Они миновали устье, по бокам теперь не беспредельная озерная гладь, а болотистые берега. Мальчик с открытым ртом смотрел за борт, даже челюсти заболели.
– Ну, ничего себе! – наконец выдохнул он.
– А то! – В голосе мужчины послышалась усмешка. – Так теперь скажи, Добродей, есть тут волшба или нет?
Мальчик замолчал надолго, все пытался осознать случившееся с ним чудо. В то, что Лодочник не использовал волшебные силы или колдовство, не верилось. Может быть, он сам течение этого ручья перевернул?
– А касаемо спора… – отозвался вдруг одноглазый. – Зачастую выходит так, что человек путает волшбу и мастерство. Мастер спорит дело так, как никто не умеет. Оттого и кажется, будто не сам работает, а с божьей или еще какой помощью. На самом же деле у мастера есть тайна! Это моя тайна, ты о ней никому не рассказывай.
– Хорошо. А как же быть с волшебством?
– Да никак, – улыбнулся Лодочник. – Просто запомни: люди часто называют волшебством то, чего иначе объяснить не могут. А на поверку все оказывается проще простого. Но это не значит, будто волшебства не бывает вовсе.
Добря почувствовал, что краснеет, опустил глаза. Лодочник проговорил, как и прежде, не оборачиваясь:
– Да не печалься, парень! Мы с тобой, конечно, не до Киева, а хотя б до Русы проберемся. Ну, а там я тебя на какую-нибудь лодью передам, по знакомству. А дальше из речки в речку, да волоками… Не унывай! Всего-то тысчонка верст с гаком, – рассмеялся водчий. – Еще лист не опадет, а ты уже при Осколоде очутишься.
Глава 8
О русах Добря слыхивал всякое. Старые люди говорили, что прежде, во времена незапамятные, жили два брата, и один из них правил в Словенске. И город сей именем своим назвал, и от него, первого Словена, пошел весь род славян.
А младший брат звался Русом, он княжил на другом, южном, берегу Ильмерского моря. И боги рассудили так, что стал владеть он всей солью на многие сотни верст окрест, потому как нигде ее не сыщешь, лишь тот Рус сумел разыскать. Что сталось с князем, никто не помнил, только именем его прозвались все солевары, находники этих мест. И через промысел этот очень они обогатились.
Сперва русы сидели на острове меж реками Полистью да Порусией, а прежде звали так дочь и жену первого князя здешних мест. С третьей же стороны из-под земли сочился и обтекал город полный солью ручей. Остров не то чтобы большой, да и не малый, и хотя земля там, бывало, ходила под ногами во время весенних разливов, выгодное место свое русы никому не уступали. Ясное дело! Если купцам за море идти или куда еще за тридевять земель – без соли никак нельзя. Меха сгниют, да и рыбы не запасешь.
Как промысел вырос, расселились русы по округе, но предпочли с соседями по старой памяти в мире жить, и если с чудью какой ты их никогда не спутаешь, от словена иного не отличишь – ни по платью, ни по говору.
И все-таки Добродей сомневался, что русы на словен похожи. Еще дед сказывал, что за Ильменем не люди живут, а чудовища. У кого глаз нет, у кого вместо головы волчья морда, а у некоторых кабаньи копыта вместо ног. Правда, о Славне дед говаривал почти то же…
– Эй, не зевай! – крикнул Лодочник.
Только тут Добродей опомнился, мотнул головой, прогоняя лишние мысли.
Остаток пути шли на веслах. И хотя течение Полисти было довольно смирным, одноглазый заметно раскраснелся и вспотел. Добродея, чтоб не мешался, усадил впереди, и теперь мальчишка с огромным удивлением рассматривал Русу.
Руса оказалась огромной. Рюриков град рядом с ней – как травинка подле дуба. А о пристани и говорить нечего…
Одноглазый правил к берегу, близ которого колыхались рыбацкие лодочки: крошечные, неказистые долбленки. Зато дальше громоздились настоящие лодьи, большие, с парусами. Столько судов за раз Добродей никогда не видывал, да и вообразить не мог, что такое бывает. Выбравшись на берег, встал как вкопанный. Распахнутый от удивления рот закрыть не смог, хоть и пытался.
– Нравится? – ухмыляясь, спросил одноглазый.
– Ага…
– Ладно, давай так договоримся. Я дело одно решить должен, пока еще солнце не закатилось, а ты тут обожди. Вернусь – спроважу тебя на какую-нибудь лодью, до Киева.
Не в силах выдавить из себя и слова, Добродей кивнул.
– Вот и славно. Жди.
Может быть, Лодочник что еще говорил, но мальчик не слышал. И вслед одноглазому не смотрел, потому как оторвать взгляда от лодий не мог ну никак.
– Эй! Соколик! – проскрипело над ухом. Добродей не сразу понял, что обращаются к нему. – Ты чего же посередь дороги встал?
Мальчик огляделся, но дороги так и не увидел. И только после этого обратил взгляд на старушку, которая стояла рядом.
Женщина выглядела странно, даже слишком. Одежда приличная, получше Добродеевой будет. А из-под платка выбивается нечесаная прядь серых волос, в глубоких морщинах следы застарелой грязи, один глаз сплошь белый, второй косит. Старушка опиралась не на клюку, а на простую кривую палку, с которой только кору ободрали.
