глаза собственной смерти было уже не настолько страшно. То, что случилось сейчас, страшнее смерти - ее предал единственный родной человек, и она все еще не могла в это поверить. Отдал чужому дядьке. Отрекся. И ей предстоит долгая жизнь с пониманием, что даже любимые люди… Как с этим смириться?
Колдун взял ее за руку и повел за собой, прошептал примирительно:
- Я подарю ему дом, ты будешь приходить к нему в гости и нянчить младших братьев и сестер…
Ноги Джерминаль словно вросли в землю, она посмотрела на сгорбленную папкину фигуру, жалкую и одинокую. Нет-нет, он не мог так с ней поступить! Маг заколдовал его, заставил!
- Папочка! - закричала она. - Мне страшно, я не хочу с ним идти!
Но папка даже не посмотрел на нее. Силы враз покинули Джерминаль - зачем бороться, когда отец сам отказался от нее? Мама так никогда не сделала бы.
Маг шептал что-то утешительное, но она не слушала, все, что она сейчас способна была слышать - собственное сердце, обливающееся слезами. Она была уверена, что этот маг и правда не сделает ей ничего плохого, но до чего же обидно и больно!
Пока маг вел Джерминаль за руку, она оборачивалась в надежде, что папка позовет ее, вернет, хотя бы обнимет! Но нет, он будто окаменел.
Потом свернули за лавки с посудой, и яркий, как птица-повторюн, дядька в разноцветном кафтане распахнул перед магом и Джерминаль дверцу золоченой железной кареты.
Джерминаль без восторга подумала, что она впервые в жизни поедет в карете, как у князя, но это не принесло ей радости. Дядька-птица-повторюн уселся на козлы, щелкнул кнутом, и карета, запряженная тройкой красивейших лошадей, тронулась. Впереди и позади ехали по шесть всадников - охрана.
Ни что с ней будет, ни куда она едет, не волновало Джерминаль, она смотрела из окошка на мелькающие дома, на людей, косящихся со страхом, и понимала, что ее жизнь никогда не будет прежней.
Глава 7. Талиша. Твердый, как камень
Очнулась я от голода, казалось, еще чуть-чуть, и начну грызть собственную руку. В полумраке возле решетки заметила миску с молоком и чуть ли не с урчанием бросилась к ней, подняла с каменного пола лепешку, отгрызла огромный кусок, запила. Вытерла молоко, стекающее по подбородку, снова откусила лепешку. Подавилась от жадности, пока кашляла, в животе урчало, словно там завелось ненасытное чудовище.
Прокашлявшись, расправилась с лепешкой, допила молоко, и живот скрутили боли, ненадолго заставившие забыть обо всем на свете. Удивительно, но не утоленный голод пробивался даже через боль. Никогда в жизни со мной такого не случалось, как любой зарг, я научена терпеть голод, холод и боль.
Понемногу начали возвращаться мысли. Я находилась в каменном шатре, выход загораживали железные прутья. Бока болели - отлежала их на каменном полу, - было холодно. Скорее всего, это какая-то пещера, потому что в домах мягкотелых обычно есть окна. К стене за решеткой прикреплен факел, здесь светло из-за него; недалеко от моей клетки вроде бы еще одна, пустая, и ступеньки вверх, а дальше - темнота.
Вспомнилось стойбище мягкотелых, длинноносый дядька, который провел меня за стену, стойло с дипродами, злой колдун со шрамом через глаз… Как сейчас слышится его голос: "Не сопротивляйся, я сильнее", хрустит сминаемый загон, и дипродыши спешат мне на помощь. Ничего у них не получилось, жаль… Как жаль!
Я скрипнула зубами, не желая мириться с тем, что колдун победил меня. Вскочила, заметалась по пещере, вцепилась в решетку, дернула на себя, затрясла, но вырвать ее не получилось. "Твердый, как камень, смертоносный, как паук", - шептала я, ощупывая решетку в поисках слабых мест, но не находила их.