Солнечный день выдался славный. Староста вёз на своей немолодой, но ещё плотненькой и сытой лошадёнке сено с арендованной у графа за жнитво пустошки, подрёмывал и размышлял о разном, когда лошадёнка, никогда в жизни ничему не удивлявшаяся, вдруг встала, как вкопанная, и заржала, как барский неженный конь. Староста вздрыгнулся и проснулся.
К деревенской околице по тракту ковыляло что-то такое диковинное, что рука старосты невольно потянулась к ладанке на шее.
Диковинное было - баба в мужских штанах, тощая, как жердь, но с тяжёлыми грудями, распирающими барскую розовую рубаху, всю в блеске. Глазищи у бабы были дикие, губищи такие, будто в них пчела вцепилась, а растрёпанные волоса - седые, дающие на свет, вроде бы, краснинку, как кровь в воде. В хиленьких ручонках с длинными нелюдскими когтями баба несла неведомой блестящей кожи торбу, а за спиной - громаднющую железину в сусальном золоте, откованную вроде меча, но как бы нерадивым или безумным оружейником. И баба эта посмотрела на старосту Эдхорта и радостно оскалилась белыми зубами.
В общем, Господь, в конце концов, самоуверенного старосту покарал: пришлось ему на старости лет увидеть ведьму.
Эдхорт гикнул и огрел лошадёнку кнутом по ушам. Непривычная к такому обращению, и без того перепуганная лошадёнка всхрапнула и помчалась вскачь, взбрыкивая задом, бодро, будто помолодев на пяток лет.
Жители Погорелки, увидав несущуюся во весь опор буренькую старосты Эдхорта, сразу поняли, что дело нечисто. Мужики похватались за колья и вилы, бабы от греха подальше захлопывали окна. Только вездесущие и бесстрашные мальчишки восхищённо глазели на идущую по тракту ведьму - как она покачивается в своих диковинных нелюдских сапогах и тоже на всех глазеет.
Глаза у ведьмы, впрочем, были вовсе не чёрные и не зелёные, как у отродья преисподней, а, скорее, голубенькие, как у котёнка. Оттого вид у неё был не чересчур страшный, если присмотреться поближе.
- Не бойтесь, правоверные! - осеняя себя защитным знаком Божьим, басил кузнец. - Ничего она не сделает, ежели, значит, пошлёшь её в бездну с верою, а потом прочтёшь "Да благослови мя"…
- Ох, бабоньки! - удивлённо заметила тётка Афнутия по прозвищу Балаболка. - Задницу-то она как себе обтянула! Вроде будто для соблазну - а чем там у ей соблазнять-то?
- Молодая ещё, - задумчиво сказал Дошка, известный ходок, физически не способный по доброте душевной сказать о бабе что-то дурное. - Она, видать, в ведьмы-то пошла, потому что такая страшненькая уродилась… Тяжело ж такой чувырлой жить…
- А вон там у ней что за штуковина? - с любопытством спросил отставной солдат Хернор. - На что ж она этакую дуру с собой волокёт? Не, мужики, не ведьма - тронутая.
И как-то это очень здраво прозвучало. Народ даже успокоился. Но кого-то из мальчишек постарше и потолковее всё же послали в деревенскую церквушку за Отцом Афалием. На всякий случай.
Аллочка смотрела на всю эту суету и поражалась.
Деревушка оказалась неухоженная и грязная: домишки различались по степени убогости от хатёнки, крытой свежей соломой до чего-то почерневшего и напоминающего старый сарай. Жители деревушки выглядели компанией бомжей-попрошаек, с той только разницей, что бомжи смотрятся ухоженнее и носят обувь. Из местных в сапогах были только двое: тот седой косматый старик, который на тракте хлестнул свою побитую молью клячу, и громадный детина, покрытый таким слоем копоти и въевшейся грязи, что Аллочка даже черты лица не могла толком разобрать, только глаза блестели. Прочие ходили босиком, разве ещё парочка - в лаптях, которые Аллочка не узнала.
Замученные тётки в тёмных длинных хламидах, замотанные по самые брови платками, как сектантки, казались все на одно лицо - старушечье. А тощая полуголая мелюзга очень подходила, чтобы водить её за ручку по вагонам метро, причитая: "Люди добрые, мы сами не местные…"
В общем, поселяне напоминали не дачников, как Аллочка думала раньше, а какой-то ужас. И несло от них нестерпимо: чесноком, застарелым потом и чем-то кислым.
К тому же они все лопотали на языке, который Аллочка совершенно не понимала.
- Слушай, - возмущённо сказала она мечу, - ты что, не сделал так, чтобы я знала их язык?! Это бракоделие какое-то!
- Да, - печально сознался меч. - Я тебе в голову влезть не могу. Ты - Избранная, я тебе мозги ковырять не смею. Но ты не огорчайся, я буду тебе переводить, пока не выучишь.
Аллочка, совершенно не имеющая способностей к языкам, знавшая по-английски только "мерси", "чао" и "окей", сокрушённо вздохнула.
