Розовое солнце уже высоко взошло, когда "Апекс" пробился сквозь гряду кучевых облаков и на северном горизонте показалась грозная тень Уайи. Мало-помалу в дымке проявились детали - утесы, пляжи, мысы. Цвета постепенно оживлялись, разделяясь на бледные серовато-коричневые, охряные, черные, желтовато-бурые и красновато-шоколадные тона. Приближался берег - от массы континента отделился полуостров, загораживавший длинную узкую бухту. В глубине бухты виднелись несколько рядов избушек и хижин, небольшое скопление складов и видавшая виды гостиница из беленых бревен: сооруженная на причале, она наполовину нависла над водой, опираясь на целый лес корявых свай.
"Галигонг! - объявил Кельсе. - Крупнейший порт Вольного Алуана".
"Сколько отсюда до Рассветной усадьбы?"
"Примерно тысяча триста километров, - Кельсе изучал окрестности в бинокль. - Что-то не вижу старого "Стюрдеванта"... но мы прилетели раньше, чем рассчитывали. Хильгарды разбили лагерь на берегу и устроили кару. Кажется, женские драки в самом разгаре". Он передал бинокль Эльво Глиссаму, но тому удалось разглядеть - к некоторому своему облегчению - лишь мешанину скачущих на месте высоких голуболицых фигур в белых, розовых и темно-желтых облачениях.
Аэромобиль приземлился. Все четверо вышли на белесый известковый берег Уайи и поспешили, закрывая лица от беспощадно палящих розовых лучей, найти укрытие в гостинице. Распахнув дверь, они оказались в полутемной таверне, освещенной только вереницей напоминающих бортовые иллюминаторы круглых окон из толстого зеленого стекла. Вышел низенький толстый трактирщик, явно из пришлых, с редкими остатками каштановых волос, раздвоенной пуговкой носа и меланхолическими карими, чуть раскосыми глазами.
Кельсе спросил: "Из Рассветного поместья сообщения были?"
"Нет, висфер, ни слова".
Кельсе снова посмотрел на часы: "Что-то он опаздывает..." Приоткрыв выходную дверь, Кельсе выглянул наружу, посмотрел на небо, вернулся: "Перекусим, в таком случае. Хозяин, что вы можете предложить?"
Трактирщик скорбно покачал головой: "Порадовать-то вас особенно нечем. Можно поджарить немного спернума. Остались консервированные полипы, пара банок. Если хотите, служка сбегает, соберет свежей каменицы - салат сделаем. За сахарные пирожные в витрине поручиться не могу, они уже подсохли... но к чаю, наверное, сгодятся".
"Приготовьте, что найдется. Тем временем, мы не отказались бы выпить по кружке холодного эля".
"Холодным-то его не назовешь..." - продолжая бормотать, хозяин скрылся в глубине таверны.
Через некоторое время подали обед - значительно более существенный, чем можно было предположить на основе пессимистических посулов трактирщика. Шайна и три ее спутника сели за длинный стол, стоявший снаружи на причале, в тени гостиницы. Отсюда открывался вид на северный берег бухты, где расположились табором хильгарды. Хозяин гостиницы подтвердил, что кочевники уже второй день празднуют кару: "Любопытствовать не советую. Они нализались раки - если подойдете ближе, могут быть крупные неприятности. Сегодня с утра уже устроили три женские драки и восемь расколад, а к вечеру начнут запускать с колеса". Еще раз предупредив гостей многозначительным жестом, трактирщик вернулся в недра своего заведения.
"Не совсем понимаю, о чем он говорит, - заметил Эльво Глиссам, - но у меня почему-то отпало всякое желание знакомиться с местными ульдрами".
"Интуиция подсказывает вам правильное решение, - кивнул Кельсе, указав пальцем на выжженный склон холма. - Смотрите: там, где кончается тропа, вкопаны в землю лачуги вроде кроличьих клеток. В них держат заложников, ожидающих выкупа. Если выкуп не платят в течение года или двух, заложника заставляют бежать по полосе препятствий, а за ним гонятся вооруженные копьями воины верхом на эрджинах. Если пленник умудряется уцелеть и успевает добежать до конца трассы, его отпускают. Этот благородный спорт ульдры называют "расколадой". А колесо - высокое сооружение с противовесом прямо на берегу перед табором, видите? Противовес поднимают, пленника привязывают к колесу. Противовес падает - колесо вертится. В какой-то момент канат, удерживающий пленника, обрубают, и он летит, кувыркаясь в воздухе, к скале, торчащей из моря. Иногда он падает в воду и достается морфотам. Иногда разбивается об скалу. Веселье продолжается, пока не истощается запас заложников. Тем временем ульдры набивают брюхо жареной на вертелах морфотиной, накачиваются сивухой до озверения и судачат о том, как добыть побольше заложников".
Шайне не нравился тон разговора - она не хотела, чтобы Кельсе и Джерд Джемаз внушали свои предрассудки еще не разбирающемуся в местных обычаях Глиссаму. Она сказала: "Хильгарды - не типичные ульдры. Это отверженное племя".
Джемаз возразил: "Да, отверженное - но не потому, что их обычаи чем-то не устраивают соседей, а потому, что соседние племена отняли у них племенные земли и качембы".
