* * *
Критики давно пытаются классифицировать произведения в жанре альтернативной истории, выделяют некие типы, виды в этом жанре. Например, Хоксер пишет:
"Что такое альтернативная история в литературе.
Альтернативная история является моделированием возможного исторического развития, если бы в ключевой точке ("точка дивергенции", т. е. расхождения) события пошли по другому пути.
Принципиальны 3 положения: 1) до точки расхождения описываемая в произведении история полностью соответствует описанной истории нашего мира (т. е., АИ не может основываться на криптоистории, гипотезах, в произведении должны участвовать реальные исторические персонажи, и т. д.); 2) альтернативная история - история человечества (а не разумных динозавров, мышей, собак, или кошек); 3) если в произведении используется приём с параллельным миром, виртуальной реальностью и т. д., то они должны быть идентичными истории нашего мира до точки расхождения.
Чистая альтернатива и псевдоальтернатива
Все книги по альтернативной истории можно разделить на две категории: чистая альтернатива, когда описывается возможное развитие событий и их последствия методами реализма; и псевдоальтернатива, когда причиной расхождения с реальной историей служит deus ex machina - пришельцы из будущего (по отношению ко времени действия в произведении), пришельцы из космоса, какие-нибудь книги древних, внезапно раскрывшиеся тайные общества и т. д. Чистая альтернатива - реализм - настоящая альтернативная история. Псевдоальтернатива встречается намного чаще и иногда практически не отличается от чистой, когда дело касается описания возможного развития событий и получившегося в результате мира (например, "Все способные держать оружие" Лазарчука; "Гравилёт "Цесаревич"" Рыбакова).
К чистой альтернативе можно смело отнести роман Василия Аксенова "Остров Крым", "Первый год Республики" Вершинина, "Пугачёв - победитель" Первухина, Гаррисона с его трилогией "Stars And Stripes" (Звезды и полосы), "Фатерланд" Харриса, "Человек в высоком замке" Дика" (Хоксер, 2004).
Некоторое сомнение вызывает третье положение (о том, что до момента расхождения наш мир и мир выдуманный фантастом должны быть идентичны друг другу). Есть целый ряд отменных в художественном отношении произведений, в которых невозможно "слету" выявить ни точки расхождений, ни даже определить, а какой, собственно говоря, мир, является производным - наш или выдуманный? Это в первую очередь относится, например, к "Гравилету "Цесаревич" В.Рыбакова, "Дарю вам праздник" У.Мура (в которых параллельные миры построены не совсем по классическим лекалам), к "Иному небу" и "Мосту Ватерлоо" А.Лазарчука, "Очертя голову, в 1982-й" Б.Карлова, "Око силы" А.Валентинова.
Возьмем, к примеру, "Иное небо" А.Лазарчука. Одна из предпосылок к развилке - это тот романный факт, что Г.Жукова расстреляли до войны, в 1939 году. А почему это вдруг его расстреляли? Ведь репрессии не проводились по методу лотереи, любому судебному процессу предшествовали какие-то причины? Если начать раскручивать этот клубок, то мы вынуждены будем отступить еще дальше, и заподозрить, что Г.Жуков, например, или профукал Халкин-Гол, или дал пощечину Берии на праздничном приеме в Кремле - для репрессивной машины, или для Сталина, эти факты разной величины, тем не менее, могли сработать как повод к уничтожению. Или "Заповедник для академиков" К.Булычева, в котором уже в 1939 году советские ученые сделали атомную бомбу. Развилкой не может быть именно этот, 1939-ый, год, потому что за один календарный год такие сложные инженерные решения в жизнь не воплощаются, тем более - с чистого листа. Чтобы легитимизировать описываемые Булычевым события, надо предполагать, что за несколько лет до 1939 года кем-то из советских ученых были сделаны открытия, опередившие американцев лет на десять минимум. В альтернативной истории, как и вообще в фантастической литературе, важна так называемая "редукция оправдания": это значит, что опытный читатель должен творить в своем сознании "наравне с автором", и даже дописывать то, что не смог увидеть на авторском полотне по своему или его неумению" (Фрумкин, 2004, с.146). Но далеко не всегда читатели могут увидеть в тексте произведения оправдание тем или иным событиям или явлениям. Например, критик Б.Невский невнимательно листал роман "Гравилет "Цесаревич", и пишет, что "у Рыбакова в России не происходит революции - безо всякого объяснения причин" (Невский, "Носик Клеопатры", 2004, с.9).
