Что ж, это нормально. Святослав взрослеет, мужает, и Ольга ищет новые пути для управления сыном. Хотя это способ – как раз старый.
– Ну! Говори, что хотел! – нетерпеливо произнес Святослав.
– Хочу, князь, дружину свою набрать, – сказал Духарев. – Не возражаешь?
– Как это – свою? – князь даже в лице переменился. – А я? Ты что же, уходишь от меня, Серегей? Я тебя чем-то обидел, воевода?
– Ну что ты, княже! – Духарев и так чувствовал себя неловко, а сейчас, видя, как опечалился Святослав, едва не отказался от своего намерения. – Ничем ты меня не обидел. И уходить от тебя я не хочу. Хочу только свою дружину набрать. Для своих надобностей. Кормить её сам буду, но если у тебя нужда возникнет, будет за тебя сражаться. Со мной. Я ведь твой воевода, верно?
– Верно! – Святослав сразу повеселел. – Коли так – поступай, как хочешь. А мне вот что скажи: что ты с угорским княжичем делать будешь?
– А что бы ты сделал?
Святослав погладил светлую прядь, свисающую с макушки.
– Свенельд говорит: надо его наказать примерно. Глаза выколоть или руки отрубить. Прочим уграм в урок: чтобы на наши земли более не зарились.
– Наказать… – Духарев усмехнулся. – Представь, князь: наехал ты, скажем, на угров – и в плен попал. А угры тебя так вот примерно наказали. Что дальше будет?
– На меч кинусь! – твердо ответил Святослав. – Увечным жить не стану.
– Во-первых, ты не прав, – сказал Духарев. – Даже без рук ты все равно – князь. Дружина – твои руки. А во-вторых, я не о том спрашивал. Как думаешь: будет Киеву урок, если тебя покалечат?
Святослав задумался, потом поглядел на Сергея очень внимательно:
– То у тебя надо спросить иль у Свенельда. Я, увечный, за себя отмстить не смогу.
– Как Свенельд поступит, не знаю, – сказал Духарев. – Но за себя могу точно сказать: я уграм такого не спущу. Хоть с печенегами войду в союз, хоть с болгарами, а такой урок им преподам, что мало не покажется. И мать твоя, уверен, такой обиды не стерпит. Так почему ты думаешь, что угорский князь поступит иначе, если мы покалечим его сына?
– Это не я думаю, это Свенельд советует! – возразил Святослав. – Я Тотоша калечить не стану. Мы с ним из одного котла ели. И матушка говорит: руки ему рубить не надо, а надо выкуп взять. Да побыстрее. Может, и правда выкуп за него возьмем, как думаешь? Помнишь, той зимой, когда мы с тобой в Новгород ездили, послы германского правителя Оттона приезжали. Матушка говорила, хотели у нас воев конных нанять. Оттон с уграми воевал и сильно их побил. Значит, надобно у них выкуп взять, не мешкая, пока у них еще есть, чем платить. Так что пошли скорей к уграм надежного человека. Пусть договаривается.
– Оттон будет с другими уграми драться, – сказал Духарев.
Он в общих чертах представлял, что творится в Европе. Его названный братец Мышата активно сотрудничал с германским купечеством.
– А к уграм я никого посылать не буду, сам поеду. Вот наберу себе дружину малую – и поеду.
– А угры тебе худого не сделают? – обеспокоился Святослав.
– Вряд ли. Княжич-то здесь останется.
– Добро. Делай, как знаешь, – Святослав встал. – А сейчас пойдем позвеним железом. А то, кроме тебя и Асмуда, никого не осталось, кто может меня побить.
Тут он Духареву польстил. Со Святославом Духарев бился практически на равных, да и то лишь благодаря опыту и значительному преимуществу в росте и физической силе.
Прошло три дня.
Духарев активно занимался созданием дружины. Набрал десятков пять. Просилось больше, но Духарев решил: сотни (это вместе с хузарами Машега) ему пока хватит. Старшим над своими поставил Понятку. Ему же поручил заняться экипировкой. Нанял плотников строить на выселках городок. Пока его строят, парни могут пожить и под открытым небом. Лето все-таки. Хузарам – тем в шатрах еще и лучше.
А через три дня в Киев приплыли варяги.
Тридцать шесть природных варягов, чьи усы были выкрашены в синий цвет. У тех, у кого уже выросли усы.
Командовал прибывшими внучатый племянник Рёреха, носивший нехитрое варяжское имя Трувор. Отец прислал его в Киев наниматься на службу. Выяснилось, что старый ведун отправил родичам письмо: мол, грядут большие дела, хватит рубиться с нурманами за власть над тюленьим народом. Пора выходить на мировую арену.
Лодья с тридцатью шестью молодцами встала у пристани на Подоле, ее экипаж сошел на берег и отправился прямо в Детинец.
Князя там не оказалось, зато оказался Асмуд, тоже природный варяг. При виде такой перспективной молодежи старый воевода оживился и попытался с ходу завербовать вновь прибывших в младшую дружину князя. Трувор отказался, вежливо, но твердо: мол, отец велел ему найти дядьку Рёреха и сделать, как тот скажет. Знает ли Асмуд, где его найти?
