- Пойдем со мной! Надень плащ с капюшоном и не открывай лица. У девушки твоего возраста должна быть какая-то жизнь помимо работы.
- Ты искушаешь меня, господин. Я так мало знаю о внешнем мире. И все же…
Они долго еще так спорили, стараясь говорить как можно тише, и наконец Рудабе уступила.
- Погоди немного, - сказала она.
Когда Рудабе появилась вновь, она была закутана с ног до головы.
- Кром! - воскликнул Конан. - Ты похожа сейчас на стигийскую мумию. Что ж, пойдем, самая пора.
* * *
В обеденном зале гостиницы стоял гул. Конан испытующим взором окинул столы, чтобы убедиться, что ни ему, ни девушке ничто не угрожает, и провел Рудабе в затененный угол.
Стигийский ученый сидел за соседним столом, разложив свои таблички. За другим столом поблизости сидело несколько новоприбывших - гирканийцы в дорожных костюмах; штанины их были заправлены в сапоги, шапки с загнутыми краями, сшитые из овчины, прикрывали бритые черепа. Они шумно играли в кости, потягивая пиво из огромных кружек.
Из Турана, наверное, подумал Конан, во всяком случае, один из них, углубившийся в какие-то бумаги, точно был туранец. Туранцы, одна из ветвей гирканийского племени, считали себя наиболее цивилизованными и презирали родственных зуагиров, которые кочевали по бескрайним степям к востоку от моря Вилайет. Однако туранцы сохраняли многое от облика и повадок своих предков-варваров, общих и для них, и для кочевников-зуагиров.
Туранец, склонившийся над свитками, был невысокий, коренастый, с аккуратно подстриженной седой бородкой. Одет он был богаче, чем его спутники, короткие седые волосы покрывала черная бархатная, красиво расшитая жемчугом тюбетейка. Отодвинув в сторону тарелку с остатками пищи, туранец внимательно изучал разложенные на столе документы.
Конану показалось, что он где-то видел этого человека, однако не удавалось припомнить, где же именно и при каких обстоятельствах. Одно было ясно: в Йезуде он с ним не встречался, и потому можно было пока не думать о нем. Конан пощелкал пальцами, чтобы подозвать стоявшую за стойкой Мандану.
- Вина для меня и для госпожи, - вполголоса велел Конан. - Хорошего вина, а не вашей кислятины. Что ты можешь предложить?
Мандана, недружелюбно взглянув на закутанную в плащ фигуру, ответила:
- У нас есть красные нумалийское и иантийское и белое аккарийское.
- А что-нибудь получше у вас есть?
Мандана презрительно фыркнула:
- Да, мы держим бочонок вина из Кироса, но это для благородных господ. Тебе не по карману.
- Не твоя забота считать деньги у меня в кошельке, - отрезал Конан, высыпая на стол пригоршню серебряных монет. - Принеси лучшего вина.
Мандана ускользнула. Теперь у Конана вдоволь было денег: пока Парискас болел, накопилось много заказов, и заказчики щедро платили за то, чтобы работа была сделана вне очереди. Эти чаевые значительно превышали жалованье, которое платили Конану жрецы.
Вскоре два кубка с золотистым киросским уже стояли на столе. Конан, вместо того чтобы залпом выпить вино, как он делал обычно, вдохнул в себя изысканный аромат, подражая цивилизованному обычаю, и выпил не спеша, смакуя каждый глоток. Хотя Конан легко относился к деньгам, вино это стоило так дорого, что киммерийцу хотелось растянуть удовольствие.
- Какое чудесное вино! - прошептала Рудабе, которая пила чуть приподняв край капюшона. - В жизни ничего подобного не пробовала.
- Я знал, что тебе понравится, - откровенно заявил Конан. - Как у вас там в хра… то есть там, где ты работаешь, насчет интриг?
- Что-то затевается, - задумчиво, тихим шепотом ответила девушка. - Мой хозяин заговорил об очищении неспроста: он слов на ветер не бросает. Он вынашивает какой-то ужасный замысел и намекает, что вскоре осуществит его - возможно, через месяц.
Конан, наклонившись к ней, прошептал:
- Что он за человек, ваш Верховный Жрец?
Рудабе чуть заметно вздрогнула.
- Все его боятся, - призналась девушка. - Это жестокий надсмотрщик, верный своим правилам; он не знает жалости, если уверен в своей правоте, - а в правоте своей он уверен всегда.
Конан, сузив глаза, пристально взглянул на Рудабе.
- Интересно, что он затевает?
- Не знаю. И потом, визит этих… - девушка кивнула в сторону стола, за которым сидели посетители в овчинных шапках и седобородый мудрец в унизанной жемчугом тюбетейке.
- Что тебе о них известно? - спросил Конан.
- Они прибыли из Аграпура с миссией от короля Йилдиза. Не знаю, как зовут этих головорезов, а старик - это господин Парвез, туранский дипломат.