- Ну давай, переводи…
- Вкратце, - сосредоточился меч. - Вон тот, на телеге - староста. Увидел Избранную, решил, что война с Тёмными Силами начинается. Поскакал предупреждать своих. Всех переполошил - а потом они сообразили, что ты оружие не обнажаешь и ничего не приказываешь, и успокоились.
- А им ты тоже переводить будешь? - спросила Аллочка.
- Нет, ты что! Буду я с обычными людьми лясы точить! Они вообще не должны знать, что я говорю, они меня не слышат, и думать забудь. Ничего, разберёшься.
В это время кузнец, покачивая головой, говорил:
- Сама с собой болтает - и ни словечка не понять… Никак на бесовском языке?
- Да нет, - добродушно сказал Дошка, думавший в это время, что с лица не воду пить, а грудь у дурочки ничего. - Так, сама не понимает, что говорит. Ума решилась.
- Бедная девка, - сочувственно кивнула пышная красавица Орса, великодушная к страшкам с высоты своего величия первой дамы на деревне. - Небось, замуж никто не брал, она и тронулась…
- Чего это они? - спросила Аллочка, отметив, что напряжённые взгляды вокруг сменились на более дружелюбные.
- Размякли, - сказал меч. - Поняли, что воевать пока не надо, успокоились. Любуются.
Тем временем Отец Афалий, сопровождаемый мальчишками, не по возрасту шустро семенил по тракту, подобрав полы балахончика, таща кропило и деревянный образок ангела-хранителя деревни. Отцу Афалию было неуютно - он боялся ведьм и никогда раньше их не видел.
Аллочка, увидав маленького круглого лысоватого человечка в белой холстине с капюшоном, с деревянными бусами на шее, с бутылочкой, кисточкой и статуэткой в руках, догадалась, что это служитель культа - он напомнил ей отца Фёдора из старого фильма "Двенадцать стульев".
- Проверять бежит, - констатировал меч. - Истинная ты Избранная или нет.
Аллочка заулыбалась и закивала, думая, что закон жанра, всё-таки, в том, чтобы сразу понимать речь местных жителей. Отец Афалий слегка опешил от её улыбки и махнул на неё святой водой, почти уверенный, что ведьма сейчас завопит и задымится.
- Не стирай, - сказал меч. - Нельзя - благословение.
Аллочка тронула пальчиком мокрое пятно и как-то машинально облизала пальчик. Вода как вода.
Отец Афалий впечатлился. Может, ведьма и не должна была немедленно сгореть от святой воды и молитвы, но вкушать её, как честная прихожанка, уж точно не смогла бы. Он вздохнул облегчённо. Меч тоже: у Аллочки оказалась полезная дурная привычка.
- Дурочка, - объяснил прихожанам Отец Афалий. - Юродивая во Господе - вон за плечами железяка, вроде вериг. Смотри-ка: видать, из знатной семьи - одежда какая… Небось спятила и из дому сбежала. Совсем сумасшедшая… Вы расходитесь, добрые люди, о безумной церковь позаботится…
Аллочка рассматривала деревянную лакированную статуэтку у Отца Афалия в руках. Статуэтка изображала хорошенького мальчика, прижимающего к себе какое-то милое существо, вроде крохотного барашка. Отец Афалий поймал взгляд юродивой, протянул образ. Аллочка умилилась и погладила барашка пальчиком по спинке. Отец Афалий убедился окончательно.
Придумают ещё - ведьма! Необразованность… Девка из знатной семьи. Одни сапожки, похоже, стоят, как деревенский дом. Обезумела и сбежала, похоже, недавно: одежда совсем чистая. Если оставить её на улице - пропадёт без пользы: первый встречный надругается, и ещё удивительно, что до сих пор осталась целая. Надо дать знать в монастырь; Отец Уорвик бывал в самой столице, чуть ли не при дворе - он не откажет дать духовному сыну совет. Если семья несчастной дурочки найдётся, может они захотят пожертвовать на храм - таких-то безобидных и безмозглых иногда больше красавиц-разумниц любят. А если и не пожертвуют - поблагодарят; благодарность знатного семейства тоже дорогого стоит.
- Деточка, - сказал Отец Афалий ласково, - пойдём со мной, ты устала.
Дурочка и вправду устала: она еле держалась на ногах, но всё улыбалась бессмысленной и безобразной улыбочкой, что-то бессвязно бормоча. Деревенские бабы запромокали глаза подолами.
- Господи, какой же у нас поп добрый! - пробормотала Жеска, забывшая в этот миг, что за похороны деда пришлось продать весь холст, припрятанный про чёрный день. - Истинно святой…
- Иди за священником, - сказал меч, очень довольный поворотом событий. - Он грамотный, он напишет, кому следует. Смотри, как быстро разобрался - деревенский поп, казалось бы…
- В чём разобрался? - спросила Аллочка.
- В том, с кем разговаривает, - пояснил меч. - Иди-иди. Поешь и выспишься. Всё отлично складывается.
Аллочка кивнула и побрела за попом, который сладко улыбался и делал такие движения, будто манил кур кормить. Добрые поселяне с трогательной заботой смотрели ей вслед.
Хорошо быть Избранной, подумала Аллочка. Против закона жанра не попрёшь.