Кэбот Бонд, владелец газеты "Морнинг спэйсуэйз", устало ерзал в кресле, однако, поймав на себе сердитый взгляд миссис Темплфингер, попытался изобразить расслабленную непринужденность. Возможно, благодаря упрямым усилиям по поддержанию культурного уровня одной из величайших семей в Солнечной системе она в полной мере заслуживает репутацию злобной старой карги, сущего наказания для всех родственников и друзей, однако раздражать ее было бы крайне недальновидно: миссис Темплфингер пользовалась авторитетом у многих рекламодателей.
А Кэбот Бонд всегда помнил о рекламодателях. Он жил с них и для них. И о них беспокоился. Как, например, сейчас.
Скрипка довыла. Гости вежливо похлопали. Скрипач снисходительно поклонился. Миссис Темплфингер сияла, перебирая пальцами свои знаменитые бусы из астероидных рубинов. Камни ловили свет люстр и переливались медленно пульсирующими сполохами чужеродного пламени.
Сидевший рядом с Бондом человек наклонился к нему.
- Классная статья - та, про открытие марсианского Розеттского камня, - негромко заговорил он, - Мне очень понравился избранный вами подход к теме. Столько сведений по истории вопроса. Доходчивое изложение. Полное отсутствие сенсационности, какой грешат многие другие газеты. К тому же вы поместили материал на первую полосу. "Ракета"-то заметку на внутреннюю страницу засунула.
Бонду сделалось неуютно. Обсуждаемую статью он выбросил из головы, едва поставив последнюю точку. И не испытывал ни малейшего желания ее обсуждать. Но человеку явно хотелось именно этого.
"Скорее бы заиграла эта чертова скрипка", - подумал Бонд, а вслух холодно произнес:
- Это не камень. Это свиток.
- Величайшая находка века, - кивнул человек, ничуть не обескураженный, - Она откроет нам все древнее знание Марса.
Музыкант вновь принялся елозить жестоким смычком по струнам.
Облегченно выдохнув, Бонд устроился в кресле и вернулся к своим переживаниям.
Забавно. В "Санктуарии Инк." отреагировали на статью про Розеттский свиток Марса так, словно боялись, что найденный документ станет достоянием широкой общественности. Возникало ощущение - хотя это казалось смехотворным, - будто они не желали, чтобы людям стало известно что-то содержащееся в древних марсианских записях.
Правильно ли он поступил, отклонив их требование спустить эту историю на тормозах? Некоторые, как "Ракета", очевидно, согласились. Другие, разумеется, нет. Правда, большинство из них не имеют никакого отношения к Санктуарию и терять им ровным счетом нечего. В отличие от "Спэйсуэйз". Это-то Бонда и беспокоило.
Скрипка неслась во весь опор шквалом высоких нот, сплетающих варварский, неземной узор - песнь открытого космоса, холодных ветров на незнакомых планетах, чуждых земель под неведомыми звездами.
Внезапно в потусторонний визг скрипки врезался и перемешался с ним визг вполне земной женщины.
- Мои драгоценности! - верещала миссис Темплфингер. - Мои рубины!
Она вскочила на ноги, одной рукой стиснув тонкую цепочку, охватывавшую ее шею. Секундой раньше на ней сияли астероидные рубины.
Теперь же знаменитые камни исчезли, непостижимым образом канув в никуда.
Скрипач неподвижно застыл со смычком наготове. Стакан, выскользнувший из чьих-то пальцев, со звоном разлетелся, ударившись об пол.
- Они пропали! - вопила миссис Темплфингер, - Мои рубины пропали!
В зал бесшумно вплыл дворецкий.
- Наверное, мне стоит вызвать полицию, мэм.
И тут странный свет озарил лицо миссис Темплфингер - мягкий и человечный свет, разгладивший морщинки вокруг глаз и внезапно превративший злобную старую вдову в мягкую и очаровательную женщину. Впервые за двадцать лет миссис Темплфингер ласково улыбнулась.
- Нет, Жак, - шепнула она, - Не полицию.
Все еще улыбаясь, хозяйка пропавших рубинов снова села и кивнула скрипачу. Цепочка выскользнула из ее пальцев, словно драгоценности, стоившие добрых полмиллиона долларов, больше не имели ни малейшего значения.
Скрипач ударил смычком по струнам.
Кэбот Бонд поднялся и на цыпочках пробрался к выходу. Предстояло еще переделать кучу неотложных дел. Например, позвонить редактору и дать ему указание замять любые новости, которые могут поступить по телеграфу о пресловутом свитке с Марса.
Харрисон Кемп, глава Солнечного исследовательского бюро на Плутоне, оторвался от микроскопа, выпрямился и медленно выпустил воздух из легких. Голос его сделался сиплым от возбуждения.
- Джонни, похоже, есть! Спустя все эти годы… после…
Он осекся.
Джонни Гарднер его не слышал. Он даже на него не смотрел. Коллега сидел, сгорбившись на табурете. Призрачный звездный свет из лабораторного окна падал на его лицо, внезапно расслабившееся, обмякшее и повисшее, - на усталое, изнуренное лицо с ввалившимися глазами и отвисшей челюстью.
