Харпагус затворил дверь, запер замок на ключ и опустил огромный засов. Спрятав ключ, он достал маленький кошель, который передал старшему пастуху. Пастухи поклонились, пробормотали на своем наречии слова благодарности и удалились, ведя за собой собаку.
- А теперь, господин Ниал, направимся в мой кабинет.
Не зная, как отговориться, Конан проследовал за Харпагусом в его кабинет. Харпагус сел за свой большой письменный стол и приказал:
- Взгляни на меня, Ниал!
Жрец поднял руку с перстнем, украшенным камнем огромной величины. Он пристально глядел в глаза Конану и то приближал, то удалял от его лица блистающий камень. При этом он монотонно приговаривал:
- Ты засыпаешь, засыпаешь, засыпаешь… Воля твоя спит… И ты правдиво расскажешь мне все, что я хочу о тебе знать.
Глаза жреца, казалось, стали нечеловечески огромными, очертания комнаты растаяли, и Конан стоял словно в густом тумане, не видя ничего, кроме этих огромных глаз.
Однако Конан вовремя припомнил уроки, которые получил от Кушада, слепого чародея из Султанапура. Сделав над собой могучее усилие, Конан отвел взгляд и сконцентрировал внимание на мысленном образе комнаты, где он сейчас находился, повторяя про себя: "Дважды три - шесть… Трижды три - девять…"
Понемногу туман рассеялся и вновь стали видны очертания кабинета. Конан молча смотрел на викария, который говорил:
- А теперь расскажи мне, Ниал, чего ты в действительности хотел, разгуливая по храму после службы, вместо того чтобы с народом отправиться домой?
- Мне попался камушек в ботинок, господин. А потом я подумал вдруг, что буду добросовестным кузнецом, если проверю, нет ли каких недостатков в металлических изделиях в храме.
Харпагус недоуменно нахмурился и повторил свой вопрос, на который Конан ответил то же самое.
- Ты поддался моему влиянию, - спросил викарий, - или притворяешься?
- Спрашивай что тебе угодно, господин, я расскажу всю правду.
- Глупейший вопрос, - пробормотал Харпагус, - но можно попробовать. Ответь мне, какие чувства ты испытываешь к танцовщице Рудабе и в каких ты с ней отношениях, - расскажи все, до мельчайших подробностей.
- Госпожа Рудабе - дочь женщины, у которой я столуюсь, - пояснил Конан. - Однажды я ужинал с ней вместе, когда она навещала мать, вот и все.
- А ты никогда не сопровождал ее, скажем, в гостиницу Бартейка в Кшесроне?
- Нет, господин, она сказала, что это запрещено правилами храма.
- О чем вы говорили с ней, когда ужинали вместе в доме ее матери?
- Обсуждали местные сплетни, я рассказывал о своих приключениях.
- Путался ли ты с публичной девкой?
- Нет, господин, я знаю, это запрещено.
Харпагус коснулся поверхности стола указательным пальцем.
- Хорошо, - сказал он. - А теперь я щелкну пальцами по столу, и ты проснешься, но забудешь весь наш разговор. И потом можешь идти.
Жрец щелкнул пальцами. Конан глубоко вздохнул, распрямил свои могучие плечи и спросил:
- Так о чем ты хотел спросить меня, почтенный викарий?
- Я позабыл, - раздраженно отозвался Харпагус. - Иди, работай.
Конан кивнул, повернулся и пошел к двери.
- Эльдок! - окликнул Харпагус.
Бритуниец, стоявший на страже у дверей викария, просунул голову в кабинет:
- Да, викарий?
- Покажи господину Ниалу, где находится выход. А ты, Ниал, - добавил он сурово, - не забывай, что мы не позволяем мирским людям блуждать по храму без сопровождения. Надеюсь, мне не придется еще раз напоминать тебе об этом.
Оказавшись в коридоре, Конан вытер концом рукава взмокший лоб и в ярости проскрежетал зубами. По крайней мере, он надеялся, викарий поверил, что гипнотическое влияние подействовало.
* * *
Придя вечером в дом Амитис, Конан вновь застал там Рудабе. Лето было в разгаре, темнело поздно, и после ужина они вышли в сад.
- Смотри не наступи на нашу капусту, - сказала Рудабе.
Нахваставшись своими приключениями, Конан спросил:
- Что за погибель обещает напустить на нас Верховный Жрец?
- Не знаю, - ответила девушка. - Внутренний круг хранит свои тайны.
- Похоже, он грозит чумой. Я знаю, можно насылать мор при помощи волшебства.
Рудабе пожала плечами:
- Узнаем, когда придет время.
- Случается, чародею не совладать с собственным творением, - размышлял Конан. - Все мы можем оказаться в числе жертв.