Конан хлопнул себя по лбу широкой, крепкой ладонью:
- Конечно же! И как это я… - Он вовремя осекся и не сказал, что видел однажды Парвеза при дворе короля Йилдиза, то есть там, где кузнец Ниал никогда не бывал. Желая скрыть замешательство, он сделал знак Мандане, чтобы та вновь наполнила кубки. Рудабе, заметив его смущение, тихо спросила:
- Ты знаешь этого Парвеза?
- Нет, но я слышал о нем, будучи в Шадизаре, - пробормотал Конан. - Что ему нужно от Феридуна? Короли обычно направляют послов к другим королям, а не к иноземным жрецам.
- Не знаю, наверное, здесь существует какая-то связь с женщиной в вуали.
- Женщина в вуали? А кто она такая? - живо поинтересовался Конан. Догадка уже зашевелилась у него в мозгу.
- Незадолго до того, как ты пришел в Йезуд, из долгого путешествия возвратился наш викарий и с ним женщина, покрытая разноцветной накидкой. Она тут же была заключена в храме, в отведенной для нее комнате, и теперь ее не видит никто, кроме жрецов и одной-единственной рабыни. Эта служанка, темнокожая девушка, привезена из какой-то дальней страны и ни слова не понимает по-заморийски.
Конана наконец осенило: женщина в вуали - да ведь это Джамиля, любимая жена короля Йилдиза! Он покрепче сжал губы, боясь проговориться, что ему известно о похищении Джамили. Пытаясь казаться равнодушным, он небрежно спросил:
- Эту женщину жрецы похитили ради выкупа?
Рудабе покачала головой:
- Нет. Зац и его служители несказанно богаты. Монеты в сундуке - это всего лишь символ храмового богатства. Подлинные сокровища Заца - сосуды из золота и серебра, набитые алмазами, рубинами и изумрудами, слитки драгоценных металлов, груды цельных самородков, - все это хранится под семью замками в сокровищнице. Помимо десятины, которую платят верующие, и приношений короля, храм получает доход от продажи нефти: она повсюду сочится из-под земли, и по приказанию жрецов ее вычерпывают из луж и сбывают по выгодной цене. Таковы богатства Заца, и потому даже королевский выкуп не заставит жрецов пойти на преступление. Скорее всего, эта женщина - какая-нибудь особа королевской крови, пожелавшая избегнуть жестокого обращения супруга.
- Или ставшая из-за этого отравительницей, которой необходимо убежище, - добавил Конан.
Глаза киммерийца блестели от алчности, планы лихорадочно роились в голове, но он не стал расспрашивать девушку ни о храмовых сокровищах, ни о запертой женщине, чтобы посетители за соседним столом ничего не заподозрили. Напустив на себя веселость, он беззаботно улыбнулся, осушил свой кубок и вновь подозвал Мандану. Мандана с угрюмым видом наполнила кубки и вновь дерзко взглянула на Рудабе. Танцовщица еще больше натянула на лицо капюшон и съежилась в углу.
- Не обращай внимания на эту девку, - посоветовал Рудабе Конан. - Ей завидно, что ты красиво одета, только и всего. Лучше расскажи мне, как ты проводишь день.
Конан уже заметил, что Рудабе - хорошая рассказчица, говорит она рассудительно, ясно и не без остроумия. Женщины, которые ему попадались, с тех пор как он покинул Киммерию, мололи всякую чепуху, болтовня всякий раз являлась либо предисловием к любовной схватке, либо прелюдией к отказу, если такое случалось. Но беседа с Рудабе доставляла Конану неведомое ранее удовольствие: он наслаждался острым умом девушки.
- Одна из моих задач, - тихо рассказывала Рудабе, - следить за уровнем масла, которым подпитывается неугасимый огонь.
- Как это делается? - спросил Конан.
- Скрученный из волокон фитиль, пропитанный жидким топливом, вставлен во впадину, выдолбленную в мраморной плите прямо под халцедоновой чашей. Из углубления около двери, из которой в святилище появляются жрецы, выведена трубка, в которую вставлен бронзовый вентиль. Я поворачиваю вентиль влево - масло течет, вправо - масло прекращает течь.
- Экая хитрость, - пробормотал Конан, - такого и в королевских дворцах не увидишь. А как наполняется емкость?
- Каждый день, - продолжала девушка, - я проверяю, каков уровень жидкого топлива. Если он довольно низок - например, на третий день, - я сообщаю об этом жрецу, которому поручено наполнять емкость. Он наполняет кувшин и вливает топливо в резервуар. В прошлом году жрецы, отговариваясь тем, что и без того очень заняты, поручили мне эту работу. Первый раз, как я попробовала это сделать, еще не имея навыка, я пролила немного нефти. Верховный Жрец пришел в ярость. Можно было подумать, что я украла глаз у Заца. Позднее он обвинил меня, что я плохо вытерла мраморный пол, из-за чего жрец Мирзес поскользнулся и опалил свой балахон.
- Как же это случилось?
- Мирзес был не слишком осторожен во время Представления Телесмов, то есть священного ключа, зеркала и прочих вещей, - он взмахнул рукавом против пламени. Край рукава вспыхнул, и было очень много суеты и крика, прежде чем удалось загасить огонь.
- Чем же все кончилось?