Кемп попытался что-нибудь произнести. Тщетно. Во рту пересохло, язык онемел и ужас задушил слова, прежде чем те успели вылететь наружу. Откуда-то из-за спины доносилось "кап-кап" драгоценной воды. Снаружи черные копья плутонианского гранита вонзались в чернильно-черное, усыпанное звездами небо.
И на фоне окна - сгорбленная фигура человека, чей взгляд, устремленный наружу, в чужеродную пустыню, совершенно не фиксировал беспорядочное нагромождение скал, составлявших поверхность Плутона.
- Джонни! - наконец выдавил Кемп. Собственный шепот, заметавшись по лаборатории испуганной крысой, заставил его подскочить на месте.
Гарднер не отвечал, не шевелился. Одна рука небрежно лежала на колене, другая свободно свисала. Нога соскользнула с перекладины табуретки и, слегка не дотягиваясь до пола, медленно раскачивалась туда сюда, подобно жуткому маятнику.
Кемп шагнул вперед, протянул руку, но так и не решился дотронуться до плеча Гарднера.
Бессмысленно пытаться что-либо предпринять. Он это знал. Джонни Гарднер покинул их. Неуклюжее тело по-прежнему восседало на табуретке, но сознание - проницательное, ясное, подобное лезвию бритвы сознание - ушло. Ушло, как пыльная мумия, обрушившаяся внутрь себя. Меньше минуты назад оно обладало способностью проникнуть в глубочайшие тайны жизни, а сейчас превратилось в темную пустотелую пещеру, заполненную лишь призрачным эхом покинувшего ее разума.
Нашарив позади себя второй табурет, Кемп устало взгромоздился на него и уставился на Гарднера, чувствуя, как безымянный ужас, порожденный чужой планетой и цепью враждебных событий, постепенно смыкает над ним черные крылья, заслоняя свет далеких звезд.
Над лабораторным столом сиял крохотный конус подсветки электронного микроскопа. А под микроскопом находилось нечто очень близкое к исходному сырью, первоэлементу жизни. Нечто, стоившее ему, Джонни Гарднеру и Виктору Финдлею… Скольких лет? Теперь в полумраке лаборатории они казались вечностью.
Вечностью кропотливых исследований, бесконечных записей, удачи, вот-вот готовой улыбнуться, но непременно ускользающей из-под самого носа, и следовавших затем сокрушительных поражений.
- Итак, - обратился Кемп к самому себе, молчаливому помещению и сумасшедшему у окна, - мы вернулись на исходные позиции.
Пытаться продолжить с того места, где остановился Гарднер, не имело ни малейшего смысла. В те последние несколько минут Джонни работал стремительно. Ему было некогда отвлекаться, чтобы делать заметки, и все конечные, принципиально важные данные он держал в уме. Даже в специально созданных условиях максимальной стабилизации молекулы протоплазмы все равно остаются крайне неустойчивыми. Их структура уже претерпела необратимые изменения, сделав помещенный под микроскоп материал непригодным для дальнейших наблюдений. Они либо превратятся в более сложную жизнь, либо перестанут жить вообще, утратив ту крохотную искру, которая отличала их от других молекул.
Им с Финдлеем придется начинать заново. Записи Джонни, конечно, помогут им - но только лишь до определенного момента. Собственно, до того места, где они обрываются. Дальше придется идти одним по дороге, указанной Джонни Гарднером, и, нащупывая свой путь, пытаться воспроизвести то, что делал он. А знания Джонни теперь утрачены навсегда. Они растаяли, как инверсионный след ракеты, нырнувшей в утробу космоса.
Скрипнула дверь. Кемп встал и медленно повернулся к вошедшему, чей силуэт темнел на фоне освещенного проема.
- Почему так тихо? - спросил Финдлей. - Что вы, ребята…
Голос его оборвался. Финдлей застыл, уставившись на залитое звездным светом лицо Джонни Гарднера.
- Только что, - устало произнес Кемп. - Джонни позвал меня, хотел показать что-то интересное под микроскопом… Пока я глядел, его и накрыло. Когда я обратился к нему, он сидел в точности как сейчас. А ведь несколько секунд назад все было в порядке…
- Так оно и бывает. - Финдлей вошел в лабораторию и встал рядом с Кемпом, - Этого следовало ожидать. Мы с тобой повидали достаточно таких случаев. Иногда мне снится, что ты и я - единственные вменяемые люди во всей системе. Остальные сходят с ума, и остаемся только мы.
- Надо было послушаться твоего совета, - горько усмехнулся Кемп. - Следовало отослать его с последним кораблем. С виду он был нормальный. И вел себя вполне адекватно. А нужен он был как никто другой. Джонни так долго продержался. Я надеялся, что обойдется…
- Не вини себя, шеф, - сказал Финдлей, - Откуда ты мог знать?
- Но ты-то знал, Вик! И предупреждал меня, говорил, что он чокнется. Откуда ты знал? Скажи мне, как ты…
- Успокойся. - Финдлей предостерегающе поднял руку, - Я ничего не знал. Ничего определенного по крайней мере. Просто ощущение. Полагаю, это можно назвать интуицией. Или наитием.