– Много дал. Вторую монету забирай, а мне дай три новгородки да полушку и то верно будет, – рассмеялся Матвей протягивая помору один золотник.
– На‑ко, сколь торгова наука вперьвой сложна! Лешшой! – Ярко озадаченно взлохматил вихры.
– То‑то я и смотрю не Вигаря, ни Борзуна нет. Ярко, теперь ты ходить за товаром будешь?
Тот кивнул и дал команду товарищам нагружать коч.
Корабль Ярко отчаливал от складских причалов, а тот лежал на мешках, сваленных на корме, и улыбался, прикрыв глаза и подставив лицо ласковому солнцу. Думал Ярко о будущем, о жене Ладе, о детишках. Об общине, что изрядно разбогатела в последнее время, вона, сколько одного скота пригнали с Вологодчины! Люди приходили новые, в общину вступать, мужики работящие. А всего‑то надо было – свезти три раза мангазейским, енисейским да ангарским путями людишек, зимушку перезимовать на дармовых харчах да по весне домой вертаться. И всё бы хорошо, кабы не Кийский архирей или как его там, а то уж зело жаден взгляд его до поморского добра.
Два дня спустя
– А эта откель? – Ложкин выудил из недельной выручки ангарский червонец. – Фряжская работа?
– Нет, не фрягами делано. Вона, словенские буквицы. Червонец. Ангарск, – указал на буковки Матвей.
– Не ведал прежде о граде сём. Ангарск… – купец пожал плечами. – Ну да то ничего, деньга ладная.
Ложкин собрал остальные монеты и монетки в аккуратные стопочки, губами шепча только его известный счёт, затем долго сверялся с отчётами приказчиков да списками отпущенного товара со складов.
– Славно, Матвей. Кажный раз убеждаюсь – лучший ты у меня, – похвалил приказчика купец, не подымая головы. – Много наторговал. С людьми так же ласков, наслышан о сём премного.
Матвей поклонился купцу, приложив ладонь к груди и, увидев характерный жест, поспешил выйти из кабинета купца. Но в самих дверях он был остановлен вопросом Ложкина:
– Матвей, а кто ты говоришь, тебе её дал?
– Кого дал? – не понял приказчик.
– Да золотник тот, червонец.
– Так то поморы, – удивился Матвей.
– А откель они, недалече? Знаешь кого?
– Нет, первый раз видал. Они взяли товара, да ушли вскорости, Савватий Петрович.
– Ну ладно, ступай‑ступай, Матвей.
"Чего бы это поморам платить за товар не промыслом своим, а золотом? Неужто ограбили кого?"
Шесть месяцев спустя.
Москва, кремлёвские палаты.
В начале года указом царя из приказа Казанского Дворца был выделен в отдельное учреждение приказ Сибирский. Управляемый судьями, он ведал всеми делами Сибири. Такими как военными, административными, дипломатическими и, конечно же, разбором, оценкой и реализацией ясака, поступавшего из Сибири. Государь всея Русии Михаил Фёдорович интересовался делами приобретаемой окраины ровно насколько, насколько бесперебойно поступала необходимая для пополнения казны мягкая рухлядь. А казна постоянно требовала расходов на войну. Правда, ляхи уже дважды за последнее время платили дань Московии за свои неуёмные аппетиты на востоке, но всё же этого было недостаточно. Хотя для Михаила не будет откровением то, если поляки сызнова спробуют Московское царство на прочность – а уж тогда‑то жди, лях да литва, нелюбимого тобою московита у стен Вильны или Менска! Вот только со свеями надо договор учинить о сём.
– Да токмо бают Оксеншерна, свейский регент ужо с ляхами свой договор имеет. Так ли, Иван Тарасьевич? – царь внимательно посмотрел на думного дьяка Грамотина, начальника Посольского приказа.
– Истинно так, государь! Добрые люди донесли о сём, – склонился дьяк.
– И что же нам делать?
– Надобно говорить со свеями, иного не мочно учинять. Ежели мы дадим лучшие условия для войны с Польшей, то…
– Тут подарки нужны, а рухляди мягкой мало дают! – резко оборвал Грамотина царь и повернулся к Борису Михайловичу Лыкову, ведавшему Сибирским приказом.
– Как мало, великий царь? – пролепетал Лыков. – Исправно даём.
– Больше надо. Больше! Расходы военные требуют оного, – ответил самодержец.
– Так ведь это, Ангару‑реку перегородили нам, а далее хода нет. То голова Енисейского стола ужо сказывал в письме своём. А людишки бают места для промысла зверя там богатые…
– Так что ты молчал, сукин сын? – едва повысил голос Михаил Фёдорович.
– Я же всё исправно отписывал…
– Кому? О чём мелешь, ежели токмо сейчас о сём речи ведём, подлец! Помню я ангарских людишек! Беклемишева, Василя Михайловича, посылал я в Енисейск, дабы он справился о том, да токмо вестей от него нет покудова.
– Зато от ангарских людишек вестишка имеется, великий царь, – Лыков цыкнул на дьяка Шипулина и тот с великой робостью протянул царю на широком серебряном блюдце золотую монету. Михаил Фёдорович взял её повертел, внимательно оглядывая. Вскоре побагровел лик его от гнева, но царь унял его и, спрятав монету в кулаке, спокойно молвил:
– Слать за Беклемишевым в Енисейск немедля. Пошли вон все.
