Рабы-носильщики уселись на корточки на улице, возле входа в дом, Юния же слуга провел на второй этаж, в небольшую, забранную богатыми портьерами комнату, посреди которой, на мозаичном полу, стоял резной столик, подставка с серебряным кувшином и широкое ложе на ножах в виде позолоченных львиных лап. Горели два светильника на высоких треногах, откуда-то нещадно дуло, с кухни, рядом с которой располагался и туалет, пахло рыбой и нечистотами. Впрочем, гладиатор, как и все римляне, не обращал никакого внимания на подобные мелочи. Усевшись на ложе, он нахально плеснул себе вина в стоявшую на столике серебряную чашу и с удовольствием выпил.
– Раздевайся, любезнейший господин! – В комнату вошел юный раб с темными завитыми локонами, в добротной на вид, короткой, до половины бедер, тунике. В руках раб держал небольшую амфору и скребок для тела.
Освободившись от одежд, Юний улегся на ложе, чувствуя, как ловкие руки раба умело натирают его тело оливковым маслом, покрывая кожу тонким равномерным слоем. После того как все тело было умащено, в дело пошли скребки – таким образом вместе с маслом соскребалась и грязь. В конце всей не лишенной приятности процедуры раб тщательно вытер Юния куском мягкой ткани и, поклонившись, вышел.
Гладиатор снова потянулся к вину – пропотев на арене, он теперь все время хотел пить, а разбавленное солоноватой водой вино хорошо утоляло жажду.
– Нехорошо пить одному! – послышался вдруг нежный женский голос, и в комнату вошла – нет, впорхнула – молодая девушка в полупрозрачной, не скрывающей все прелести тела тунике. Темные, завитые в крупные локоны волосы ее были присыпаны серебристой пудрой, лицо нельзя было назвать очень уж красивым, скорее милым: изящный небольшой нос, ямочки на щеках, карие, с поволокой глаза.
Оценивающе взглянув на голого гладиатора, девушка уселась рядом и погладила юношу по плечу:
– Ты здорово сражался сегодня, Ант Юний Рысь! Посмотрим, каким ты будешь на ложе!
Ничуть не стесняясь своей наготы, – а чего стесняться-то, когда все и так предельно ясно? – юноша поставил чашу на стол и молча поцеловал девчонку в губы. Та встрепенулась, прижимаясь всем телом к груди гладиатора и, отпрянув, сняла тунику. Красивое молодое тело, белое, вовсе даже не смуглое, как у многих, маленькая грудь с острыми сосками, родинка у самого копчика. Девушка неожиданно оказалась искусной и в любовной игре – многое из того, что она просила, Рысь раньше никогда не пробовал, тем не менее, судя по сладострастным стонам, дело шло как надо.
– Как же мне тебя назвать? – наконец спросил Юний.
– Юлия Филия, – фыркнув, насмешливо поклонилась девушка. – Вдова.
– Вдова? – удивился Рысь. – Сколько ж тебе лет?
– Девятнадцать. Мой муж, всадник Авл Юлий Филс, погиб в прошлом году где-то в германских лимесах.
– Сочувствую.
– А мне так его нисколечко не жалко! – Юлия неожиданно расхохоталась. – Это ж был деспот! Тиран! И ревнивый – врагу не пожелаешь. К тому ж стар и ни на что не годился, если ты понимаешь, о чем я.
– Понимаю, – усмехнулся гладиатор. – А я, значит, еще на что-то гожусь? – Он погладил девушку по бедрам. – А?
– Да, пожалуй, годишься. – Юлия облизала внезапно пересохшие губы. – А ну, покажи-ка еще разок, на что ты способен!
Закончив на некоторое время с любовью, Рысь вытянулся на ложе, поглаживая по спине приникшую к его груди девушку.
– Значит, этот дом оставил тебе в наследство погибший на германской границе муж? – от нечего делать осведомился юноша. – Ничего не скажешь, неплохой домик.
– Мой муж оставил мне в наследство лишь кучу долгов. – Юлия цинично усмехнулась. – И этот, как ты выразился, "неплохой домик" в любой момент могут отобрать кредиторы. Приходится крутиться. Часть денег я им не отдала, вложила в ремонт дорог и в египетские зерновозы.
– Верное дело, – одобрительно кивнул Юний, кое в чем уже подкованный благодаря частым беседам с Каллидом.
– Ага, верное. Я тоже так думала, покуда не пролетела с зерновозами – их, видите ли, разбило бурей. Плесни-ка мне вина… И себе налей тоже.
– Ну, с дорог-то должно что-нибудь перепасть, – отхлебнув вина, утешил девушку Рысь.
– Не знаю, не знаю, – Юлия озабоченно прикусила губу. – Видишь ли, я вложилась в ремонт Аврелиевой дороги, той самой, что ведет к побережью, но вчера узнала, что весь дорожный подряд перекупил какой-то богатый нувориш из провинции, который, говорят, даже выходец из вольноотпущенников.
Девушка брезгливо передернулась, и Рысь вдруг подумал, что эта измотанная финансовыми проблемами молодая вдовица вряд ли видит в нем, гладиаторе, человека. Скорее забавную игрушку, которой можно похвастать перед подругами.
– Видишь ли, этот собакин сын Памфилий, едва приобрел подряд, как тут же занизил проценты, тварь бешеная! – Юлия с раздражением сплюнула на пол и обняла себя руками за плечи. – Тут уже не о прибыли речь – свое бы вернуть.
