- Да я прикопал его в одном месте. Завернул в полиэтилен, в банку положил и прикопал… Леший, сука, обещал бабла подкинуть за сохран, я и повелся… А вишь, в какой блудняк встрял… - Колян всхлипнул и сморщился.
- Ладно, ладно, покажешь нам, где пакет и гуляй себе - довольно объявил Седой.
"Хера - гуляй! Хер вы меня отпустите, или я не знаю вашу шатию. Скорее отпустите поплавать на дно к Лешему!" - у Коляна защемило сердце. - "Эх, братан, братан… На войне Бог не дал помереть, а тут какие‑то ублюдки…"
- Да чо там такое, в пакете‑то, я и знать не знаю, - простонал Колян, - Мне и нах ничо не надо, забирайте вы этот с…ный пакет.
- Чо–чо, карта там, карта схрона со стволами и рыжьем, не знал? - Седой остро глянул на Коляна, как бы проверяя - не просочилась ли информация наружу. - Не знааал, вижу… Ну, теперь знаешь. Да ладно, ладно, не ссы, мы тебе бабла дадим, за границей жить будешь, долю дадим!
"Долю дадите, ага. Возле Лешего моя доля… на дне реки".
- Да я и не сомневаюсь, вы же правильные бродяги, не обидите мужика! - Колян подумал - не переборщить бы с спектаклем, а то завошкаются, насторожатся. Нет, вроде сожрали как миленькие, расслабились. Думают, небось - развели лошка, пусть себе надеется.
- А говорили - крутой парень, быстро спекся! С Лешим‑то мы долго возились, пока он тебя сдал. Я ему глаз выбил, а он все молчал… А ты вот г..ном оказался, - Хомяк радостно хохотнул.
У Коляна от ненависти сжалось в горле: "Ну сука, дай мне время! Доберусь я до тебя! Русские своих на войне не бросают".
Колян всхлипнул:
- Давайте я покажу, где пакет. Съездим вместе заберем, это на "дачных"! Кроме меня никто не найдет, только я ориентиры знаю!
Седой коротко кивнул:
- Хомяк, Гвоздь, Кривой - берите джип, грузитесь и мухой туда–обратно. Там и с брателлой расплатитесь…
Бандиты встали из‑за стола, утирая руками сальные, испачканные губы и на ходу дожевывая жратву, подошли к Коляну, подняли его под руки и почти волоком потащили к выходу.
Колян старался сильнее виснуть на руках бандитов, изображая полную телесную немощь и душевное сломление - при рывках он жалобно повизгивал и подволакивал ноги.
Его подвели к огромному тонированному джипу и бросили на заднее сиденье. В ногах, на полу, лежали, как он уже успел заметить, мешки и веревки…
"Мне, по–ходу, приготовили, падлы!" - с ненавистью подумал Колян. - "Даа, Леший, заварил ты кашу… А ведь болтал он что‑то про схрон, стволы, рыжье в нем, да я такой похмельный был, что мне пох…й все это было… Да и не верю я во всю эту хрень - сколько ходит карт сокровищ, барских домов и схронов, якобы оставленных немцами! Хотя иногда и правда выкапывали очень крутые вещи. Вон, недавно в Калининграде на рынке появились рарики со штампами музея Кенигсберга. Немцы, когда отступали, упаковали ящики и спрятали в казематах, а наши, когда пришли, все захватили, разграбили, что было ценного - золотишко там, серебро, посуду, а мелочь покидали, да и смешали с землей. А ведь она, эта мелочь, покруче хабара бывает. Рассказывали пацаны - наткнулись на этот клад такие же, как я, бродяги, сыпали землю на сито и просеивали. Много бабла взяли, пока власти не спохватились и не перекрыли ручеек. Много чего тогда было найдено, и на этом хабаре много людей приподнялось".
Колян уселся поудобнее, зажатый с двух сторон тяжелыми телами бандитов, поморщился: "Похоже, ребра - сплошной синяк. Хорошо хоть уроды не нашли стилет".
Кроме стилета был еще один фокус, на который парень возлагал большие надежды на спасение. Этому фокусу Коляна научил один старый уголовник. За щекой у копателя лежало лезвие безопасной бритвы, которое он засунул в рот, пока сидел в чулане, а в умелых руках безопасная бритва - это серьезный аргумент в споре. Колян всегда таскал с собой пару лезвий на всякий случай - и менты не докопаются, если что, и какое–никакое оружие.
За окнами тянулись серые улицы Города. Вот и пост гаи на выезде. "Может, остановят?!" - с надеждой подумал Колян.
- Сиди, мля, не мельтешись! - проронил Гвоздь, как будто прочитав его мысли. - Менты тебе не помощники.
Менты равнодушным взглядом проводили пролетевший мимо огромный, с тонированными наглухо стеклами джип, и Коля затосковал. Машину явно знали. Интереса она у ментов не вызвала совершенно.
"Куда как приятнее остановить соломенно–желтую ржавую шаху с хачиками или москвич с колхозаном", - подумал Колян. - "Те будут извиваться, оправдываться, бабла дадут, а тут… А тут СВОИ".
Джип помчался дальше по трассе, громыхая огромными колесами на выбоинах разбитой дороги.
- Так, 3 дачная уже - давай, показывай, куда ехать! - прогудел Гвоздь.
