- И Мировая война лепту внесла, а за Гражданскую и говорить не хочется. Сто миллионов под Советами, это я навскидку назвал. Миллионов 25 на Польшу, Финляндию, Прибалтику и Бессарабию приходится. Эти однозначно враги империи, так что их независимость легче признать, чем воевать еще и с ними. Миллионов 12 в Закавказье, и, за исключением армян, грузины с азербайджанцами нам враждебны.
- Имеется еще 28 миллионов, - подытожил Шмайсер и начал обстоятельно делать свои собственные выводы, как бы переняв эстафету у военного министра. - Из них 20 миллионов на нашей территории, как минимум шесть настроены вражески, оставшиеся есть инородцы Туркестана. Которым, как я понимаю, гражданская война до лампочки, лишь бы соседа ограбить можно было. Так ведь?
- Верно. Мы имеем не больше 14 миллионов лояльного в той или иной мере к нам населения. А потому потерпим поражение, пусть после долгой и упорной борьбы. Наши возможности просто несопоставимы с коммунистами. Так что, воленс-ноленс, но мы сейчас должны выработать стратегию на будущее. И если ошибемся, господа мои хорошие, то винить нам уже будет некого! Сами виноваты!
Арчегов замолчал, положил на стол ладони и нахмурился. Усмехнулся непонятно чему краешком рта и глухо произнес:
- Вы уж меня простите, но от такой жизни я давно озверел. Только с канскими партизанами разобрался, пока снег стоит, да на бронепоезд. А тут с колес и сразу к вам - жену не видел, маковой росинки во рту не было. А вы мне планы суете. Спору нет, Семен Федотович, Генштаб должен о таких вещах заблаговременно думать… Но дай хотя бы сутки на роздых, ноги еле таскаю… - Арчегов просительно улыбнулся и медленно повернулся к Михаилу Александровичу. - Совсем забыл, ваше величество, поздравить тебя с единодушным решением Сибирского Земского собора!
- Константин Иванович, - на этот раз перебили уже генерала, - его решения во многом были заранее предопределены…
- Нет, государь, через три дня все будет не так, по крайней мере, я надеюсь на это.
- Генерал Миллер добьется согласия Земского Собора Северного края, - Шмайсер улыбнулся белыми, как снег, зубами. - В этом нет ни малейшего сомнения. Ни у кого!
- Нужно три соборных решения, не меньше, а Деникин проволочку чинит! - Арчегов снова заговорил напористо и резко. - В Москву поедет сибирская делегация, от Севера тоже будет генерал, но нужен представитель Юга. Учитывайте - нам месяц дороги предстоит, никак не меньше, хоть большевики гарантируют свободный путь и всяческое участие с помощью.
- Не знаю, что там будет! Ошарашил ты меня этим решением, - Фомин встал с кресла, немного прошелся, разминая ноги. Подошел к Арчегову сзади, положил на золотые погоны широкие мужицкие ладони с корявыми узловатыми пальцами. - Ты что задумал, Константин Иванович? Правду говори! Вологодский, Михайлов и ты - слишком представительная делегация, чтобы продлить перемирие, которое большевики сами и нарушат, как пить дать, не пройдет и месяца. Зачем нужна эта поездка - отправим Гинса с Пепеляевым да генерала из резерва!
- Нет, - наотрез отказался Арчегов. - Я должен ехать сам, и премьер, он коренной сибиряк. И Михайлов - сын революционера. Я желаю только одного: чтоб поляки напали на красных по нашему приезду в Белокаменную. Тогда большевики начнут с нами реальные переговоры, для того и нужна представительная делегация. Серьезная, с письменным одобрением его величества любого нашего соглашения с большевиками.
- Это еще зачем? - удивленно выдохнул Михаил Александрович. - И как понимать слово "любое"?
- Даже признание Совдепии, заключения мира с ней на год, обмен полномочными представительствами, немедленное заключение с ними тайного соглашения…
- Твою мать! - только и сказал Фомин.
Шмайсер непроизвольно привстал со стула, а Михаил Александрович отшатнулся.
- Не торопитесь метать громы и молнии, - быстро сказал Арчегов и предупредительно поднял руки, как бы защищаясь. - Я сейчас вам расскажу, что я тут надумал. Если не ошибся в расчете и мы дружно провернем это дело, то тогда, по крайней мере, у нас появятся серьезные шансы. Поймите одно, нужно выиграть время! Потому что иначе война с большевиками закончится нашим неизбежным поражением! Но есть способ его избежать.
- Какой? - спросил Михаил Александрович, а Фомин со Шмайсером молчаливо и недоуменно переглянулись.
- Помочь большевикам начистить ляхам ряшку!
- Что?!!
На добрую минуту воцарилась тишина - собеседники с минуту пытались переварить безумное предложение, однако длительный процесс мышления был прерван дробным смешком Арчегова.
