Теперь же, слушая Калатраву, он уже воображал себя рыцарем в белом плаще с тевтонским крестом поверх тяжелых лат. Куда будет до него какому-то Биттенфельду! Значит, надо вступать в ряды Братства. Ведь великий магистр, общавшийся с ним на равных, несколько раз упоминал, что Тевтонского ордена пока нет. Сначала не сформировали, а после установления контактов с Доппельштерном решили и вовсе не делать этого.
И это будет зависеть от разговора с высоким маршалом Лазарем.
Маршал выглядел совсем не так, как казалось фон Готту. Он не носил доспехов, одевался достаточно просто, о принадлежности к ордену Лазаря говорил только белый плащ с зеленым восьмиконечным крестом, а должность подтверждал короткий жезл, заткнутый за пояс рядом с ножнами меча. Меч явно был декоративным, как парадные шпаги офицером Доппельштерна, хотя фон Готт не сомневался, что пользоваться им маршал умел. Внешности Лазарь был самой что ни на есть заурядной. Мало в этом плане отличаясь от Авраама Алекса. Лицо его можно было назвать смиренным, а можно - и постным. Цвет лица нездоровый, явно говоря о том, что он много времени проводит в помещении, а не на открытом воздухе. Волосы он стриг "под горшок", а на макушке они уже изрядно поредели.
- Здравствуйте, - поздоровался маршал с фон Готтом. Он вошел в комнату, где полковник ждал его, снял плащ с оружейным поясом, на котором висел меч, и повесил их на вешалку в углу, оставшись в зеленой форменной одежде. В руках он держал жезл, который был заткнут за его пояс, явно не зная, куда бы деть этот символ власти. Наконец, маршал положил его на стол. - Мне давно уже не приходилось воевать, полковник, - ни к селу, ни к городу заметил маршал, - административная работа поглотила. А когда-то был лучшим снайпером в нашем командорстве. Не раз мы спускались в тоннели - поохотиться на слуг Метрополита. Но теперь все это в прошлом для меня.
- Скучаете по тем временам, маршал? - спросил у него фон Готт.
- Уже не сильно, - пожал плечами Лазарь. - Здесь та же война, только ведется иными способами. Я многим говорил это, и уже сам поверил в свои слова. Ну да, вам этого говорить не придется.
- Я вас не очень понимаю, если быть честным, - сказал фон Готт. - Что вы имеете в виду?
- Вы уже знаете, полковник, - напрямую высказался Лазарь, - что среди наших рыцарских орденов нет Тевтонского. А если быть совсем точным, то Ордена тевтонских рыцарей госпиталя святой Марии в Иерусалиме. И я теперь пришло время для его основания. Такое решение было принято папой и конклавом кардиналов, конечно же, по рекомендации Марка Антония Калатравы и моей. Костяк будущего ордена составит ваш полк. Вы - люди проверенные в боях с демонами, показавшие стойкость под огнем и в рукопашной схватке. Вполне годитесь, как костяк ордена. Конечно, при условии, что ваши люди согласятся на то, чтобы вступить в орден. Должность магистра, конечно же, я предлагаю вам, Авраам Алекс. Если примете мое предложение, то именовать вас будут Авраам Алекс Тевтон.
И если были еще в душе бывшего - теперь уже окончательно и бесповоротно бывшего - лейб-гвардии полковника оставались сомнения, то именование "Авраам Алекс Тевтон" развеяло их последние остатки. Он был полностью готов к тому, чтобы перейти в новое подданство. Не задавая лишних вопросов.
- Поговорите со своими людьми, магистр, - подлил еще масла в огонь Лазарь, - и через месяц мы отправим новый орден в тренировочные лагеря.
- Я проведу сбор так быстро, как только это будет возможно, - заявил с обычной для него хвастливостью свежеиспеченный магистр Тевтонского ордена. - Но для начала мне надо поговорить с майором Биттенфельдом, ведь он займет место моего заместителя, не знаю, как это называется в орденской классификации званий.
Уж это-то Авраам Алекс теперь уже Тевтон понимал преотлично. Без талантов Биттенфельда он никогда не справится с командованием орденом, пусть оно почти не отличается, как ему казалось, от командования полком. И должность заместителя и реального командующего орденом должна достаться именно ему. А Аврааму Алексу останутся чисто парадные функции и, конечно, политика, хотя он пока слабо представлял себе как она тут, на Земле, колыбели человечества, ведется. В том же, что она есть, магистр Тевтонского ордена ничуть не сомневался. А уж в политике-то Авраам Алекс понимал куда больше, чем в военном деле, иначе никак не оказался бы на своем посту.
Глава 3.
Строевой смотр полка производил удручающее впечатление. В первой роте осталось два десятка бойцов, во второй - три с половиной, в третьей - четырнадцать, в четвертой, в которую входил пулеметный взвод, который забрали под Колдхарбор, - десятеро. Выбило почти всех офицеров, хотя командирам рот повезло больше. Погиб один только капитан Семериненко, а вот штабс-капитан Подъяблонский сумел, не смотря на раны, вернуться в строй. И даже присутствовал на смотре, из-за ран держась слишком прямо. Он снова был в своих странных доспехах, носящих следы недавнего ремонта. А вот поручиков, моих недавних однокашников, выбило очень многих.
