Отрок почесал затылок, взлохматив густые темно-русые волосы, третьего дня аккуратно подстриженные в кружок сестрицей Шуйгой. Лицо у Дивьяна круглое, румяное, нос - любопытный - вздернутый кверху, глаза узковатые или даже скорее прищуренные, непонятного зеленовато-серого цвета. Да и все в роду Конди такие, круглоголовые да румяные, и сам старик, и девчонки; только вот статью Дивьян не в своих уродился - те все ширококостные, кряжистые, а он в костях тонок, худ даже, и роста невысокого. Правда, в роду все невысоки были.
Почесал Дивьян голову, улыбнулся чему-то - может быть, солнцу, яркому и по-весеннему радостному, может, пронзительно синему небу с белыми облаками, а может, и укутанным сверкающим снегом деревьям, красивым, словно в тех дивных сказках, что рассказывала ему мать, когда еще была жива. Так, неизвестно чему улыбаясь, и стоял отрок на пологой вершине холма, залитой блестящим солнечным золотом, смотрел в даль, на ближний лес, зеленый и снежный, на темно-голубой - дальний, на небо - высокое, синее, на облака, похожие на волшебные горы. Стоял так, смотрел… И вдруг, в который раз уже, озаботился чем-то, словно что-то было не совсем в порядке, словно не хватало чего-то… Лыжи? Вот они. За плечами - котомка, лук, колчан на десяток стрел, на поясе нож. Теплая куртка из медвежьей шкуры, штаны, на ногах - лосиные постолы с обмотками из толстой шерсти. Все вроде на месте… Добыча? Так зайца же упустил, а до глухаря еще топать и топать. Главное, не забыть бы… Не забыть бы… Шапка! Дивьян схватился за голову. Ну, конечно же, там, в овраге, и потерял, где ж еще-то? Хорошая шапка, круглая, теплая, из бобровых шкур. Негоже такую шапку в лесу оставлять, хоть и тепло вроде б. Делать нечего - неохота, а все ж возвернуться придется. Как же без шапки-то? Вдруг да вернутся морозы, да и вообще…
Так вот, пока за шапкой ходил, пока с силками возился, потом еще заяц на пути встретился, уж его-то враз поразил стрелою - и провозился Дивьян почти до вечера. Когда завиднелось по левую руку небольшое лесное озерко - не то чтоб уже стемнело, однако и не день уже был: и солнце не так глаза слепило, и тени стали длиннее, и в небе облаков поприбавилось. Да и воздух вокруг словно бы стал гуще, синее. Однако недолго и до дома осталось. Вон оно, озерко - малое, лесное, а впереди - озеро чуть побольше, длинное, а за ним, за холмом - тоже уже виднеется! - озеро большое, глубокое, там такие щуки водятся - с человеческий рост. Сам-то Дивьян таких не видал, но старик Конди рассказывал. Врал, наверное. А может, и не врал - озеро-то глубоким было, мало ли, кто там у самого дна водится? Вот меж теми озерами, большим и длинным, на склоне холма, пряталась за лесочком усадьба. Поди, разложили уже очаг, пекут на угольях рыбу - старик собирался сегодня к проруби с малыми. Уж всяко, поймал что-нибудь, рыбы во всех трех озерах - что травы летом. Лещ, форель, щука. Щука, правда, Дивьяну не нравилась - костиста уж больно, как и окунь. То ли дело форель - но та не в озерах, больше в ручьях да мелких речках водится…
Почувствовав, как собирается во рту слюна, отрок прибавил шагу. Можно было б, конечно, перекусить вяленым лосиным мясом да черствой лепешкой - да к чему? Когда - чуть ходу - и вот она, белорыбица, ешь - не хочу!
Вот уже и затерялось за холмом малое озерко, лыжня круто пошла вниз - тянулась дальше через длинное озеро. Вон и мостки уж видать, и проруби… Там, за зарослями ольхи, и усадьба, с озера не видать, низко. А дым должен уже быть виден… Да и рыбой что-то не пахнет, и собаки не бегут, не лают, встречая, радостно…
Чувствуя смутную тревогу, Дивьян снял лыжи и быстро побежал вверх по расхоженной тропе. Вот и ольха, заснеженная, густая, за ней уже виден и дом, окруженный посеревшим от времени частоколом. Распахнутые ворота - как же, ждут, наверное, - вот только где собаки? А может, старик на ближнюю охоту пошел? Тогда ясно - прихватил собак с собою, то-то ему, Дивьяну, не разрешил взять… Леший вас всех задери!
Споткнувшись о брошенную кадку, отрок полетел лицом в снег. Вылившаяся из кадки вода уже подмерзла - как раз на этом льду он и поскользнулся у самых ворот, вот смеху-то сейчас будет… Дивьян поспешно поднялся на ноги, стряхнул снег и, подобрав выпавшие лыжи, вошел во двор… И замер там, прямо в воротах, не в силах еще осмыслить увиденное!
Прямо на него, страшно и строго, смотрели головы малых - Калива и Малга. Одинаковые, круглые, светлоглазые. Именно - головы… Отрезанные от туловищ и насаженные на воткнутые в снег шесты. Тела валялись в сугробе рядом… рядом со старым Конди. Голова старика была пробита, черная кровь уже запеклась на снегу, а широко раскрытые глаза смотрели в небо. Тут же, напротив Конди, валялись и проткнутые стрелами собаки. Так вот почему не лаяли… Холодея от ужаса, Дивьян вошел в дом, чуть не споткнувшись о распластанный на пороге труп старухи Вазг. Было уже темно, и отрок от углей в очаге возжег светец… И вскрикнул, увидев сестер, пришпиленных к стенам узкими кривыми ножами! Двоих - Вайсу с Либедзой. У каждой под обнаженной грудью запеклась кровь. Там, где сердце. Младшая из сестер, Шуйга, обнаженная, лежала в углу на спине, на ворохе сорванной с нее же одежды, густо пропитавшейся кровью. Горло девушки было перерезано от уха до уха. Густой пряно-сладковатый запах стоял в доме, запах крови и смерти.
