Они с Джевиджем являли собой полнейшую противоположность друг другу, особенно в молодости. Черноволосый, резкий, грубо сработанный Росс, и невысокий, аккуратный в словах и поступках, русый Раил, - казалось, трудно сыскать двух столь разных людей. Теперь-то и подавно не перепутаешь. Джевидж хоть и младше на год, а выглядит старше сюзерена: наполовину седой, хромой и нездоровый. И характеры разные - природная жестокость и агрессивность Росса, зажатые в панцирь самоконтроля, против спокойной незлобивости закаленной до стальной твердости жизненными невзгодами и бременем власти Раила. А поди ж ты, умудрились пронести армейскую дружбу через множество испытаний. Не без тонких нюансов, но все-таки говорить они могли откровенно. И вовсе не потому, что в свое время прошли вместе немало дорог… Со сколькими людьми нас связывают всего лишь долгие годы знакомства и больше ничего? А! То-то же! А вот если мужчины на пятом десятке лет питают друг к другу искреннее уважение - это уже кое-что значит. Впрочем, это всегда, в любом возрасте значит кое-что. Точно, точно вам говорю!
- А мы надавим в другом месте, - увлеченно продолжил Джевидж, забыв наконец-то о головной боли.
Пусть предложение и не слишком подкупало новизной, но создавало некую иллюзию всеохватывающей стратегии. Демонстративное ужесточение политики по отношению к мелким союзникам Шиэтры должно заставить Великого князя вести себя чуть осмотрительнее и в Маголи, и в Имшаре. Особенно если тонко и ненавязчиво намекнуть о своем недовольстве вмешательством во внутренние дела Маголи.
- … а мы пока можем с чистой совестью отправить в район Га-нага эскадру. Под любым надуманным предлогом.
- Лорды Адмиралтейства согласны, надо полагать? - усмехнулся Раил.
Он уже знал о том, какую артподготовку провел лорд канцлер среди высшего руководства армии и флота. При желании Джевидж до сих пор мог дергать за невидимые ниточки весь Генштаб, но он счел более дальновидным и разумным оставаться сторонним наблюдателем с правом совещательного голоса. За что бывшего маршала и ценили военные.
- Рвутся в бой, - с ухмылкой заверил императора Джевидж. - Заодно покажем Маголи, что готовы защищать их интересы почти бескорыстно.
- Как именно?
- Высадим десант на побережье Ру-Фаррата. Тамошние пираты совершенно распоясались. За последние полгода ими было захвачено около сотни судов, и с этим нужно что-то делать. Кстати, по данным разведки, шиэтранцы сулили свою помощь в обмен на Ангу. А мы сделаем то же самое просто так… в смысле, наведем порядок ради безопасности своих и чужих торговых путей. Вот вам и предлог, кстати.
- И не такой уж он и надуманный, - согласился с доводами его императорское величество. - Безвластие в Ру-Фаррате только облегчит задачу. Пожалуй… пожалуй, я соглашусь с вашими выводами и предложениями, но…
- Но?
- Давайте не будем упускать из вида Дамодар.
- Я уже двадцать лет вижу его каждую ночь во сне, - вздохнул лорд канцлер. - Как я могу забыть?
Тяжело забыть две войны, принесшие славу и почести. Забывать вообще очень тяжело и неприятно. Это только так кажется, что, если вычеркнуть из памяти печали и горести, станет легче. Ничего подобного, станет больнее. Росс Джевидж цеплялся за все свои воспоминания, как за самую главную ценность. Даже за память о дамодарских войнах, даже когда просыпался с криком, судорожно шаря по одеялу в поисках оружия. И это было хорошо, потому что за руку его держала Фэйм, и ее присутствие рядом означало одно - все в прошлом, ничего не вернется, изменения слишком глубоки, у них теперь будет все по-другому: иначе, лучше, честнее… Прошлое необходимо, чтобы знать, что происходит в настоящем, и планировать будущее. Или еще для чего-то.
Джевидж поймал вопросительный и обеспокоенный монарший взгляд.
- Нет, все в порядке, просто задумался.
Утаить от сюзерена свои припадки не удалось, хотя Росс очень старался, памятуя о том, что уязвимость - это не то качество, которое потребно императору в канцлере. Дружба ни при чем, когда речь идет об огромной ответственности.
- И все-таки обстановка в Дамодаре продолжает накаляться, - заметил Раил. - Я говорю про набирающее силу течение "богоявляющих".
- Которое чертовски сильно похоже на проникновение магии в религию, - проворчал канцлер. - Меня вполне устраивала директория высших дамодарских иерархов, которые не претендовали на ранг живых божеств, оставаясь всего лишь людьми, служащих ВсеТворцу в меру сил и возможностей.