Низовья Ангары, май 7145 (1637).
– Енисей‑батюшка недалече, – объявил кормщик Макар, невысокий жилистый мужичок из казаков. Ребята Матусевича тотчас же зашлись в приступе смеха – последний раз Макар открывал рот, когда прошли братские пороги. Сказать, что он отличался немногословностью – значит не сказать ничего. Но кормщиком он был от Бога, чувствовавший реку нутром, поэтому в прохождении самых опасных участков порожного сплава можно было чувствовать себя в безопасности.
– Немой заговорил… Раз наш Макар сегодня такой разговорчивый – быть хорошему дню, удача ждёт нас! – продолжали веселиться парни, которым выпало хоть какое‑то развлечение в этом долгом и однообразном путешествии по Ангаре. Игорь Матусевич тоже улыбался, сам же сам же Макар невозмутимо скользил взглядом с речной глади на зелёно‑голубой ковёр вековой тайги, что тянулась от горизонта до горизонта, перемежаясь сопками да редкими вкраплениями берёзовых и осиновых рощ.
– Когда этот ваш Радек доведёт до ума свой масло‑дизель? Яйцеголовых на два института, а они всё волыну тянут, – бормотал один из матусевцев, сидевший на вёслах.
– Ну так и помог бы идеями, – ответил его сосед – медбрат из Мурманска.
– Не мой профиль. А ты лучше подумай, сколько нам обратно грести придётся, – усмехнулся спецназовец.
Собственно, для дизеля нет никакой разницы, заливают в него солярку или подсолнечное масло, в случае с ангарцами масло идёт конопляное. Кстати, биотопливо сгорает в двигателе значительно лучше, чем солярка, и делает выхлоп более чистым, что немаловажно. Для получения хорошего биодизельного топлива достаточно смешать девять частей масла с одной частью метилового спирта, добавить немного щелочи для ускорения реакции, да подогреть полученную смесь до шестидесяти градусов и немного подождать. В результате масло распадается на метиловый эфир, который сливается и заливается в топливный бак, и на оседающий на дно глицерин. Глицерин потом забирался медиками на свои нужды. Проблема встала только из‑за смесительной установки, Радек хотел устроить нечто похожее на реакторную колонну, но его останавливала несовершенная пока металлургия Ангарии. Приходилось всё делать в уже привычных условиях, по упрощённой технологии – зато скоро можно нагрузить работой все девять дизельных моторов от лодок.
Через несколько часов вдали стали видны стены Енисейского острога, который поначалу показался Матусевичу несколько неказистым после осмотренных им Удинска и Владиангарска. Стены и башни были невысоки, казалось, что их будет несложно преодолеть, даже туземцам, будь у них хоть какой опыт в этом деле. Однако подойдя поближе к острогу, Игорь удивился – неказистый издали, вблизи Енисейск производил большее впечатление. Широкие, окованные железом ворота, квадратные, будто влитые башни, крепкие стены, часовые на стенах, всё это смотрелось уже несколько серьёзней. А у причала уже собиралась небольшая толпа. Матусевич дал время Беклемишеву, чтобы тот подготовился к встрече ангарцев, приказав сушить вёсла и, используя течение, маневрировать к причалу. Игорь и его люди времени тоже не теряли, заранее поддев под одежду свои бронежилеты, которые вызывали трепетную зависть у всех военных из Российской Федерации – от полковника Смирнова до последнего матроса. Почти невесомые, по сравнению со стандартными армейскими бронниками, они к тому же были пластинчатыми, то есть облегали фигуру и, что немаловажно, энергия пули, попадавшей в бронежилет, гасилась за счёт вязкого первого слоя защитного покрытия жилета. Синяки были, конечно, но не столь болезненные. Заряды парализаторов были на максимуме – мало ли чего удумает царский воевода, а в плен попадать ангарцам никак нельзя. Один товарищ Матусевича, капитан Павел Грауль, взял весьма объёмный кошель с золотыми монетами, а второй, капитан Кабаржицкий – мешок со скатанными шкурками чернобурой лисицы и соболя лучшей выделки. Игорь же захватил подарок от Соколова – кожаный патронташ к ружью, подаренному ранее Василию Михайловичу. Презент был выполнен в виде сумки, на которой был вшит герб Ангарии и вензель князя Сокола. Патронташ, естественно, был наполнен. Когда бот уже встал у причала и троица ангарцев стояла на мостках, Матусевич заметил неспешно идущего к реке Беклемишева. У берега он встал, ожидая что майор сам подойдёт к нему. Встреча была скупа на эмоции, похоже воевода обиделся на то, что князь сам не приехал и показал это Игорю, посетовав на отсутствие княжеского стяга на корабле ангарцев.
– День добрый, Василий Михайлович! – приветствовал Матусевич воеводу.
Тот, хмуря брови, отвечал:
– И вам доброго дня…
– Игорь Олегович, – подсказал майор.
– Пройдёмте, гости, в мою скромную комнатку, поговорим о делах наших насущных или желаете в баньку сначала?