"Колбеги…" - молнией пронеслось в голове Дивьяна, и ноги его перестали держать тело…
Совсем рядом, в лесу, послышался тоскливый вой волка.
- Успеем до темноты? - придержав коня, молодой варяг в богатом темно-голубом плаще нетерпеливо обернулся к развалившемуся в низких санях погонщику - худющему простоватому парню, длинному, словно жердь, оттого и прозвище - Жердяй.
- Должны успеть. - Жердяй быстро подобрался и, подгоняя лошадь, чмокнул губами. - Недалеко уж.
Пожав плечами, варяг погнал коня вперед, где, у запорошенной глубоким снегом излучины, дожидались его всадники в кольчугах и с копьями. Дружина…
- Где заночуем, ярл? - Один из воинов - светлоглазый, с небольшой бородкой, щегольски заплетенной в косички, - выехал навстречу предводителю. - Я предлагаю в лесу. Говорят, здесь видели кюльфингов.
- Кюльфингов? - Ярл усмехнулся. - И кто ж тебе об этом сказал, уважаемый Снорри? Не Жердяй ли? Слышал, вы вчера долго о чем-то шептались у костра.
- Жердяй рассказывал о местных колдунах, - заметно смутился Снорри. - Думаю, что тут все волки - оборотни. Слышишь, как воют?
Ярл покачал головой, остановился рядом с дружиной, ожидая, когда по замерзшей реке подтянется обоз - десяток саней, запряженных крепкими низкорослыми лошадками. Кто-то из дружинников заметил, что о кюльфингах лучше спросить знающего мужика Трофима Онучу, что, как самый опытный и бедовый, ехал в последних санях.
- Колбеги? - переспросил он, придержав лошадь. Плотненький, крепко сбитый, в плаще из волчьей шкуры, Трофим напоминал небольшой стожок сена. Голени его были смешно перевязаны двойными обмотками-онучами, отчего Трофим и получил свое прозвище.
- Бывали тут и они. - Он махнул рукой и зашевелил губами, что-то подсчитывая. - Года три прошло с последнего раза. Ну, о том старый Конди лучше расскажет, у него от колбегов все сыновья полегли… Эй, Жердяй! - Трофим Онуча вдруг замахал руками. - Сворачивай, сворачивай! Куды ж тебя несет-то, жердину?!
- Что такое? - вскинул глаза ярл.
- Так вон, вон, повертка! - Трофим показал кнутом на пологий, поросший кустами мыс, блестевший в лучах заходящего солнца. - Узковата, правда, да зато прямиком к усадьбе. К ночи будем.
Ярл задумчиво поскреб бородку. Не очень-то хотелось ему тащиться лесом, куда лучше по реке - и широко, и удобно, да и быстро - ни деревьев, ни кустов, ни бурелома - одна наезженная колея - своя же, тут, по Паше-реке, к Паш-озерскому погосту и ехали, утомились, в глубоком снегу путь пробивая, да вот зато теперь - в обрат - уж как хорошо! Удобная была дорога.
- А что, по реке никак нельзя попасть к этому Конди? - поинтересовался ярл.
Трофим Онуча кивнул:
- Можно. По Шуйге-реке до озера, а еще и до нее сколько… С полдня точно будет. А тут… Чтоб тебе, князь, понятней было - две ромейские мили.
- Всего-то? - удивился ярл. - Так чего ж тогда мы тут стоим? Сворачиваем.
Дорога стала трудней. Не шибко наезженная колея вилась меж лесистых холмов и урочищ, кое-где средь упавших деревьев был прорублен путь, в иных местах приходилось рубить самим - хорошо, мужиков в обозе хватало, а уж обращаться с топором да секирой - каждый был обучен. Уже заметно стемнело, и скрывшееся за черными деревьями солнце посылало прощальный привет тусклыми рубиновыми лучами.
- Как бы не заплутать в лесу-то! - оттаскивая в сторону упавшую лесину, шепнул Онуче Жердяй.
- Не бойсь, ужо не заплутаем, - ухмыльнулся Трофим. - Вон на деревах метки. Вишь - тут ветка пригнута, тут - кора стесана, а там - и вообще вершины на сосенке нет.
- Где? - Кинув лесину, Жердяй завертел головой. - А, теперь вижу. Стало быть - нынче в тепле заночуем! - Он обрадованно потер ладони. - А хорошо б и баньку, верно, дядько Онуча?
- А девку тебе под бочок не нать? - глухо засмеялся Трофим. - А то попроси князя, может, и сосватает тебе кого.
- Скажешь тоже, дядько, - уныло отозвался Жердяй. - Будто у князя других дел нету.
Расчистили дорогу, и обоз тронулся дальше.
Ярл ехал впереди, выслав перед собой двух гридей -младших дружинников - разведывать путь. С обеих сторон колею - местами совсем пропадающую, еле видную - обступал густой смешанный лес: ели, осины, сосны, заросли ольхи и орешника, лишь иногда деревья расступались, давая простор скрытым сейчас снегом болотам, а за болотами вновь начинался лес.