Джеймс Блиш
СТИЛЬ ПРЕДАТЕЛЬСТВА
1
"Карас", хрупкий транспространственный корабль - на самом деле всего лишь паром, только удостоившийся названия - подрагивая, вышел из межпространства в систему Флос-Кампи с опозданием на сутки, окутанный радужным шаром, и увлекая за собой два ярких следа псевдофотонов, будто мотылек, который не может освободиться от кокона. Корабельный календарь указывал, что сегодня 23 ийоня 5914 года, ошибаясь, по-меньшей мере, лет на десять; однако, никто, кроме знатока в этом стиле датировки, не мог бы назвать точной даты; "Карас" прибыл на день позже срока, а на какой именно день - в лучшем случае, местная условность.
В салоне, Саймон де Кюль вздохнул и вновь разложил карты. До Бодейсии, четвертой, самой большой, планеты системы Флос-Кампи и нынешнего порта назначения Саймона, оставалась еще неделя в ур-пространстве, а он уже устал. На то были причины. Его попутчики оказались невообразимо скучны - поскольку абсолютно незнакомы - за исключением типа, который провел весь рейс в своей каюте, опечатанной дипломатической печатью с изображением паука; и Саймон подозревал, что они утомили бы его, даже если бы ему не пришлось представиться разочарованным мистиком из созвездия Стрельца, озлобленным на себя за былую веру в то, что Тайна, лежащая (или не лежащая) в центре галактики, однажды выплывет и приведет в порядок остальную вселенную, а следовательно, настолько непредсказуемым в своем настроении, что с ним не стоило и пытаться быть учтивым. Предположительно, даже возможно, и некоторые другие пассажиры пытались быть столь же неприветливы к незнакомцам, как Саймон, но эта вероятность не сделала их более занимательными.
Но конечно, ничего из всего этого - ни корабль, ни опоздание, ни пассажиры, ни его поза - не было даже косвенной причиной его усталости. В эти дни предательства, вежливости, легких путешествий и бесконечно неослабевающих физических сил каждый чувствовал усталость, самую чуточку, но постоянно. Вскоре стало трудно вспомнить, кого каждый человек должен изображать - а уж вспомнить, кем он был на самом деле, практически невозможно. Даже Крещеные, которые подверглись стиранию памяти, а затем восстановлению воспоминаний только последнего столетия - этих людей опытный глаз мог определить - мучились в недоумении, как будто еще пытаясь отыскать в недвижных водах свое "я", от которого не осталось даже следа. Невозможно было утаить значительное количество самоубийств среди Крещеных, и Саймон не считал, что причина (как настаивали теоретики и проповедники) связана с каким-то мелким несовершенством метода, которое со временем будет преодолено.
Слишком много времени в распоряжении, вот в чем загвоздка. Люди жили, черт знает, как долго, слишком долго, вот и все. Стирание следов на лице и в памяти не отматывало годы назад; стрела энтропии всегда указывала в одном направлении; девственность это факт, а не просто состояние плевы или памяти. Елена, проснувшаяся в египетской постели Аитры и лишенная воспоминаний, могла на какое-то время ввести Менелая в заблуждение, но всегда найдется другой Парис, и очень скоро - прошлое всегда присутствует в настоящем, как сказал Эзра-Цзе.
Эта аналогия десятитысячелетнего возраста легко всплыла в его памяти. Он считался, и на самом деле был, уроженцем Великой Земли; а от нынешней его персоны жителя Стрельца (бывшего) следовало ожидать знания подобных мифов, чем больше стертого временем, тем лучше - отсюда, по сути, и его бесконечный карточный пасьянс здесь на борту. В этом автоматическом сохранении роли и заключалась его природа и высочайшее мастерство.
И конечно же, он не позволил себя Крестить, хотя его сознание и подвергалось многочисленным менее серьезным изменениям в процессе работы на Великую Землю, и может подвергнуться куда более сильному, если его миссия на Бодейсии провалится. Многие из воспоминаний причиняли боль, и все они болезненно перемешались; но они принадлежали ему, и именно это, прежде всего, придавало им ценность. Некоторые профессиональные предатели ценились за то, что у них не было и быть не могло кризиса индивидуальности. Саймон знал без тщеславия - слишком поздно для тщеславия - что у Великой Земли не было более выдающегося предателя чем он, и именно потому, что такие кризисы случались с ним ежегодно, но он всякий раз их преодолевал.
- Прошу снисхождения, ваше преподобие, - раздался голос за спиной. Белая рука, ухоженная, но мускулистая, протянулась из-за его плеча и переложила Дурака на Падающую Башню. - С моей стороны это беспардонное вмешательство, но я не мог видеть, как этот ход просто напрашивается. Боюсь, я несколько навязчив.
Голос был незнаком, а следовательно, принадлежал человеку, до сих пор находившемуся в уединении дипломатической каюты. Саймон обернулся, готовый на грубость.
