Риан болезненно скривился, он словно видел эту историю, знал, что осталось от великой славы воинов его народа, да и от них самих.
"Где же ты был?…"
"Кто знает… меня не было с вами. Меня давно уже нигде не было".
Нет союзников, нет дружин, нет братьев. Отныне Младший народ стал сильней, а сильный всегда диктует свои правила. Нет справедливости в этом мире, как нет и конца потерям.
Риан осторожно, словно против воли, коснулся волос Гилда.
- Не слушай меня, я так давно живу, что успел обрасти воспоминаниями, как дно корабля ракушками. Куда я, туда и они. Одичал совсем.
Он почти просил прощения за свою память и за свою боль. Прощения - да, но не сочувствия. Риан не был несчастен, он был одинок, а это разные вещи.
- Я понимаю…
Надо ли сочувствовать тому, кто, пройдя свой путь, очутился в одной с тобой лодке? Кто разделит дорогу, если дальше она сливается воедино? Так ли уж важно, как каждый из них попал в эту жизнь, в этот лес? Но путь еще не был окончен, а потому нужны силы, чтобы продолжить его.
Каждая весна несет с собой обновление, но эта весна стала особенной и для Риана, и для Гилда. И не потому, что она разбила оковы их одиночества и высекла из встречи искорку дружбы и понимания, а потому что было в её дыхании какое-то предзнаменование окончательного и бесповоротного изменения в жизни. Стоило только прислушаться к шелесту ветра, к бормотанию ручья, вглядеться в рисунок птичьих стай, возвращавшихся с зимовья, в тонкое плетение паутинок, и для существ, созданных для гармонии, ответы были почти так же ясны, как кривые рунические письма на древних менгирах для языческих колдунов.
Неизъяснимое наслаждение дарил каждый прожитый день, полный маленьких радостей и забот, где было место всему - и шуткам, и воспоминаниям, и взаимному узнаванию, и неизбежному любопытству. В эти дни Риан понял, что Гилду даже трудно описать, что он любит, а что нет. Никто, никогда не спрашивал его об этом, не интересовался его вкусами и желаниями, и потому, первое время, вопросы друга заставали его врасплох. Но он был бесконечно благодарен ему за проявленное любопытство. После долгой паузы, он вспомнил, что больше любит жарить рыбу на костре, чем варить, но тут же, словно извиняясь, торопливо добавил, что вообще-то ему все равно, главное, чтобы не было проблем с едой. Еще больше его удивило, когда Риан спросил, нравится ли ему петь, он действительно не знал, что ответить. Живя один, он частенько напевал что-то вполголоса, занимаясь делами или просто идя по лесу, но никогда не делал этого при ком-то. Даже когда в его селении случались праздники, он стеснялся открыть рот. Память хорошо сохранила эпизод, когда в юности кто-то сделал ему замечание, сказав, что голос его подводит. Голос юноши тогда ломался, и с тех пор давно уже стал другим, возмужал и окреп, но петь он больше не стал, запомнив урок навсегда.
Как-то вечером друзья выяснили, что оба очень любят мед. Только Риан говорил об этом спокойно, а Гилду почему-то казалось, что о его любви к сладкому лучше никому не знать. Уверенность Риана понемногу передавалась ему, живя рядом, они оба становились спокойнее, начиная доверять.
Довелось Гилду узнать и про любовь Риана к рыбалке и забавным историям на грани приличия, над которыми оба смеялись, вспоминая их вновь и вновь. Бывший воин души не чаял в своем оружии, и одновременно досконально разбирался в жизни лесных тварей, во всяческих тайнах природы. А еще он умел играть на флейте.
- Я столько лет не прикасался к ней, - признался он однажды, доставая невесть откуда старую флейту вишневого дерева. - Вот послушай.
Хрупкая мелодия оказалась вовсе не печальна, как можно было предполагать. Что-то очень радостное и почти игривое было в ней.
- Ну, надо же! - вздохнул Риан. - И совсем не разучился.
Он снова приложил инструмент к губам, извлекая из него все новые и новые звуки, трепетно-нежные, прозрачные и яркие как летние бабочки, стремительные словно полет стрижа и текучие как разогретая солнцем смола.
Гилд заворожено слушал, сердцем растворяясь в таких близких звуках родных песен его народа.
- Это надо отметить подобающим образом, - подмигнул сородичу Риан.
- Отметить? Что? - удивился Гилд.
Но лесной отшельник лишь лукаво усмехнулся в ответ. Он нырнул в землянку и долго рылся в своих запасах, пока на свет не был извлечен небольшой кувшин с узким горлом, залитым воском.
- Что это?
- Вино. - С гордостью ответствовал Риан. - Я держал его про запас для особого случая, и вот он настал. Заодно отметим твое появление в этих местах.
Альв отковырял затычку, и осторожно принюхался к содержимому. Смешно повертел носом и дал понюхать сородичу.
- По-моему, вполне даже ничего? Что скажешь?
- Наливай, - рассмеялся Гилд, уловив запах красного вина крестьянской выделки.