- Ну, дорога сейчас пойдет влево. Там дерево еще такое высокое у пруда стоит, я пакет в банку положил консервную на всякий пожарный - а то квартиры меняю часто, могу потерять, забыть. А потом Леший спросил бы с меня…
Колян, конечно, врал - никакого спроса с него бы не было, да и с Лешим у них были совсем другие отношения, но уроды‑то об этом не знали… И слава Богу, что не знали.
Они проехали еще километра три. Место было совсем глухое. Пруд, заросший осокой и ежевикой по берегам, привлекал отдыхающих только летом, когда дачники и горожане, которым было влом ехать далеко, приезжали сюда побухать, а заодно и окунуться в грязную, пахнущую тиной и навозом воду. В конце октября тут было тихо, сыро и холодно, и лишь октябрьский ветер трепал ветви старой, дуплистой ивы на берегу пруда.
- Вот тут надо искать место, ща отсчитаю шаги… Там я банку и зарыл. Лопату мне надо.
- Да есть лопата, на! Только гляди, без шуток! - Гвоздь достал из‑за пояса пистолет ТТ, передернул и направил его в сторону Коляна.
Колян отсчитал двадцать шагов в сторону от ивы, сделал вид, что определяется на местности, и стал неторопливо копать, искоса посматривая вокруг.
"Так, Колян, если ты сейчас вопрос не решишь, кормить тебе в этом пруду раков, к гадалке не ходи. Самый опасный - Гвоздь. Эти‑то оба лохи - пока достанут стволы, пока поймут что делать - поезд и ушел. А он, Гвоздь, стоит на взводе, осторожный. Вначале его надо нейтрализовать" .
Ямка углубилась на метр. Хомяк и Кривой что‑то рассказывали друг другу, хихикая и матерясь, Гвоздь тоже расслабился, скучающе поглядывая на копающего лоха.
"Жить хочет, лошок, а и не знает, что хана ему пришла. Все там будем, но ты - сегодня, а я - ЗАВТРА, - думал Гвоздь. - Вообще, что‑то Седой меня загонял, как пацана, я все же авторитет! Может, отделиться со своей кодлой? Но то - война, передел. Нет, а что - взять стволы со схрона, рыжье, и тогда мне сам черт не страшен будет!"
Приятные мысли прервал копающий лох, крикнув:
- Ну вот, я же говорил! Вот она банка!
Гвоздь опустив руку с пистолетом, подошел к нему. Бандиты сгрудились над раскопом, и наклонились, заглядывая в яму.
- Ну вот, вот же она! - Колян незаметно перекатил лезвие во рту, потянулся рукой к лицу, и…
Ррраз–ррраз! - ударил крест накрест по лицу Гвоздя. Правый глаз бандита лопнул, раскрывшись как сырое куриное яйцо. Гвоздь, забыв про ствол, дико закричал и схватился руками за обезображенное лицо. Кровь ручейками бежала сквозь прижатые руки и затекала ему в рукава.
Время как будто остановилось. Колян со стороны смотрел на себя и на площадку вокруг ямы.
Отпрыгнул чуть в сторону, наклонился, резко задрав штанину так, что она лопнула по швам - и стилет с легким шелестом выскочил из ножен.
Кто делал его? Да кто знает - может, наш солдат, выкопавший обломанную плоскую шпагу пока рыл окоп. Может, немец, так же ловивший вшей на передовой. Но главное - это был прекрасный клинок, 30 сантиметров длиной, обоюдоострый, заточенный Коляном до остроты бритвы. Рукоять стилета из дерева, давно сгнила, и Колян сделал новую рукоятку, обмотав ее прочным сыромятным ремнем, чтобы не скользила ладонь при ударе.
Нож привычно порхал из руки в руку как ласточка - согласно всем приемам ножевого боя. Бандюки, как в замедленной съемке потянулись за пазуху, видимо, за стволами.
Выпад! Чирк по сонной артерии! Фонтаном брызнула кровь. Обратным плавным секущим движением - по бедру второго, глубоко, до кости распахав в полуприседе внутреннюю часть бедра. Еще фонтан крови - бедренная артерия задета.
"Глаз, говоришь, выбил Лешему?!"
Выпад! Стилет погружается в глаз Хомяку и входит в мозг. Тяжелый бандюган падает как телеграфный столб, подпиленный колхозниками.
Второй бандит, зажав горло одной рукой, пытается другой направить ствол в сторону Коляна.
Чирк! Сухожилия запястья перерезаны самыми страшными в ножевом бое режущими ударами. Пистолет падает на землю.
Выстрел… один… другой!
Колян в перевороте ушел кувырком вперед и оглянулся - ослепленный Гвоздь палил наугад по звуку в сторону схватки.
Копатель коротко размахнулся и метнул стилет - тот пробил шею Гвоздя со стороны сонной артерии и вышел с другой стороны острым, блестящим концом старинной стали.
"Крутой мужик, - подумал Колян. - Крепкий! Надо подождать, пока откинется…"
Гвоздь расстрелял обойму, мягко осел на колени, упал на бок и затих.
В умирающем мозгу бывшего спортсмена яркой вспышкой пронеслись картины - он на пьедестале, вокруг толпа на трибунах неистово бушует и радуется его победе. Дом в деревне и на его пороге старая мать, умершая много лет назад, так и не дождавшись домой сына, который уехал побеждать в далекий Город. Гвоздь ощутил аромат яблок и сдобы, идущий от ее теплых рук и подумал: "Наконец‑то я дома… мама!" И умер.