Он шагал вперед, пытаясь вспомнить. Но не просто было это сделать. Столько дней промелькнуло и столько станов. Дорожные ориентиры, - подумал он, - я всегда хорошо запоминал дорожные ориентиры. Но кругом их было слишком много.
11
Он все продолжал свой путь, останавливаясь во встречных станах и на свой вопрос везде получал один и тот же ответ:
- Ракеты? Да нет, на кой они? Какому дураку нужны нынче ракеты?
И у него стали уже возникать сомнения - а был ли вообще такой стан, в котором проявили заинтересованность в инженере по ракетам. Действительно, какому дураку нужны нынче ракеты? Какая от них польза?
Его вопрос уже опережал его - то ли благодаря телепатии, то ли радио, то ли слухам, - но скоро он стал легендой. И он вдруг увидел, что его уже ждут, как будто предупрежденные, и встречали его везде одним и тем же приветствием, которое уже звучало как шутка:
- Не вы ли тот джентльмен, который ищет ракету?
Но именно это шутливое приветствие и легенда о нем сделали его своим среди них; однако превратившись в одного из них, он оставался и сторонним наблюдателем: он видел величие, которого они не замечали, величие, сознание которого он должен был - должен был! - пробудить в них. Но ни слова, ни проповеди не способны были оживить в них это чувство.
Вечерами он, бывало, сидел с ними за общими беседами, спал с ними в трейлерах, если ему находилось место, помогал им по мелочам и слушал их побасенки. И сам рассказывал их. И при этом все чаще возникало в нем ощущение чего-то неординарного, чуждого, но теперь, когда он немного разобрался в природе этого явления, не тревожился больше, а иногда даже, оглядев кружок собеседников, вычислял того, кто возбуждал в нем это ощущение.
По ночам, лежа в постели, он много думал надо всем этим, и в конечном счете кое-что прояснилось для него.
Человек - даже, может быть, пещерный - всегда обладал этими способностями; но тогда, как и теперь, Человек не понимал своей силы и не развивал этого качества в себе. Он предпочел совсем другой путь прогресса - не разум совершенствовал он, а свои руки, и построил удивительную, потрясающую культуру - культуру машин. Своими руками и самоотверженным трудом он построил огромные, сложные машины, которые могли делать то, что сам мог бы делать всего лишь усилием собственного разума, догадайся он в свое время сделать правильный выбор. Но он предпочел упрятать способности разума за делами рук своих, за изобретениями, а потом, пытаясь определить свой менталитет, насмешками дискриминировал тот самый желанный дар, которого искал.
То, что в конце концов произошло, рассуждал Эмби, вовсе не причуда какая-то в развитии человечества, появление этого было так же неизбежно и необходимо, как появление солнца. Это было всего лишь возвращение на тропу, по которой и надлежало Человеку идти по мере своего развития. Заблуждавшееся на протяжении многих веков человечество снова оказалось на верном пути. И даже если бы никакой децентрализации не произошло и прежняя культура оставалась бы незыблемой, рано или поздно это случилось бы, потому что в самой технологии есть такой пунктик, на котором она обязательно должна была прекратить свое существование. Машины все увеличивались в объемах, все усложнялись. Наступала сверхусложненность, которая была обречена на гибель как в машинах, так и в жизни.
Децентрализация ускорила процесс примерно на тысячу лет, но вся ее заслуга только в этом и состояла.
Но и здесь опять Человек изобрел умные - пошлые - слова, чтобы приглушить блеск того, чего он не мог постичь. Телекинетиков обозвали такелажниками, телепатов - фиксаторами, или болтунами, способность передвигать пространство на небольшой промежуток в будущее нарекли вторым видением, а того, кто это делает, водилой. А ведь существовало множество всяких других способностей - неопознанных, едва угадываемых - они все вместе, без разбору шли под маркой "магия". Но не в названиях дело. Банальное, упрощенное слово служило в конечном счете не хуже, чем научная терминология, и даже могло бы служить более легкому восприятию явления. Но на сей раз самое главное заключалось в том, чтобы люди не отказались от вновь обретенных талантов, не утратили их. Нужно, обязательно нужно, чтобы случилось что-то такое, что повергло бы людей в шок и заставило бы их правильно оценить свой дар.
Так он шел от стана к стану, и не было нужды задавать свой вопрос, потому что вопрос опережал его самого.
Шел он по дороге, живая легенда, и тут услышал другую легенду - о человеке, который, переезжая из стана в стан, везде своим лекарством излечивал людей.
Вначале он отнесся к этому, как к очередной побасенке, но все чаще и чаще слышал легенду и наконец набрел на стан, где лекарь был за неделю до него. В этот вечер, сидя у костра, он услышал удивительные истории.
- Вот, к примеру, - рассказывала ему одна старуха, - миссис Купер, она страдала много лет. Все время болела. Целыми днями валялась в постели. Желудок уже ничего не принимал. А потом выпила бутылку этого снадобья, и все как рукой сняло. Посмотрели бы вы на нее теперь - веселая, как птичка.