Шайна хотела было указать на тот факт, что варварские торжества такого рода праздновались только вольными ульдрами, и что договорные ульдры, такие, как ао в Рассветном поместье, не одобряли чрезмерные жестокости и вели себя гораздо приличнее - но заметила искорку насмешки в глазах Джемаза и придержала язык.
Прошло несколько часов. После полудня Кельсе позвонил в Рассветную усадьбу. На пыльном, засиженном насекомыми экране в углу таверны появилось лицо Рейоны Верлас-Мэддок - домоправительницы, приходившейся троюродной сестрой Шайне и Кельсе. Изображение мигало и тряслось, голос Рейоны, искаженный до неузнаваемости древними волокнами, пробивался сквозь треск и свист: "Ютер еще не в Галигонге? Не знаю, что и думать. Он вылетел с утра, должен был давно вас встретить".
"Нет, его здесь не было. Он не говорил, что где-нибудь остановится по пути, куда-нибудь заедет?"
"Мне он ничего не сказал. Шайна с тобой? Дай перемолвиться словечком с нашей девочкой, тысячу лет ее не видела!"
Шайна подошла к телефону, обменялась приветствиями с Рейоной и уступила место Кельсе. Тот попросил домоправительницу передать отцу, если тот позвонит, что его ждут в гостинице в Галигонге.
Рейона пребывала в недоумении: "Ума не приложу, где он запропастился... Может, приземлился в Триллиуме, пропустить стаканчик-другой в компании домине Хьюго?"
"Вряд ли, - недовольно ответил Кельсе. - Будем ждать, что поделаешь".
Дело шло к вечеру - солнце опускалось в Хурманское море, разбрасывая пронзительные лучи в пылающих кудрявых облаках. Подавленные нескрываемой тревогой, Шайна, Кельсе, Эльво Глиссам и Джерд Джемаз сидели у пристани лицом к закату, глядя на спокойные воды.
"Если бы с ним ничего не случилось, он не опоздал бы на целый день, - объявил Кельсе. - Совершенно очевидно: его что-то заставило сделать посадку по пути. А две трети пути - над Вольными землями гарганчей, хунгов и кийянов".
"Почему он не связался по радио, не вызвал кого-нибудь на помощь?" - спросила Шайна.
"Тому могут быть десятки причин, - отозвался Джерд Джемаз. - Не сомневаюсь, что мы его найдем где-нибудь по дороге к Рассветной усадьбе".
Кельсе тихо выругался: "В темноте мы его не найдем. Придется ждать рассвета". Поднявшись на ноги, Кельсе пошел договариваться о ночлеге и вернулся мрачнее тучи: "У хозяина две комнаты с кроватями. Он обещал повесить пару гамаков. Но не знает, что приготовить на ужин - говорит, ничего не осталось".
Тем не менее, трактирщик выставил блюдо, полное горячих пескунов, вареных в морской воде, с гарниром из игольчатой аноны и жареной капусты. После еды Шайна и ее спутники снова вышли посидеть на причале. Охваченный внезапным приступом гостеприимства, хозяин снова накрыл скатертью стоявший снаружи стол, обычно служивший для сортировки наживки и приготовления рыбацких приманок, и подал чай из вербены с печеньем и сушеными фруктами.
Беседа постепенно увяла. Какое-то время костры хильгардов пылали высоким беспокойным пламенем, потом угомонились, превратившись в тлеющие багровые огоньки. Под причалом тихо и печально плескались ленивые волны. В небе стали появляться созвездия - великолепные Гриффеиды, Орфей с лютней из восьми голубых светил, чародейка Миральдра с сияющим Фенимом в алмазной диадеме, бледные вуали скопления Аластор над юго-восточным горизонтом. "Какой приятный вечер можно было бы провести в других обстоятельствах!" - с сожалением подумала Шайна. Ее подавленность объяснялась не только тревогой по поводу пропажи Ютера Мэддока. Старое доброе Рассветное поместье стало средоточием безобразной борьбы страстей, и она не знала, на чью сторону ей придется в конце концов перейти. Шайна подозревала, что не сможет стать искренней сторонницей отца - хотя это не имело никакого значения, потому что его она все равно любила таким, какой он есть. Почему, в таком случае, Джерд Джемаз вызывал в ней какое-то яростное отвращение? Его взгляды ничем не отличались от отцовских, а практичностью, находчивостью, умением постоять за себя и позаботиться о других он не уступал Ютеру Мэддоку. Она взглянула на Эльво Глиссама и Джерда Джемаза, беседовавших неподалеку. Почти ровесники, они стояли в одинаковых позах, опираясь на поручни причала - полностью самостоятельные, подтянутые и представительные молодые люди, с достоинством сознающие свои преимущества. Идеалист Глиссам, порывистый и веселый, склонен к сочувствию, к доброжелательному примирению, его все время беспокоят противоречия и расхождения нравственных критериев. В противоположность ему, Джемаз тщательно скрывает чувства под маской холодной иронии, его шутки всегда язвительны, его этические представления - если их можно так назвать - ограничиваются эгоистическим прагматизмом... Вечерний бриз отчетливо доносил негромкие слова. Джемаз и Глиссам обсуждали морфотов и эрджинов: Шайна прислушалась.