На западе все обложено мешками с песком. Чаще всего теперь водопады бывают пополам с песком, хотя и не всегда. Кое-где плотина пока сдерживала напор.
К этому времени на счету дождя было шесть смертей.
Случались и потери от молний, кто-то утонул или простудился.
Вскоре сумма причиненного водой ущерба начала стремительно расти.
Все были усталыми, злыми, жалкими и мокрыми. Все, включая меня.
"Суббота есть суббота", но я все-таки пошел на работу. Мы работали с Элеонорой у нее в кабинете: разложили на столе подробную карту местности и поставили у стены шесть передвижных экранов. Шесть "глаз" дежурили над полудюжиной "аварийных точек" и держали нас в курсе предпринимаемых действий. Несколько телефонных аппаратов (недавно установленных) и большой радиоприемник расположились на рабочем столе. Пять пепельниц ждали, когда их вытряхнут, а кофейник фыркал, глядя на нашу деятельность.
Уровень воды в Нобле превысил самую высокую отметку. Наш город был отнюдь не единственным островком в океане бури: выше по течению трясло поселок Батлера, омывало Ласточкино Гнездо, Лоури медленно стекал к реке, и целина вокруг превратилась в сплошной поток.
Даже прямая связь со спасательными командами не избавила нас от необходимости три раза выехать утром в поле: сначала - когда рухнувший мост через Ланс смыло к самой излучине Нобля, где находился литейный завод Мэка, потом - когда лесное кладбище на восточном берегу было вспахано так глубоко, что открылись могилы и поплыли гробы, и, наконец, когда рухнуло сразу три жилых дома на краю восточной части города. Маленький флаер Элеоноры, терзаемый порывами ветра, доставлял нас на места аварий для непосредственного руководства. Мне приходилось управлять флаером вслепую - только по показаниям приборов.
В центре города размещали эвакуированных.
Я трижды побывал под душем и сменил белье.
К полудню все успокоилось, даже дождь утих. Правда, просветов на небе не появилось, но моросящий-не-слишком-сильно дождик дал нам возможность немного опередить события.
Укрепили оставшиеся заграждения, эвакуированных накормили и дали просохнуть, разгребли мусор. Четыре "глаза" из шести возвратились на посты: четыре "аварийных точки" уже не были аварийными. "Глаза" были необходимы для обнаружения оргов.
Обитателям затопленного леса также не сиделось на месте: семь "кусак" и стая панд погибли этим днем, впрочем, как и несколько пресмыкающихся, явившихся из мутной воды Нобля, не считая древесных змей, ядовитых летучих мышей, бурильщиков и земляных угрей.
К тысяча девятисотому часу казалось, что все позади. Мы с Элеонорой отправились прямо на небо в ее флаере.
Флаер набирал высоту, кабина с шипением загерметизировалась. Вокруг нас была ночь. Лицо Элеоноры в тусклом освещении приборной панели казалось маской усталости. Она сжала виски ладонями, будто надеясь, что все исчезнет, а когда я посмотрел на нее снова, мне показалось, что это ей удалось. Легкая улыбка блуждала у нее на губах, а глаза искрились.
- Куда ты меня тащишь? - спросила она.
- Туда, - сказал я, - где мы будем смотреть на бурю сверху.
- Зачем?
- Много дней, - ответил я, - мы не видели чистого неба.
- Правда, - согласилась она, а когда наклонилась зажечь сигарету, я увидел, что случайная прядь сбилась ей на бровь. Захотелось протянуть руку и поправить ее, но я не стал.
Мы вынырнули из моря тумана.
Темное, безлунное небо.
Звезды - осколки бриллиантов.
Облака - как пол из вулканической лавы.
Мы парили. Мы взлетали к небу. Я поставил флаер на "якорь" (так я ставил "глаза" над городом) и зажег сигарету.
- Действительно, ты старше меня, - наконец сказала она. - Ты об этом знаешь?
- Нет.
- Существует определенная мудрость, определенная сила. Она - сродни квинтэссенции уходящего времени - просачивается в человека, спящего в межзвездном пространстве. Я знаю, я чувствую это, когда рядом ты.
- Нет, - сказал я.
- Тогда, может быть, это потому, что люди ждут от тебя этой силы, силы веков. Может, с этого следовало начать.
- Нет.
Она рассмеялась.
- Оно, это нечто, отнюдь не положительное. Рассмеялся и я.
- Ты интересовался, собираюсь ли я осенью выставлять свою кандидатуру. Я отвечу: "Нет. Ухожу в отставку. Собираюсь выйти замуж".
- У тебя есть кто-нибудь на примете?
- Да, есть. Есть, Джас, - сказала она и улыбнулась мне. Я поцеловал ее, но поцелуй оказался не очень долгим: пепел ее сигареты грозил упасть мне прямо за воротник.
Мы потушили сигареты и поплыли.
Поплыли над невидимым городом.
В безлунном небе.
Я обещал рассказать вам о Старстопе. Вы, наверное, не понимаете, зачем, отправляясь на расстояние в сто сорок пять световых лет (а для вас оно будет сто пятьдесят реальных земных лет), вы вдруг останавливаетесь на полпути?