- Вы опасаетесь, что к власти в Дамодаре может прийти Живой Бог?
- Об этом только и разговоров последний год. Вы же читали доклад, ваше императорское величество, дамодарцы со дня на день ждут Явление. Такого всплеска фанатизма там не было уже лет пятьдесят, если не больше. Мне кажется очень странным и непонятным, почему одна магия объявляется нечистой, а другая - святой.
- Меня больше волнует, с кем Священная директория решит начать маленькую отвлекающую войну - с нами, с Виндрой или с Кордэйлом, - озабоченно молвил император.
- Поэтому мы и не будем трогать Кордэйл, - улыбнулся Росс.
Дамодар становился нестабильным, там зрела смута, предотвратить которую могла только небольшая война с "подлыми захватчиками". Старая добрая тактика любой неуверенной в себе власти при разрешении внутренних проблем - найти внешнего врага, сплотить народ подъемом патриотизма и направить агрессию вовне.
Император пожевал в задумчивости губу, нервно ощипывая пышный пион.
- Да. Пусть это будет Кордэйл. Но без открытых военных действий. Небольших трений и взаимной демонстрации силы будет достаточно.
- Как пожелаете, ваше императорское величество. Я распоряжусь, чтобы господин Санагми начал готовить провокацию.
- Но чтобы не дошло до столкновений… - еще раз напомнил Раил.
- Разумеется, сир, - по-военному четко кивнул Джевидж и перемешал тростью белый песок с пурпурными лепестками пиона.
Чтобы не было так символично:
Из-за поворота аллеи выехал принц Майдрид верхом на вороном жеребце, сопровождаемый наставником и парой телохранителей. Он радостно помахал отцу.
- Добрый день, ваше императорское высочество, - поклонился Джевидж.
- Сидите, сидите, милорд. Не вставайте!
Верховая езда не отвлекла наследника от увлечения воздухоплаванием, как втайне надеялся Раил, но лошадей принц полюбил всем сердцем. И, по правде сказать, держался Майдрид в седле уверенно и крепко даже для взрослого, не то что для тринадцатилетнего мальчика. Но разве его величеству угодишь? Разумеется, Раил был недоволен усердием и успехами принца в верховой езде и не стремился более-менее скрывать свое отношение.
- Я полагаю, его высочество мой сын решил, что его всю жизнь будут носить на паланкине, как какого-нибудь маголийского князька, - бросил он через плечо и повернулся к Джевиджу, встречая осуждающий взгляд: - Что? Я слишком требователен к молодому человеку?
- Покойный император тоже редко находил слова для похвалы, тем паче заслуженной, - ответствовал сдержанно тот.
- То есть? - подозрительно прищурился император.
- Я хочу всего лишь сказать, что нет необходимости идти дважды одним путем, сир.
Раил хотел ответить кое-что не слишком лицеприятное вроде: "Не упомню, когда это вы стали таким большим специалистом в воспитании сыновей?" Но благоразумно промолчал.
Бить по больному месту не слишком по-дружески, не правда ли?
- Просто, как каждый нормальный отец, я желаю своему сыну наилучшего и хочу видеть его идеальным. Хорошо… пусть не идеальным, но близким к таковому.
Джевидж молчал, как всегда непроницаемый, словно гранитная стена. Если бы не ритмичные щелчки суставами пальцев, то ни за что не догадаться о внутреннем напряжении. И ведь не скажешь ему, что тот ребенок, которого Росс ждет с таким страхом и надеждой, ни в чем не будет походить на Ольрина. Это будет другой… сын. И нипочем не признаться, как в свое время Раил изводил себя мыслями о том, что Майдрид повторит судьбу своего непутевого дядюшки. И до сих пор неусыпно бдит император Эльлора над каждым шагом наследника, дабы не упустить мгновения, когда проснется в его крови древний порок всех потомков Ведьмобоя - неуемная жажда удовольствий любой ценой. Оттого и неудовлетворение, оттого и строгость, порой излишняя и вдвойне обидная. Но сказано же: сбережешь розгу - сгубишь дитя. Вырастет Майдрид, сам станет отцом и поймет, как его любили не на словах, а на деле.
Вот поэтому на губах у императора грустная улыбка, а в глазах канцлера невыносимая мука. И молчание, повисшее над их склоненными от тяжких дум головами, не прервется. Мужчины не разговаривают о таких вещах, как отчая любовь. Ибо она сама по себе безъязыка, точно покаранный клятвопреступник.