Старик по другую сторону костра согласно кивнул.
- Я страдал ревматизмом, - сказал он. - Казалось, никогда от него не избавлюсь. Слабость в ногах денно и нощно. Наш доктор уже ничего не мог поделать. Выпил я эту бутылочку и…
Он встал и в подтверждение сказанного ловко станцевал джигу.
И не только в этом - в двадцати других станах он слышал подобные рассказы о тех, кто вставал с одра и начинал ходить: болезни отступали, на другой же день прекращались боли.
Ну, вот и еще один из них, сказал себе Эмби. Еще один маг. Человек, у которого даже в кончиках пальцев заложено искусство врачевания. И нет им конца, подумал он.
И наконец он повстречал того лекаря.
Как-то в сумерки, в послеобеденный час, когда посуда уже убрана и люди располагаются вокруг костра и начинают свои разговоры, он подошел к стану и никого в нем не обнаружил. Возле трейлеров не было ни души, только одна-две собаки вылизывали консервные банки; улочки, образованные трейлерами, были настолько пустынны, что в ответ на каждый звук раздавалось эхо.
Он стоял в центре стана и думал, не закричать ли, чтобы как-то привлечь к себе внимание, но остерегся. Внимательно осмотрелся вокруг, так внимательно, что ни малейшее движение не осталось бы незамеченным. И тут увидел свет в южном конце стана.
С особой осторожностью он двинулся по направлению к свету и, еще не достигнув его, услышал говор толпы. На мгновение он остановился, сомневаясь, стоит ли идти дальше, но все же медленно пошел.
Наконец за станом, на опушке рощи, он увидел людей. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели на одинокий трейлер перед собой. Сцену освещали с полдюжины воткнутых в землю осветительных патронов.
На ступеньках лесенки, что вела в трейлер, стоял человек, его голос едва долетал до Эмби; но как ни тих и неразборчив был этот голос, что-то в нем показалось очень знакомым. Оставаясь на месте, Эмби вспомнил вдруг свое детство и маленький городок, о котором он не вспоминал уже давным-давно, и звуки банджо, и беготню по улицам. Как же было весело, подумал он, и сколько было всяких разговоров. Он вспомнил, как старая леди Адамс клялась на своем амулете, который некогда приобрела на выставке, а теперь терпеливо ждала, когда в город опять приедут с выставкой, чтобы приобрести там еще амулет. Но выставка так и не приехала.
Он стал пробираться сквозь толпу поближе к трейлеру, какая-то женщина повернулась к нему и прошептала истово: "Это он!", как если бы это был сам Всевышний. И снова вся обратилась в слух.
К этому времени оратор на ступеньках трейлера достиг апогея. Голос его не был громким, но увлекал, были в нем и спокойствие и пафос одновременно, но при этом еще и человечность и властность.
- Друзья мои, - говорил он, - я простой человек, не больше того. И не хочу, чтобы вы принимали меня за кого-нибудь другого. Не хочу и обманывать вас, говоря, что я что-то там особенное, потому что ничего подобного нет. Я даже говорить-то не умею правильно. И грамматики я не знаю. Впрочем, наверно, и среди вас есть немало таких, кто слаб в правописании, и, мне кажется, многие поймут меня, так что - все в порядке. Я мог бы спуститься к вам, в толпу, и разговаривать с каждым из вас по отдельности, но вы услышите лучше, если я буду говорить с вами отсюда, со ступенек. Не от желания важничать перед вами - не поэтому я взобрался сюда, повыше. Я не ставлю себя выше вас.
Ну вот, я сказал вам, что не собираюсь дурить вас. Я скорее вырву свой язык и брошу его на съедение свиньям, если скажу хоть одно слово лжи. Так что я не собираюсь превозносить до небес свое лекарство. Я просто начну с вами дела честь честью. Должен сказать вам, что я даже не врач. Никогда не учился медицине. И не понимаю в ней ничего. Я так думаю: я всего лишь посыльный - значит тот, кто приносит новое.
С этим лекарством связана целая история, и если вы еще не собираетесь расходиться, я расскажу ее вам. Началось все очень давно, и кое во что сейчас даже трудно поверить, но мне хотелось бы, чтобы вы поверили, потому что тут каждое слово - правда. Прежде всего я должен рассказать вам о своей старенькой бабушке. Много лет прошло с тех пор, как она умерла, царство ей небесное. И не знаю я женщины лучше и добрее, чем она; помню, был я тогда совсем пацаном…
Эмби отошел в сторонку и улегся прямо на землю.
Какой наглец! - подумал он. И сколько нахальства!
Когда все кончилось, когда все бутылки до последней были распроданы, когда люди вернулись в стан, а владелец лекарства собирал с земли осветительные патроны, Эмби встал и подошел к нему.
- Здравствуй, Джейк, - сказал он.