Асмуд крякнул, но спорить не стал: во-первых, одноногий ведун был когда-то его вождем; во-вторых, для сына белозерского князя Ольбарда Красного наказ отца был безусловно приоритетным.
Так что кликнул Асмуд пару отроков, велел оседлать лошадку и повел земляков к Рёреху-ведуну. То есть на подворье княжьего воеводы Серегея.
Духарева в этот день там не было: отъехал вместе с Машегом отбирать из табуна коней для угорского похода. Но Рёрех был дома. Муштровал Серегиного старшенького, Артема.
Увидев, кого привел Асмуд, Рёрех муштру прекратил, наладил пацана к мамке с наказом, чтоб немедля накрывали столы для гостей. И накрывали не во флигеле, который варяг последний год делил с парсом, а тут, во дворе. Флигель для тридцати трех богатырей (трое остались сторожить лодью) тесноват будет.
Рёреха в Серегином доме почитали как отца, и на угощение не поскупились: одной только колбасы было четыре сорта.
Яства пошли впрок. Говорят, проголодавшийся нурман может в одиночку умять полупудовую хрюшку. Варяги, ясное дело, не так прожорливы, но тоже кушали хорошо, а пили еще лучше. Не удивительно – в такую жару. Пили, ели да поглядывали на дворовых девок с таким жадным интересом, что у девок от одних только этих взглядов слабели коленки.
Неспешно расспросив о делах на родине (дела обстояли неплохо), Рёрех поинтересовался дальнейшими планами молодежи. Планы у молодежи были простые: служить ратную службу.
– В княжьей дружине будут служить! – заявил Асмуд, которого, само собой, тоже усадили за стол. – Я их, молодцев, в лучшие гридни выведу!
Молодцы закивали согласно: перспектива их устраивала.
– Ты помолчи пока! – оборвал Асмуда Рёрех.
Это для прочих киевлян Асмуд Стемидович был княжим пестуном, славным воеводой и третьим человеком в Киеве. Рёрех же знал Асмуда с отрочества, учил его правильному бою и прочей воинской науке. И жил сейчас на свете Асмуд, славный воевода, потому, что подарил ему жизнь старый одноногий и одноглазый ведун Рёрех. Хотя случилось это в те времена, когда Рёрех не был еще ни старым, ни ведуном, ни калекой, а считался вождем лучшего варяжского хирда, но княжий пестун об этом отлично помнил, так что заткнулся и даже обидеться не посмел.
Духарев, когда ему после рассказывали об этом эпизоде, очень веселился.
– Ты помолчи пока! – велел Рёрех Асмуду. – А ты, – обратился он к Трувору, – говори, что те отец наказал.
– Наказал найти тебя, дядько, и делать, что ты велишь! – отчеканил сын Ольбарда Красного.
– Вот! – назидательно поднял палец старый ведун. – А ты, Асмуд, вперед батьки в сечу не лезь!
– Да куда ж им еще идти, как не в княжью дружину? – искренне удивился Асмуд.
– Воеводе Серегею послужат! – отрезал Рёрех. – К уграм с ним пойдут.
– Так Серегей же – княжий! – воскликнул Асмуд.
– То он – княжий, а эти будут – его! – отрезал Рёрех.
– Не может такого быть! – закричал Асмуд, вскакивая.
– Может! – тоже повысил голос Рёрех. – Воевода Свенельд тоже княжий, а дружина у него своя!
– Так то Свенельд!
– А то – по Правде! – рявкнул старый варяг. – По нашей Правде! Иль забыл?
Дубленое лицо Асмуда сморщилось, словно он какую-то дрянь надкусил.
В другой ситуации он сказал бы, что княжья Правда повыше варяжской. Но за столом сидели не бояре киевские, а природные варяги, для которых варяжская Правда сызмальства считалась высшим и единственным законом. Асмуд сам был таким, помнил. И помнил, что по варяжской Правде клятву приносил князю один лишь вождь – сразу за всю дружину. И дружина-хирд принадлежала вождю, а не князю. За каждого в отдельности воина князь спрашивал с вождя. Хотя присягать непосредственно князю Правда тоже не запрещала.
– Сядь, – сказал Рёрех. – Возьми вот, выпей. И угомонись. Я – ведун, я знаю, как лучше.
– Лучше – кому? – проворчал Асмуд, но чашу принял.
А Трувор, сын Ольбарда, лишний раз убедился в правоте отца. Асмуд – первый человек киевского князя, а дядька Рёрех, хоть и не в Детинце живет, а на чужом подворье, все равно выше.
Так и получилось, что вместо двух полусотен у Духарева под началом оказалось без малого полтораста человек. Не много. Он водил и тысячу. Но те были – княжьи, а эти – его собственные. Только четырнадцатью десятками дело не ограничилось. Пока готовился поход, к Духареву шли люди. Слава у воеводы Серегея была немалая, служить ему многим казалось лестно. И выгодно. С удачливым вождем добыть можно немало.
В общем, каждый день доверенные Сергея – Понятко, Машег, Рёрех – приводили к нему одного-двоих воев со словами: "Этого надобно взять непеременно". Духарев брал, полагая, что несколько человек ничего не изменят. Однако, когда его дружина удвоилась, Духарев решил прекратить набор. Наилучшим для этого способом было поскорее убраться из Киева.