Чем менее фантаст уделяет места в произведении объяснению точек расхождения истории, тем сложнее для читателя задача дешифровки текста. Прошли времена, когда автор подробно и обстоятельно рассказывал о причинах появления фантастического допущения. В лучшем случае в произведении будет присутствовать некая небольшая "вводная", прямо или косвенно объясняющая фантастическое допущение (как образец см., например, пролог к "Седьмой части тьмы" В.Щепетнева). Большинство же фантастических произведений в жанре альтернативной истории сейчас регрессировали до уровня космической оперы, когда объяснению фантастическому допущению порой даже не уделяется особого места - читателю вполне достаточно, что такое произведение находится в ряду себе подобных. Поэтому вполне естественно, что метод альтернативной истории вошел в арсенал фантастов наравне с другими фантастическими изобретениями. Б.Невский пишет: "во многих произведениях историческая альтернатива - лишь повод для иллюстрации авторских мыслей, такой же художественный прием, как, скажем, полеты в космос или путешествие во времени" (Невский, 2004, с.7). По этому пути пошли Г.Тёртдлав (цикл о Второй мировой), Л.Франковский (цикл о Старгарде), В.Свержин (со своим институтом времени), и мн. др.
И.В.Бестужев-Лада в "Вопросах философии" писал:
"Прогнозирование прошлого - нужно ли и можно ли? Как известно, историческая наука исключает сослагательное наклонение ("если бы - то…"). И это понятно: если ставится задача описать и объяснить какое-то событие - а именно к этому сводится задача любой науки - то всякие чисто умозрительные (виртуальные) конструкции тут неуместны. Однако не менее хорошо известно, что, помимо науки, существует еще целых шесть равнопорядковых с ней форм общественного сознания, начиная с философии. И в последней без сослагательного наклонения никак не обойтись. В самом деле, какие уроки истории можно извлечь из того или иного исторического события, если оно могло произойти только так, как произошло, а следующее произойдет только так, как произойдет? Иное дело, когда рассматриваются различные варианты - тогда, по крайней мере, можно ориентироваться на лучший. Кстати, и в самой науке иногда возникают аналогичные ситуации. Например, в исследованиях будущего, где в противоположность исследованиям прошлого (т. е. истории) приходится иметь дело не с событиями, которые можно описать, но невозможно изменить, а с проблемами и целями, сообразно которым события будущего можно изменить, но невозможно фиксировать, как состоявшиеся события прошлого. Возникает вопрос: нельзя ли инструментарий исследований будущего обратить в прошлое с целью расширить диапазон оценок в философии истории, сделать их более обоснованными?" (Бестужев-Лада, 1997). В специальной исторической литературе подобные ретропрогнозы и АИ-модели практически не встречаются (исключение составляют, пожалуй, небольшое эссе Н.Эдельмана о декабристах, работа Коваленко о столыпинских реформах да недавняя коллективная монография "Выбирая свою историю"), а в фантастике АИ-сюжетов накоплено уже предостаточно.
Культурологам еще предстоит изучить феномен возникновения этого любопытнейшего литературного явления, эксперимента, рожденного на стыке фантастики и истории, литературы и вещеведения, философии и политики. Согласитесь, всегда интересно посмотреть на современную технику в старинном антураже, или на известных личностей в новых, неожиданных ролях. Автору нет нужды расписывать, допустим, манеру говорить и внешность В.И.Ленина или Дж. Вашингтона - стоит только упомянуть известное Имя, как у читателя срабатывает механизм подстановки известного исторического портрета в неожиданную сюжетную ткань повествования. Поэтому-то нами, россиянами, тяжело воспринимаются многочисленные американские произведения о победе Южан над Северянами: не тот культурно-исторический фон, а потому читать произведение, состоящее из сплошных лакун, не очень-то весело.
Более-менее ясно очерчиваются некоторые мотивы, толкающие писателей на создание альтернативных историй:
1. Глубокое разочарование в окружающем мире.
2. Желание самому побыть миротворцем.
Критик Н.Ф.Александреев в предисловии к одному из сборников писал, что авторы, работая в этом жанре, во-первых, упражняются в начатках абстрактного мышления, а во-вторых, отключаются от воспаленных проблем современности. Создавая, правда, новые проблемы новых миров.
Немаловажное значение играет и то обычное для фантастики обстоятельство, что писатель-фантаст в первую очередь является еретиком. "Только еретики могут двигать вперед социальный прогресс, будоражить и разрушать догмы. Фантастика - наиболее удобное и точное оружие в руках художника …. Только она должным образом может отразить грандиозные перемены и перспективы общества" (Булычев, 2004). Мало ли, что история не имеет сослагательного наклонения! Камни тоже до недавнего времени не могли падать с неба. "Книги фантаста, разрушая неизбежную инерцию мышления, растормаживают воображение" (Бугров, 1988, стр. 179). Или вот еще в тему: ""Джонатан Свифт был основоположник так называемой фантастики - такой литературы, где нет бога кроме автора, почему она и тоскует по свободе - недостижимой, непостижимой" (Лурье, 2002, с. 264)