После смотра я распустил полк, сам же отправился в канцелярию. Там меня уже ждал майор Дрезнер с похоронками, которые мне согласно неписанной воинской традиции надо было прочесть и подписать - тексты для них сочинял лично зампотылу, согласно той же традиции. Были и менее мрачные списки - награжденных, представленных к очередному званию, а так же отпускников. Собственно, в последнем числились все солдаты и офицеры полка, кроме нас с Дрезнером, бойцов следовало распустить по домам, пусть отдохнут после такой операции. Вряд ли раньше чем через несколько месяцев наш полк отправят куда-либо. После таких потерь, что мы понесли, только доукомплектование солдатами и офицерами уйдет не меньше двух месяцев, тем более, что еще два полка с нашей планеты понесли столь же тяжелые потери. Мы, наверное, подчистую выберем все тренировочные лагеря, нашей губернии, и будет объявлен дополнительный рекрутский набор. Ведь война с Альбионом не закончилась, и даже совместные действия на Пангее никоим образом не повлияли на примирение наших держав.
Разобравшись с долгой и муторной бумажной работой, я оставил Дрезнера, так сказать, на хозяйстве, принимать пополнение, а также новые карабины и доспехи, пулеметы, орудия, малые мортиры, взамен вышедших из строя или брошенных на Пангее. Мне, как и всем, требовался отдых. И я отправился домой.
В этот раз я не допустил ошибки, первым делом отправившись к матери. Она была в своих комнатах, занимаясь каким-то вышиванием. Увидев меня, она вскочила на ноги и, изменив своему обычному образу благородно-сдержанной дамы, почти подбежала и крепко обняла меня, прижавшись лбом к моей груди.
- Все хорошо, мама, - заговорил я, изрекая обычную чушь, что бормочут в таких случаях. - Я живой, даже не ранен, со мной все хорошо, мама. Все хорошо.
- Панкрат пытался скрывать от меня весь этот ужас, что творится на Пангее, - шептала мама, я впервые слышал, чтобы она называла отца по имени, да еще и сокращенному, - но все ведь только об этом и говорят. Куда бы я не пошла, только об этом все разговоры. Во всех газетах печатают списки погибших, переданные гипертелеграфом. Почти каждый день приходили сведения о тысячах убитых. Я внимательно прочитывала все списки дважды, а когда и трижды. Все боялась увидеть там тебя.
Хорошо, что моя фамилия не Иванов или Мюллер - среди них вполне можно потеряться и мамино сердце не выдержало бы столько раз натыкаться на нее.
- Я жив, мама, - говорил я в ответ. - Все хорошо. Я выбрался с Пангеи.
- Это правда, - подняла на меня заплаканное лицо мама, - что говорили и писали о войне там?
- Правда, - только и ответил я, ограничившись только этим словом, что бы там не говорили и не писали о Пангее. - Домой, мама, вернусь и из самой преисподней.
- Не говори так, - строго произнесла мама, - никогда не говори. Ты ведь дрался с демонами, а они утаскивают людей в свой ад, чтобы те возвращались, чтобы сражаться против своих же товарищей.
- Не надо, мама, - положил я ей руки на плечи. - Не повторяй того, что прочла или услышала. На Пангее было страшно, но не настолько. Я пережил это - и ладно.
- Легко тебе говорить, - вздохнула мама. - Я когда газеты брала в руки, у меня сердце кровью обливалось. И все вспоминала слова Панкрата, что драгуны всегда на острие атаки и в первое линии обороны.
Вот тут я уже был готов голову родному отцу оторвать.
Мы постояли несколько минут молча, а потом мама отстранилась и сказала мне:
- Сын мой, - голос ее стал более привычным, - оставьте меня. Ваш батюшка, думаю, будет рад видеть вас и тут же, - не удержалась-таки мама от шпильки, - расспросит вас обо всех нюансах военных действий на Пангее.
- Мама, - протянул я, - как же я все-таки люблю тебя.
Мама привычным уже с тех пор, как я перерос ее, движением надавила мне на плечи, заставляя немного присесть, и поцеловала в лоб. Когда я уходил из ее комнат, она все еще улыбалась сквозь слезы. И тут уж мое сердце обливалось кровью.
Отца дома не оказалось. По словам Франца, он почти все время проводил в штабе инспекции. Готовилась большая наступательная операция против альбионцев, что лично меня сильно удивляло. Ведь воевать следовало с настоящим врагом, которым были демоны. В этом я был убежден полностью, наверное, как и все, прошедшие ад на Пангее. Или деятели из военного ведомства настолько самонадеянны, что готовы начать войну на два фронта. Хотя в это мне верилось с трудом, что бы не болтали о них, как бы не издевались и не насмехались, идиотами они не были точно.