- Ты всегда можешь бежать.
- А ты?
Девушка вновь пожала плечами:
- Что будет, то будет. Йезуд мой родной город, я не странник, которому все равно, где жить.
- Но чума может опустошить весь город, и у тебя не останется ни родни, ни знакомых.
- Что ж, - пробормотала девушка, - такова, значит, моя судьба.
- Ох уж эти восточные суеверия! Почему бы тебе не бежать вместе со мной?
Девушка спокойно взглянула на него:
- Я все гадала, когда ты до этого дойдешь. Так вот, Ниал, знай, что я никогда не буду игрушкой в руках мужчины. Когда кончится срок моего служения, я выйду замуж за какого-нибудь пригожего паренька, буду вести хозяйство в его доме и растить детей.
Конан скорчил кислую мину:
- Такая же скука и в моей родной деревне. Я бы показал тебе настоящую жизнь.
- Не сомневаюсь, но быть подругой неприкаянного искателя приключений - не в моем вкусе.
- Откуда тебе знать, девочка, если ты никогда не странствовала.
- Если жизнь хозяйки дома покажется мне невыносимо скучной, я всегда смогу бежать с храбрецом вроде тебя. Но если я уйду сейчас с тобой, я никогда уже не смогу вернуться в Йезуд: жрецы скормят меня Зацу.
Конан воздел к небу руки:
- Митра да сохранит меня от умных женщин, которые планируют свою жизнь, как командир предстоящее сражение! Да ведь вся прелесть жизни состоит в том, что ты никогда не знаешь, что ждет тебя завтра и будешь ли ты вообще жив. И все же ты мне нравишься куда больше всех прочих женщин, хоть и остаешься холодна как лед.
- Ты мне тоже нравишься, Ниал, но не настолько, чтобы потерять голову. Конечно, если бы ты переменил образ жизни - осел на месте, как говорится, - но нет, я не должна давать опрометчивых обещаний. Пожалуйста, проводи меня обратно в храм.
* * *
Пожелав Рудабе доброй ночи, Конан вернулся к себе в кузницу. Не зная, куда девать себя от скуки, он спустился в Кшесрон, где в гостинице застал Парвеза за изучением карты Заморы.
- Мне кажется, наше предприятие, - заявил Конан, - должно осуществить извне, а не изнутри. Покои храма усиленно охраняются. - Он рассказал о своей попытке обследовать храмовые коридоры и о последующем допросе у Харпагуса. - И потому, - заключил он, - мне понадобится длинная прочная веревка, примерно в сорок - пятьдесят локтей. Ты не подскажешь, где такую достать?
- Нет, я не знаю, - ответил дипломат, - но возможно, наш хозяин ответит. Эй, Бартейк!
Бартейк сообщил им, что веревку можно купить в деревне Картой, расположенной в долине в двух лигах от Кшесрона.
- Хорошо, - сказал Конан. - Во сколько может нам обойтись пятьдесят локтей веревки?
Когда Бартейк, прикинув в уме, назвал им сумму, Конан протянул к Парвезу руку:
- Деньги на веревку, господин.
- Трудный же ты человек, - вздохнул дипломат, роясь в своем кошельке. - Но погоди.
Кисло взглянув на Конана, Парвез поднялся из-за стола и ушел.
Оставшись один, Конан оглядел залу. Вошел капитан Катигерн, и Конан приветствовал его кивком. Оба они заказали вина - дешевого, местного, потому что Конан не видел причины разоряться на киросское, если уж не с кем было сегодня разделять это изысканное удовольствие. И он, и Катигерн не потратили слишком много.
Хотя Конан пил больше, чем обычно, вино Бартейка не вызывало опьянения. Через час и он, и бритуниец были все еще трезвы, и Конану было скучно как никогда.
Дочь хозяина подошла, чтобы лишний раз показаться на глаза мужчинам. Конан зевнул и сказал:
- Довольно, капитан. Я, наверное, пойду спать.
- В одиночестве? - лукаво спросила Мандана. Поймав его взгляд, она чуть подалась вперед.
Конан глядел на нее безо всякого интереса.
- В кузнице тяжело работать, - проворчал он. - Ковать мечи - все равно что сражаться. Работа отнимает у меня все силы.
- Ха! - фыркнула Мандана. - Такому силачу, как ты, надо еще и ночью потрудиться, чтобы устать. Ты бегаешь за танцовщицей из храма. Думаешь, я не узнала ее, несмотря на то что она была спеленута, как мумия! По крайней мере, я не скачу перед народом голая, нацепив на себя только нитку бусин.
На другом конце стола раздался кашель: Катигерн безуспешно старался сдержать свое веселье. Сердито взглянув на капитана и на дочку Бартейка, Конан сдержанно попрощался и ушел.