Следующим его побуждением было вскочить и бежать. Вопрос о том, кто это, испарился при виде того, что это за существо.
На первый взгляд, перед ним стоял человек с желтой прической пажа, в бледно-фиолетовых чулках, коротких желтовато-коричневых бриджах и более темном фиолетовом камзоле, на боку висел выкидной нож, оружие, предпочитаемое преимущественно дамами. На левой стороне груди золотым гербом сверкал паук, копия паука с печати на двери. На первый взгляд; поскольку Саймону посчастливилось - он не понимал, каким образом - проникнуть под эту кажущуюся оболочку.
Этот "дипломат" был вомбисом, или тем, что в тех же мифах, которые недавно припомнились Саймону, именовалось Протеем: существом, способным в совершенстве копировать почти любую форму жизни, соответствующую ему по размеру. Или почти в совершенстве, ибо Саймон, так же как и один из, пожалуй, пяти тысяч его коллег, обладал чувствительностью к подобным существам, будучи даже не в состоянии определить, чего именно им не хватает при копировании человека. Другие люди, даже люди иного пола, нежели тот, который принимали вомбисы, не могли найти в них ни малейшего изъяна. Отчасти потому, что они не возвращались в исходную форму, будучи убитыми, ни один человек никогда не видел их "настоящего" облика - если таковой у них имелся - хотя, конечно, легенд ходило немало. Этот дар мог бы сделать их идеальными агентами-двойниками, если бы им можно было доверять - но это была чисто академическая теория, поскольку вомбисы всецело являлись ставленниками Зеленого Экзарха.
Третьим побуждением Саймона, как и любого другого человека в подобных обстоятельствах, было убить его на месте, но этот путь имел слишком много очевидных недостатков, из которых наименее существенным являлся нож. Вместо этого Саймон произнес с весьма умеренной грубостью:
- Неважно. Я все равно зашел в тупик.
- Вы крайне любезны. Можно, я сяду?
- Раз уж вы здесь.
- Спасибо. - Существо изящно расположилось напротив Саймона. - Вы впервые летите на Бодейсию, ваше преподобие?
Саймон не говорил, что он направляется на Бодейсию, но в конце концов, это указано в списке пассажиров, доступном обозрению каждого.
- Да. А вы?
- О, я направляюсь не туда, а глубже в скопление. Но вас ждет интересный мир - особенно эти изменения в освещении; уроженцу планеты, имеющей только одно, стабильное солнце они кажутся ирреальными, как сон. Ну, и еще она очень старая.
- Все планеты стары.
- Я забыл, что вы с Великой Земли, которой все остальные миры действительно должны казаться молодыми. Тем не менее, Бодейсия достаточно стара, чтобы иметь много прелюбопытных народов, все отчаянно независимые, и культурную традицию, которая перевешивает все местные различия. Ей все бодейсианцы в сильнейшей степени верны.
- Достойно похвалы, - сказал Саймон, а затем угрюмо добавил, - хорошо, когда у человека есть вера, к которой можно припасть.
- Вы очень точно заметили, - сказал вомбис. - Но все же основная гордость Бодейсии, при окончательном анализе, проистекает из неверности. Население считает, что это первая колония, порвавшая со Старой Землей, в далекие времена появления имажионного двигателя. Они стараются, чтобы это вероломство не забывалось.
- Почему? - удивился Саймон, пожав плечами. - Мне также говорили, что Бодейсия очень богата.
- О, чрезмерно; некогда она представляла собой большое искушение для грабителей, но народы объединились против них и весьма успешно. Но, конечно же, богатство вас не интересует, ваше преподобие?
- Частично, да. Я ищу какое-нибудь тихое место, чтобы поселиться и заняться наукой. Естественно, я хотел бы найти покровителя.
- Естественно. Тогда я посоветовал бы вам обратиться в во владение Руд-Принца. Оно невелико и стабильно, климат, по слухам, мягкий, и Принц славится своей библиотекой. - Существо поднялось. - Учитывая ваши цели, я избегал бы Друидсфолла; жизнь там, как и в большинстве больших городов, может оказаться слишком беспокойной для ученого. Желаю успеха, ваше преподобие.
Церемонно положив руку на усыпанный драгоценными камнями нож, существо слегка поклонилось и удалилось. Саймон продолжал смотреть в свои карты, думая хладнокровно, но быстро.
Что все это означало? Во-первых, что его легенда раскрыта? Саймон сомневался в этом, но в любом случае, это не имело большого значения, поскольку сразу после посадки он будет действовать почти в открытую. Но если предположить, что он раскрыт, тогда что хотело сообщить это существо? Явно не только, что жизнь в Друидсфолле для предателя будет еще более беспокойной, чем для бывшего богослова. Естественно, оно понимало, что Саймон это знает; в конце концов, Друидсфолл являлся центром предательского промысла на Бодейсии - именно потому Саймон туда и направлялся.