Я совсем позабыл о пистолете, который продолжал сжимать в руке. А ведь цель-то как выискивал! Самому смешно стало. Я вскинул руку с "Гастинн-Ренеттом" и нажал на спусковой крючок. Не смотря на топот копыт и скрежет шомполов, выстрел грянул громом средь ясного неба. Сильная отдача с непривычки едва не переломала кости запястья. Мчавшийся в первом ряду синемундирный гусар, уже занесший саблю для рубящего удара, дёрнулся в седле и кувыркнулся через заднюю луку. Грозная сабля вывернулась из руки и сгинула под копытами коней.
- Молодец, Серёжа! - повалил Федорцов, отшвырнувший свой "Гастинн-Ренетт", красивый пистолет валялся у его ног, в руках поручик держал шпагу.
Девать оружие было некуда. Забирать его у меня Федорцов не собирался, но и столь варварски обходиться с "Гастинн-Ренеттом" ужасно не хотелось. Не хотелось, но пришлось. Перезаряжать оружие было некогда.
Я вынул из ножен шпагу, готовясь к атаке вражеской кавалерии.
Гусары налетели на наш строй. Сабли в первые мгновения собрали обильный урожай срубленных голов и отсечённых рук, однако солдаты стойко вынесли натиск, не дрогнули, ударили в штыки. Завязался кровавый рукопашный бой. Стоя в третьей шеренге, я не принимал участия в схватке, однако мог отлично всё видеть. Как лихой гусар тыкает концом сабли в лицо стоящего перед ним на колене солдата, тот кривится от боли, однако находит в себе силы со всего маху вонзить длинный штык в брюхо вражьему коню. Животное кричит - не ржёт, как положено лошади, а именно кричит - взбрыкивает и падает, брызжа с морды кровавой пеной. Гусар выдёргивает ноги из стремян, ловко спрыгивает с седла. Гренадерского роста детина принимает удар гусарской сабли на мушкет, но неудачно. Кривой клинок скользит по стволу, отсекает пальцы. Солдат роняет мушкет, замирает, тупо уставясь на враз укороченную ладонь. Смотрит, пока гусар вторым ударом не раскраивает ему череп.
Один всадник ловко объезжает по топкому берегу наше построение и устремляется к третьей шеренге. Нет. Прямо ко мне. Он вскидывает над головой саблю, но тут на его пути встаёт поручик Федорцов. Я не успел разглядеть удара, так быстро он полоснул гусара по животу. По синему мундиру расползлось тёмное пятно. Гусар рухнул ничком на лошадиную шею. Разгорячённый конь помчался галопом мимо меня куда-то в сторону нашего лагеря.
Федорцов улыбнулся и отсалютовал мне окровавленной шпагой. Я же чувствовал жуткий стыд из-за того, что ему пришлось выручать меня.
Тут раздалось звонкое пение сигнального горна. Гусары тут же развернулись и отступили.
- Третья шеренга! - тут же скомандовал Федорцов. - Пли!
Рявкнули мушкеты. Строй вновь заволокло пороховым дымом. В спины гусарам ударили два десятка свинцовых пуль. Многие всадники выпали из седёл или обняли конские шеи.
- Молодцы, орлы! - нашёл время для похвалы солдатам Федорцов. - Зарядить мушкеты! Прапорщик, доложить о потерях!
- Унтера, каковы потери во взводе?
- В первой шеренге десять убитых и пять тяжко раненых, - доложил Ермолаев. - Во второй, трое убиты и семеро тяжко раненых. Легко ранены все. Убиты младший унтер-офицер Семёнов и унтер-офицер Бром.
- Худо, - жестом остановив меня, готового повторить доклад старшего унтера. - Потеряли почти половину людей и всех унтеров. - Он подняли пистолеты, и снова протянул мне один. - Держи. Надо быть готовыми ко второй атаке гусар.
Не смотря на варварское отношение, "Гастинн-Ренетт" был вполне исправен. Я прошёлся рукавом по медным деталям, открыл замок и зачем-то дунул в него. После чего принялся заряжать пистолет.
Меня брали сильные сомнения, что наш взвод выдержит второй удар гусарского эскадрона. Новый обмен залпами унесёт десятки жизней и многие останутся неспособными сражаться калеками. А у скольких не выдержит сердце, и они побегут, увлекая за собой других, смешивая ряды, ломая построение? И вот уже на месте взвода обезумевшая от своего страха толпа людей. Я тряхнул головой, отгоняя жуткое наваждение, и сосредоточился на зарядке "Гастинн-Ренетта".
- Нас спасли наглость и снобизм британцев, - криво улыбнулся Федорцов, вновь укладывая пистолет на сгиб локтя. - Коней перед строем почти остановили, думали, что они на стрельбище. В этот раз осторожней будут.
- Но что же капитан? - тихим голосом спросил я. - Отчего не идёт к нам на помощь?
- Придёт, Серёжа, не бойся, - заверил меня поручик. - Как станет совсем туго - придёт.
Главное, чтобы не стало совсем поздно, едва не ляпнул я, но вовремя остановил себя. Брякнуть такое при солдатах - большей глупости быть не может.
- Товьсь! - скомандовал Федорцов. - Целься! - Гусары вскидывают мушкетоны. - Пли! - опережает британского офицера поручик.