– Да я… – начал было Добря.
– Ждешь кого? – проскрипела старуха.
– Так это… Лодочника.
– А… Знаю-знаю этого Лодочника. Что обещал?
– На лодью посадить… – развел руками мальчик. – До Киева.
Судя по виду старухи, она действительно могла знать Лодочника. Ведь оба одноглазые.
– У… Киев… Киев – город хороший. А что тебе там нужно?
– К князю иду, за ба… артельщиками нашими.
– А почему один?
Добродей потупился, на глаза опять навернулись слезы.
– Сирота? – догадалась старушка.
Мальчик не ответил. Пусть батя погиб, но мамка-то жива! Хотя так далеко, что и впрямь сиротой зваться можно.
– Я этого Лодочника хорошо знаю, – повторила старушка. – Его тут все знают. А дружина князя Вельмуда – особенно. С самой весны поджидают. А к осени, как видишь, и дождались.
– Чего-чего?
– А ничего. Вор он. Разбойник и душегуб.
– Как?.. – выдохнул Добря ошеломленно.
– А вот так. Детишек в Русу привозит и тайно на чужеземные лодьи отдает, за награду.
Рот старушки искривился, лицо стало до того страдальческим, что Добродей сам едва не расплакался.
– Этой весной о том и прознали. А князь Вельмуд велел изловить и в колодки обрядить. Так что… не вернется твой Лодочник.
Сердце трепыхнулось испуганно, зубы и колени свело страхом, но Добря все-таки нашел в себе силы возразить:
– Не может такого быть. Он за всю дорогу, от самого Ильменя, меня и взглядом не обидел! А сейчас по делам пошел…
– Ага, в корчму, где корабельщики иноземные пируют. Они всегда в одной и той же корчме останавливаются. Не веришь – не верь. Ждать хочешь? Жди, – проскрежетала старуха и, состроив грустное лицо, засеменила прочь.
Новость подкосила Добродея, земля под ногами покачнулась.
– И что же теперь? – вскрикнул он.
Старуха, несмотря на явную подглуховатость, расслышала и обернулась:
– Да ниче. В Русе останешься. Авось кто из наших и приютит сироту.
– Мне нельзя, – спешно отозвался Добря. – Мне в Русе ни к чему! Мне в Киев надо!
– Ну, так попробуй к купцам обратиться. Правда, до Киева только одна лодья идти намеревалась. Путь-то непростой. Сперва по реке, после волоком. Долго. Потом опять реками, а у Днепра берега узкие… Зато язык до него точно доведет.
– Что за лодья?
– А… – Старушечий рот растянулся в улыбке, от чего морщины стали глубже, наружу вылезли коричневые беззубые десны. – Это не абы какая лодья. Богатая. До самой Шаркилы ходит! Туда так просто не пробраться.
– А как пробраться?.. Как быть?
– Заплатить есть чем? – каркнула женщина, прикрыв белесый глаз.
Добродей вдруг понял, что у него не то что монет, даже еды не водится.
– Нет…
Старушка хмыкнула, передернула плечами:
– Тогда и торговли нет. Кому ты такой на лодье нужен? Задаром и на рыбацкую долбленку никто не возьмет.
Добря почувствовал, как к горлу подкатывает ком, как наполняется рыданьями грудь, а колени заходятся запоздалым ужасом. А ведь правда, с чего бы это Лодочник помогать взялся? На такие хлопоты ради чужого человека не идут, только если за плату.
– Что же делать? – пробормотал мальчик.
Старуха вздохнула тяжко, смерила новым, полным грусти взглядом. В сердце Добродея трепыхнулась слабая надежда: женщина – она и в старости женщина, дети для нее не пустой звук, даже если чужие…
– Работать умеешь?
– Умею, – заверил Добродей.
Горожанка приблизилась, рассматривала теперь не с жалостью, а так, словно оценивала. Наконец кивнула удовлетворенно:
– Ты мальчик крепкий, выносливый. Так и быть. Пойдем.
– Куда?
– На лодью. Один из тамошних корабельщиков племянником мне приходится. Замолвлю словечко.
Согласия Добродея старуха не дожидалась. С кряхтением, тяжело передвигая ноги, устремилась к большой пристани. Мальчик поспешил за ней, молчаливо моля богов о помощи.
Оставаться в Русе совсем не хотелось. Кто он тут? Бродяга! И ждет его в лучшем случае голод и не по годам тяжелая работа. Поработать на лодье – совсем другое дело, это не навсегда. Тем более судно до Киева довезет…
– Эй! – завопила старуха. – Эй!
Клюка описала дугу в воздухе, Добродей едва успел увернуться от случайного удара. Горожанка же махала клюкой бойчее, чем воин мечом.
– Эй!!!
Добря только теперь сообразил, в чем причина: самая большая, самая богатая лодья намеревалась покинуть пристань. На судне деловито перекликались, с бранью затаскивали деревянные мостки.
– Эй! – вторя старой женщине, закричал он и рванул вперед. – Эй, подождите!
– Эй!!!