– Как ты его назвала? – тихо переспросил Рысь.
– Кого?
– Ну, этого. Перекупщика.
– А, Памфилий Руф, кажется. Совсем недавно этот недалекий провинциал стал сенатором, вот повезло дураку.
– Памфилий Руф, – тихо повторил юноша. – Децим Памфилий Руф. Всадник, а ныне, выходит, сенатор. Значит, здесь, где-то рядом, и Флавия!
– Что ты там шепчешь? Лучше обними меня покрепче и наклони – так мы еще не пробовали.
– Иду, – усмехнулся Юний.
Весь остаток ночи перед глазами его маячил образ Флавии Сильвестры, девушки, которую он, кажется, любил. Эх, Флавия, Флавия, как бы увидеть тебя? И нужно ли увидеть? Флавия. Воспитанница и приемная дочь всадника… нет, сенатора Памфилия Руфа.
Глава 4
Зима – весна 226 г. Рим
Рысь из трех галлий
…Плотское наслаждение недостаточно достойно человека, стоящего выше животных, и наслаждение это надлежит презирать и отвергать.
Марк Туллий Цицерон. Об обязанностях
Ант Юний Рысь еще не раз появлялся на арене амфитеатра Флавиев – все время с неизменных успехом, чему способствовало как трудолюбие юноши, не щадившего себя в изнурительных тренировках, так и иные обстоятельства. В числе которых, кроме везения, можно было бы назвать и рассчитанную политику ланисты, пока что не выпускавшего молодого гладиатора в парный бой с опытнейшими бойцами, и весьма сильную моральную поддержку многочисленных поклонников (в большинстве – поклонниц). В общем-то, пока нельзя было сказать, что Юний имел основания быть недовольным жизнью. Да, парень ходил по краю, и смерть могла настигнуть его в любом из боев, но ведь так жили все гладиаторы! Тем более что популярнейший боец, обладая неплохой техникой и покладистым характером, имел все шансы дожить до обеспеченной старости, причем неплохо обеспеченной, если считать старостью возраст где-то после сорока лет. Популярность молодого гладиатора, как и многих его коллег, выглядела каким-то чудом, ведь гладиаторы – рабы и традиционно подвергались презрению. С этих позиций любовь и восхищение толпы казались весьма нелогичными. Римский народ – популюс романус, – с одной стороны, превозносил и восхищался такими, как Юний, а с другой – презирал их, как презирал рабов, ремесленников и проституток, вынужденных зарабатывать себе на жизнь физическим трудом либо торговлей собственным телом. Начиная с сатурналий толпы поклонников Юния, известного теперь каждому римскому мальчишке под псевдонимом "Рысь из Трех Галлий", в буквальном смысле слова не давали юноше шагу ступить, повсюду таскаясь за ним плотными толпами и выпрашивая на память то фибулу, то ремень от сандалий, то еще какую-нибудь ненужную безделушку, которыми теперь во множестве снабжал Рысь сметливый ланиста Квинт Септимий Марон.
– Никогда не отталкивай поклонников, даже если это самые распоследние бедняки или уличные мальчишки, – пригласив Юния в гости, философствовал по вечерам Септимий. – Думаешь, это благодаря твоему боевому искусству ты стал таким популярным? Отнюдь! Благодаря им, твоим поклонникам, чьим ожиданиям ты теперь должен соответствовать до конца своей карьеры. Ну, и благодаря мне, конечно, ведь признай, что я вложил в тебя многое – и искусство тренеров, и деньги на разжигание популярности.
– Похоже, мне теперь не придется свободно пройтись по городу, – усмехнулся Рысь.
– И хорошо! – Ланиста сдвинул брови, холодные серо-голубые глаза его горели ровным огнем всегдашней алчности. – Ты теперь каждый вечер после тренировок будешь выходить на прогулку рядом со школой и встречаться с поклонниками.
– Да уж. – Юний отпил из кубка. – Таскаются за мной повсюду, словно какие-то чокнутые!
– Это хорошо, что таскаются, – потер руки Септимий. – Куда хуже будет, если вдруг перестанут таскаться и забудут твое имя. Хуже для нас обоих, только я потеряю деньги, а ты, возможно, – жизнь. Ведь на арене некому станет выпросить тебе жизнь, если вдруг не повезет, а такое может случиться с каждым. Понимаешь, о чем я?
Юний кивнул. Поставив недопитый бокал на стол, ланиста вдруг поднялся с ложа и подмигнул юноше:
– Сейчас покажу тебе кое-что.
Выглянув в коридор – они с Юнием сидели в дальней, гостевой комнате школы, – Септимий позвал слугу, и тот, втащив в комнату большой деревянный сундук, поставил его перед входом.
– Смотри! – Отпустив слугу, ланиста откинул крышку сундука и вытащил оттуда… игрушечного гладиатора-секутора в тщательно выделанном из тонкой золотой фольги снаряжении. – Знаешь, кто это? – Септимий протянул юноше куклу. – Читай! Вон там, на спине.
– "Рысь из Трех Галлий", – Юний шепотом прочел надпись. Надо же!
– А вот этот, – ланиста вытащил еще одного гладиатора, на этот раз в комплекте "фракийца", и показал надпись, – "Сергий". Ну как?