Выстрелы мушкетонов тонут в слитном залпе солдатских ружей. На сей раз, я спустил курок вместе со всеми. И снова гусары налетели на строй. Зазвенели клинки сабель и штыки мушкетов. Теперь уже дрались все три шеренги. Заменять павших из первых двух было некогда. Я отчаянно отбивался от гусар, удары обрушивались на мою шпагу, рукоять её едва не выворачивалась из пальцев. После я насчитал на клинке больше двух десятков зазубрин.
- Ничего, ничего, Серёжа, - скрежетал зубами поручик Федорцов, больше себе, нежели мне. - Надо продержаться. Придёт Губанов. Обязательно придёт.
И снова нам удалось отбить атаку гусар. Однако стрелять им в спину было некому.
- Заряжай мушкеты! - скомандовал Федорцов. - Поспешай, орлы! Гусары ждать не будут!
Кавалеристы, действительно, отъехали не слишком далеко. Сотни на полторы шагов. Остановившись, они принялись перезаряжать мушкетоны, посылая в нашу сторону непристойности.
- Взвод, целься! - раздалась команда.
Из камышей болотистого берега реки выступил второй взвод нашей роты. По колено в грязи, они зашли с фланга и изготовились дать залп по врагу.
- Пли!
Шесть десятков мушкетов грянули в один голос. И гусары не выдержали. Сердце подвело их. Не хватило силы духа.
- Flee! Escape! - кричали они. - Run away! Save yourself!
- Говорил же я тебе, Серж! - рассмеялся Федорцов, отчего-то назвав меня на французский манер. - Придёт наш капитан!
- Первый взвод, соединиться со вторым! На пятьдесят шагов отступить! - командовал тем временем капитан Губанов. - В три шеренги стройся! Второй взвод, первая и вторая шеренги! Первый взвод, третья шеренга!
- Поспешай, поспешай! - тут же закричали унтера. Особенно надрывался Ермолаев, отдувавшийся за троих.
- Зарядить мушкеты! - скомандовал капитан, как только солдаты заняли свои места.
Мы замерли, готовые к новой атаке. Возбуждённые боем солдаты второго взвода так и рвались в бой. Хоть на чёрта - прости, Господи! - кинутся, так окрылены лёгкой победой. Конечно, они-то не дрались с британскими гусарами, по ним не палили картечью с двадцати шагов и сабельной стали отведать им не пришлось.
Однако шли минуты, цеплявшиеся одна за другую, и никто не спешил атаковать нашу роту. Неподалёку шла битва, о которой я имел представление по шуму и редким комментариям поручика Федорцова.
- Славная битва, - отрывисто бросал он.- Картечь в ход пошла. Британцы, видимо, к нашим батареям подошли.
- А почему не наши к британским? - спросил я.
- С нашей стороны звук, Серж, - усмехнулся поручик. - Да рёв от залпа "единорогов" ни с чем не спутаешь.
Мы простояли ещё около четверти часа, когда за нашими спинами раздался стук копыт. Недавно дравшиеся с гусарами солдаты инстинктивно напряглись, сжав побелевшими от напряжения пальцами мушкетные стволы. Однако приказа перестраиваться не поступало.
Наконец, к нам "подлетели" всадники в зелёных мундирах с карабинами и саблями. Уланы-карабинеры. Наши.
- Господин капитан! - козырнул Губанову офицер конных егерей. - Имею честь представиться, штабс-ротмистр Тоцкий, командир фланкеров второго эскадрона Волынского Уланского полка!
- Капитан Губанов, командир третьей роты третьего батальона Полоцкого пехотного полка. Честь имею. - Покончив с представлениями, он спросил: - Зачем вы здесь?
- В лагерь со стороны позиций, занимаемых вашей ротой, прискакали несколько лошадей под британскими сёдлами, - ответил штабс-ротмистр, - на одной сидел мёртвый гусар. Нас отправили провести разведку.
- На вашем мундире кровь, штабс-ротмистр, - сказал капитан Губанов, - значит, вы уже побывали сегодня в бою. Можете что-нибудь сообщить?
- Мои фланкеры прикрывали огнём улан во время флангового манёвра, - сообщил тот. - Мы ударили на британскую лёгкую пехоту. Горцев из Шотландии, если быть точным. Атаковали, заставили перестроиться в каре, а как только отступили, по ним открыла огонь артиллерия.
Жуткое, верно, было зрелище. 6-ти, 12-ти и 16-ти фунтовые ядра врезаются в ряды плотно сбившихся для отражения кавалерийской атаки солдат, оставляя в них изрядные просеки.
- Батальон горцев рассеяли, - не без гордости добавил штабс-ротмистр Тоцкий, - никак не меньше.
- А в общем, как идёт сражение? - спросил у него наш капитан.
- Ровно, господин капитан, - ответил штабс-ротмистр. - То британец прорвётся к самым батареям. То вот мы на флангах пошалим. А в центре крепко сошлись. Насмерть. Из-за дыма почти ничего не видно, так что и не понять, кто побеждает - мы или британцы. Но на случай прорыва, на центр генерал приказал нацелить четыре двенадцатифунтовки, заряженных картечью.
Значит, если британцы всё же прорвут центр по ним, а заодно и по отступающим - или просто бегущим - нашим солдатам, дадут залп картечью, стальной метлой выметая с этого света сотни человек, не щадя ни своих, ни чужих.