Они сидели на бревне и пили по очереди прямо из горла, смакуя неказистый аромат и букет, словно драгоценные и тонкие королевские вина. Вино кружило голову, придавая мыслям небывалую легкость. Для того, чтобы опьянеть по настоящему, альв должен выпить много больше, чем содержание одного кувшина, и то разделенном пополам, но Риана и Гилда пьянило не вино, а ощущение свободы, которое для них обоих было самым важным в жизни. Они смеялись, наслаждаясь каждым мигом, проведенным в блаженном ничегонеделании.
- Не хватает только общества прелестных девушек, - заявил мечтательно Риан, ложась на траву и подставляя солнечному лучу бледное лицо. - Вино, флейта, меч и красавица - что еще сделает мужчину счастливым и заставит на время забыть обо всем?
- Наверно…
Гилд замолчал. Не было в его жизни ни хорошего, верного оружия, ни красавиц, да и вино было редкостью, к которой он не привык. Умом он понимал друга, но сам ничего такого не испытывал. Жизнь не дала ему шанса понять многие вещи, просто не дала. За годы, прожитые в лесу, он убедил себя в том, что так оно и лучше, по крайней мере, нечего терять, и жалеть тоже не о чем. Однако он чувствовал и понимал этот лес и мир вокруг себя, и всех духов и призраков, что жили рядом с ним в глуши и дарили покой.
По губам Риана блуждала сонная улыбка, он прошептал чуть слышно:
- В годы моей юности нравы были простые, незамутненные ничем таким… Вкус поцелуев, вкус вина… я все еще чувствую их…
Юный облик проступил сквозь бурю прожитых лет, нет, не лет - столетий, и растворились, ушли в небытие все беды и невзгоды. Вот сейчас распахнутся ясные серые глаза, взметнутся вихри ресниц, и полудетская улыбка тронет край тонких губ, и возляжет на голову пышный венок из полевых цветов, роняя на щеки и нос желтоватую щекотную пыльцу.
Было ли то действием вина, или просто весенний лес заколдовал двух бродяг, а может быть, как это водится у альвов, окружили они полянку своими чарами, чтоб ничто не потревожило их хрупких душ. И в мире в тот миг не было никого счастливее.
Теплый воздух, пронизанный солнечными лучами, и плывущие облака в поднебесье, дружеское прикосновение, веселый взгляд, сокровище слияния душ и сияние радости в глазах. Чудесный миг двух чудесных существ, редкий, а потому совершенно незабываемый и неповторимый.
Кувшин с вином почти опустел, Риан рассказал еще одну не слишком приличную историю, которая, по его утверждению, случилась год назад, в деревне по соседству. Почему-то им обоим она сейчас казалась особенно смешной.
Альвы лежали на залитой солнцем траве. Мягкие, весенние лучи согревали землю, даря покой и тепло. Разговор становился все медленней, постепенно переходя то ли в мысли, то ли в грезы. Они почти видели образы, рисуемые воображением. То были красивые, почти нереальные картины, они сплетались узорами цветов, переходили в морские волны, а те гнали и гнали корабль в желанную даль. Потому что с детства каждый из дивного народа верит, что где-то там, вдали, за внешним морем, ждет его вечная Земля, где сбудутся надежды и жизнь станет счастливой. И вот уже вставал за грядой волн желанный берег, но что ждет их на нем, не знал никто. Потому как бытовали легенды, что предки их бежали из тех мест на поиски счастья в Серединные земли, а стало быть, круг замкнулся, но верить в это вряд ли кто-нибудь хотел.
- Как думаешь, мы можем жить здесь, вдали ото всех, никому не мешая? Просто жить рядом, год за годом, пока не кончится путь…
Гилд смотрел в высокое чистое небо. Конечно, он знал ответ, к сожалению, альвы не могут себя обмануть, и ему совсем не нужны были возражения друга, да тот ничего и не говорил, он тоже знал. Все было ясно и так. Им обоим хотелось в этот день, полный жизни и сил, сделать вид, что они поверили, будто счастье возможно. Ну, хотя бы не счастье, а его дальний свет.
- Почему этот мир так устроен, почему наша жизнь мешает людям? - вырвалось у Гилда почти с болью.
- Т-ш-ш-ш-ш… - Риан легко коснулся пальцами его губ. - Не надо, не думай… мы живы, что еще нужно?
И перевернувшись на бок, взглянул приятелю прямо в глаза. "Зачем звать судьбу, она и так придет?" - сказал его взгляд.
- Наверно…
Еще один взгляд и пальцы, запутались в волосах, светлых, чуть серебристых и темных, спадающих волнами ниже плеч. Нет смысла думать о будущем, есть этот день, солнце, трава, допитое вдвоем вино и тот, кто понимает тебя.
Есть запредельная нежность и неземное счастье, заключенные в одних лишь легких прикосновениях выражающих щедрость души, когда едва уловимое тепло от ладоней греет сильнее самого жаркого очага. Достанет только ощутить это тепло, чтобы выразить всю свою привязанность и благодарность. И больше не нужно ничего, ни долгих речей, ни пояснений. И можно лежать на траве и глядеть в небо, и быть одним целым со всем сущим в этом мире. Разве это не чудо?