Ну, прежде всего (и это самое главное), провести все это время во сне не удастся: за многими приборами требуется постоянное наблюдение, и никто не согласится сидеть все сто пятьдесят лет в одиночку. Существует график очередности. Каждый, включая и пассажиров, дежурит один - два раза. Всем даны инструкции, что делать до прихода специалистов, кого будить в случае аварии. Дежурят несколько человек. Их дублируют автоматы - о многих из них люди и не догадываются. Это чтобы защитить автоматы от произвола людей или на тот невероятный случай, когда несколько сумасшедших соберутся вместе и решат открыть люки, изменить курс, убить пассажиров и тому подобное. Людей отбирают таким образом, чтобы они контролировали и заменяли друг друга и аппаратуру. И машины, и люди требуют присмотра.
После глубокого сна, сменяющегося дежурствами, у вас развивается клаустрофобия и депрессия. Поэтому, Старстоп приходится как нельзя кстати: он восстанавливает душевное равновесие и будит в людях здоровые инстинкты. Пользу получают и миры, которые вы посетите: это обогащает их общественную жизнь и экономику.
Вы почему Старстоп - "остановка в пути" - и стал праздником на многих планетах. Он сопровождается фестивалями и церковными службами, а на более заселенных планетах - парадами, интервью и пресс-конференциями с участниками полета, транслируемыми на всю планету. Я прекрасно помню, что то же самое происходит и на Земле, когда прилетает космолет из колонии. Как-то раз одна довольно неудачливая молодая актриса Мэрилин Аустин отправилась к другим мирам и, проведя там несколько месяцев, вернулась следующим кораблем обратно. И, появившись пару раз на экранах стереовизоров с критикой внеземной культуры и сверкнув ослепительно белыми зубами, она заполучила выгодный контракт, третьего мужа и свою первую большую роль в кино. Это тоже свидетельствует в пользу Старстопа.
Я посадил флаер на крышу Геликса - самого большого в Бетти жилого комплекса; здесь Элеоноре принадлежала угловая квартира с двумя балконами и видом на далекий Нобль и на россыпь огоньков в долине Шик, где был дачный поселок Бетти.
Элеонора приготовила мои любимые бифштексы с печеным картофелем и маисом, достала пиво. Я был доволен и счастлив.
Пробыл я у нее до полуночи - мы строили планы на будущее. Потом я взял такси до Центральной площади, где оставил свою машину.
Когда я туда добрался, мне пришло в голову проверить нашу Службу и посмотреть, как идут дела. Я вошел в здание мэрии, вытер ноги, стряхнул воду, снял плащ и направился через пустой холл наверх, к лифту.
Меня насторожило, что лифт оставался тих. Лифты всегда шумят, они не могут работать бесшумно. Я решил не пользоваться подозрительно молчавшим лифтом и поднялся по лестнице.
Увиденное мною казалось достойным резца Родена. Можно сказать, мне повезло, что я остановился именно тогда, а не десятью минутами позже.
На кушетке, в маленькой нише, что напротив дверей в СН, Чак Фулер и секретарша Лотти занимались чем-то, издали напоминающим практические занятия по спасению утопающих: делали друг дружке искусственное дыхание через рот и что-то еще.
Чак лежал спиной ко мне, но Лотти углядела меня через его плечо, глаза у нее расширились, и она оттолкнула его.
- Джас… - выдохнул он, когда обернулся.
- Просто проходил мимо, - сказал я. - Думал зайти, проверить, посмотреть, как дела.
- М-м-м, все идет хорошо, - сказал он, выходя в коридор. - Сейчас они на авторежиме, а у меня, м-м-м, перерыв для кофе. У Лотти ночное дежурство, и она зашла… узнать, не нужно ли нам отпечатать какие-нибудь отчеты. У нее закружилась голова, ну и мы… пришли сюда… на тахту…
- Нда-а, выглядит она слегка… неважно, - сказал я. - Там в аптечке есть нюхательная соль и аспирин.
Чувствуя себя неловко, я поторопился зайти в дверь Службы. Чак пришел спустя пару минут - я наблюдал за экранами - и встал сзади. Все вроде, оставалось на своих местах, только дождь поливал сто тридцать видов Бетти.
- Да, Джас, - вздохнул он. - Я не знал, что ты зайдешь…
- Судя по всему.
- Я что хочу сказать… Ты ведь не донесешь на меня?
- Нет, доносить я не буду.
- …И не расскажешь Цинтии, да?
- Чем ты занимаешься вне работы, - сказал я, - это твое личное дело. По-дружески советую заниматься этим в свободное время и в более подходящих условиях. Я уж почти обо всем забыл, а через минуту не буду помнить вообще ничего.
- Спасибо, Джас, - сказал он. Я кивнул.
- Что слышно в Бюро Прогнозов? - спросил я, поднимая телефонную трубку.
Он пожал плечами, я набрал номер и прислушался, а повесив трубку, сказал:
- Плохо, воды будет еще больше.
- Черт! - выругался он и зажег сигарету. Руки у него тряслись. - Эта погодка меня доканает.