- Большевики грезят о мировой революции, и у них есть основания для таких надежд. В Баварии и Венгрии советская власть задушена, но угли пожарищ еще тлеют, и сильно. Могут вспыхнуть заново. Учитывайте, что Германия сильно недовольна навязанными ей Версальскими условиями. Там пороховая бочка, а мы им пошлем товарища Ленина со спичками. Большевики любят играть такими вещами!
- Ты в своем уме? - осторожно спросил Фомин.
- Конечно. Серьезных препятствий у Москвы ровным счетом два - белые и поляки. Потому мы должны показать, явственно показать Кремлю, что Сибирь воевать с большевиками не желает и готова заключить мир на приемлемых условиях. А если красные признают твой, Михаил Александрович, императорский титул, то ты, со своей стороны, предложишь начать переговоры о мире между всеми враждующими сторонами, признав право народов на самоопределение.
Арчегов усмехнулся, глядя на финальную сцену "Ревизора" - все трое так посмотрели на него, что сомнений у них не осталось: военный министр определенно спятил. И он жизнерадостно засмеялся.
- В чем причина такого непонятного веселья? - глухо спросил Фомин. - Чую, у тебя где-то подвох, а вот где? Пока понять не могу.
- Если мы дадим большевикам четкие гарантии, что полностью выходим из игры, и, более того, поможем им в возне с поляками, которые всегда враждебны России, то полдела будет сделано. Надо только все четко продумать, чтоб прокола не было. В Москве сидят не дураки и голым словам не поверят. Нужны наши конкретные действия.
- Подумаем, Константин Иванович, подумаем, - отозвался с непонятной интонацией Шмайсер. - Но каковы будут последствия?
- Семьсот лет назад Русь преградила путь монголо-татарскому нашествию. Ну и что - получили благодарность от Европы?! Пять лет назад русские спасали Париж, лили за союзников кровь - и что? Они нам помогают? Или царские долги нам скостили, заодно оставив "великую, единую и неделимую"? Или британцы забыли свое любимое изречение - "плохо, когда с Россией никто не воюет"?
И такая горечь звучала в словах военного министра, что его собеседники потупились, как шкодливые дети. Зря они заподозрили его в умопомешательстве. Неладно вышло, поторопились.
- Если эта большевистская свора кинется на Польшу, оставив нас в покое, то мы можем заиметь неплохие выгоды. Во-первых, где-то до середины осени мы будем спокойно приводить наши дела в порядок и готовить нормальную армию. И это самый минимальный срок - вообще-то я думаю, что у нас будет время до следующей весны. Второе: поляки и большевики взаимно обессилят друг друга. В тойистории поляки сдали Врангеля красным и получили от большевиков уступки. Да и Ленин остался не внакладе - большей частью империи коммунисты завладели. А в результате проиграли не только белые, а вся Россия!
- А что дальше? - вопрос Фомина прозвучал глухо.
- Только одно. Помните, как у Экклезиаста - есть время разбрасывать камни, а есть время собирать камни. Нужно начинать кропотливо возрождать саму Российскую империю, пусть в новом виде, используя с максимальной выгодой советско-польскую войну.
Слова Арчегова были внезапно прерваны громким боем больших напольных часов - наступила полночь, с двенадцатым ударом для всех начнется новый день, но они уже спят. А вот для собравшихся за этим столом, скорее всего, будет долгая бессонная ночь.
Иркутск
(21 марта 1920 года)
Солнышко припекало, звенела капель по брусчатке мостовой, падая с крыш. Шустро бежали ручьи с темной талой водой - весна решительно входила в свои права.
Арчегов подставлял лицо теплому ветерку, радуясь долгожданному отступлению зимы. Да, да, именно зимы, так как март в Сибири - это еще холода с ночными морозами, не Черноземье с Кавказом, право слово. С ноября по март - целых пять месяцев длится здесь самое холодное время года. А если на пару тысяч километров севернее подняться, то о тамошних местах говорят так - "у нас 12 месяцев зима, а остальное лето".
Иркутск преображался прямо на глазах - уже не так бросались страшные последствия междоусобной брани. Вроде прошло всего три месяца относительно мирной жизни, а этого оказалось достаточно для налаживания быта и порядка. В городе еще в конце января была запущена электростанция, труба которой возвышалась почти рядом с Казанским кафедральным собором и постоянно извергала из себя густые клубы дыма.
Угля не жалели - из Черемхово эшелоны шли без перебоев. Да и спокойствие на улицах напоминало о той, почти забытой довоенной жизни. Преступность резко схлынула - Сибирское правительство перестало к ней либерально относиться. Воспользовавшись военным положением, оно стало основательно "зачищать" города от криминала.
Ночным разговором Константин Иванович был очень доволен - в очередной раз удалось не рассказать всех деталей этой "пермской тройке", как он их называл про себя. И то, что задумано на самом деле.
Точнее, до определенного момента - а о будущем лучше и не заикаться - разорвут в клочья, узнай они о его потаенных планах и надеждах. С Вологодским и то проще, ведь в Петре Васильевиче все четче проявлялся прагматик, несмотря на то, что относился к интеллигенции.