* * *
- Где ты шлялась? Где, я тебя спрашиваю?! Дрянь! Дура неблагодарная…
- Постой, Хриса! Может, еще ничего…
- А то не видно!..
- Хоть бы и видно, нечего орать! Услышат еще… Живо в дом!
Мать послушалась, схватила Агапе за руку, так что девушка едва не закричала, и потащила к кухонной двери. Бабушка переваливалась следом, отца видно не было. Дом и улица спали, небо было полно звезд, но они стали тусклыми, как стекляшки, к которым пристало мыло. Бабушка закрыла дверь, мать, больше ничего не стесняясь, ударила дочь по щеке. Это было не больно, не так больно, как впившиеся в запястье ногти, но Агапе заплакала. От обиды, от того, что полет кончился в пропахшей вчерашним соусом кухне.
- Плачешь? - прошипела мать. - Раньше надо было! Кто?! Судья или кобель этот захожий?..
Отвечать было нельзя. Слова бы добили то, что еще трепетало на краешке души, что нельзя было отдавать. Мать с бабушкой зло спорили, но они не спорили и не ссорились, только ругаясь с отцом. Ей повезло, что бабушка не спала. Наверное, повезло…
- Ты дала?! - Они с Марком стояли так же близко, только там были любовь и небо, а здесь - злоба и доски над головой.
- Мне пора.
- Уже?
- Ох, я и так…
- Звезды утром меркнут, я знаю…
- Ну?! Молчишь?! - Как кривится материнский рот, как уродливо кривится! - Ты только глянь на нее…
- Я гуляла, - вдруг сказала Агапе, - я ходила к оврагам…
Мать опять зашипела, а бабушка вдруг толкнула Агапе на скамью. Ее осматривали, как какую-то овцу. Девушка не кричала и не отбивалась, только стиснула кулаки и поняла, что до сих пор сжимает сорванную Марком веточку бересклета. Все, что осталось от счастья.
- И чего орать было? - Бабушка отобрала зеленый прутик, зевнула и вытерла руки прямо о платье. - По себе судишь, коза гулючая? Не видишь, что ли, гадать она бегала. Наслушалась, не без того, так все уши развесили, даже мордоворот твой, а уж девчонка-то! Да еще и луна полная…
Ей все-таки повезло и с бересклетом, и с луной. В полнолуние у оврага срезают ветки и кладут под подушку - увидеть жениха. Только она никогда не искала женихов, а гадать… Она все знает и так!
- Выпей горячего и ступай спать. Может, и впрямь кого увидишь. Только не сукновала…
- А чем он плох?! - вскинулась мать. - Сейчас за одно одеяло больше дадут, чем за…
Сукновал, мукомол, племянник мытаря… Хорошо, судья Харитон женат, уж его-то родители не упустили бы.
Девушка сбежала под спор о ценах на перо. Знай Агапе, где сейчас Марк, она бы бросилась за ним в чем была, но певец ушел, то есть это она ушла, потому что спешила домой. Время Всемогущее и дочери его вечные, ну почему, почему она вернулась?!
* * *
Если не уснул ночью, на рассвете не уснешь и подавно. Позже - запросто, но когда тьма становится дымчатым хрусталем, просыпается богиня дорог и зовет. Ее зов слышен не всем, но властен над всеми слышащими. Марк слышал, и еще он все равно уходил. У певца две жены - дорога и китара, третья ему ни к чему.
- Так я и знал! - подал голос фавн, которого пришлось растолкать, ибо козлоног дрых на дорожном мешке. - Врал ты все. Гулял он… Лежа тоже гуляют, когда гулящие.
- Подвинься! - не стал вдаваться в подробности певец. - Или вставай, если жрать будешь.
- И кушать, и пить. - Козлоног уже сидел на корточках, раздирая пальцами кучерявые лохмы, из которых лихо торчали рожки. - Ты меня разбудил, ты меня и корми!
- Доставай. - Марк кивнул на мешок, который был слишком тяжел, чтоб его волочь до следующей харчевни, где будут песни, а значит, и хлеб, и мясо, и вино. - Что найдешь съедобного - твое.
Фавн и не думал церемониться: поесть он любил почти так же, как поболтать.
- Не приспичило б тебе девулю валять, - объявил он, - я бы к вечеру еще чего припомнил… Нет, ну какова! Один вид, что недотрога, хотя от козы - козленок. Хриса-то…
- Заткнись и жуй. - Марк красноречиво тронул дорожный посох. - Я, к твоему сведенью, ее ни разу не поцеловал!
- Тогда какого… - ошеломленный фавн аж выронил головку сыра, - какого… ушастого уматываешь?
- Про одно дело вспомнил. - Не окажись Агапе столь пуглива, он бы уже заработал счастье на ночь и ярмо на всю жизнь. Что бы он стал делать в этой деревне? Что бы делала Агапе на дороге? Она не канатная плясунья, ей нужен дом, ему - нет.
- Ты не вернешься, - изрек фавн, вздохнул и занялся сыром. - У нас есть дар предвидения… Время его не отобрало, просто мы почти передохли…
- Что ж тогда ерунду несешь, провидец?
- А прошлое мы не видим, - выкрутился козлоногий. - Откуда мне знать, спал ты с девой или нет. Вот что не выйдет у вас ничего, знаю. Вино тоже мое?
- Твое. А что ты еще видишь?
- А ничего не вижу! - сощурился фавн. - Ни дома тебе не вижу, ни жены, ни денег, пыль сплошную… Ну, и вино. Догонит оно тебя, и правильно. Что ищешь - не найдешь, так хоть пьян будешь, а пьяному умирать и то весело, хотя тут с тобой что-то не то… Не людской твоя смерть выходит, то есть совсем она не выходит!
- Без смерти я как-нибудь обойдусь. Ладно, прощай, раз не свидимся.
- А может, и свидимся, - сменил гнев на милость фавн. - Вот брошу свои овражки и подамся… куда-нибудь. Полтораста лет здесь сижу, надоело… Может, своих найду. Ну не переели же их, в самом деле?!
- Тогда ищи меня в пыли! - Марк привычно подхватил полегчавший мешок и приладил поверх него китару. Ему уже хотелось шагать под светлеющим небом, глядя, как меркнут звезды и черные силуэты распадаются на деревья и дома. Он уже шел, напевая что-то пока непонятное, радуясь утру и вспоминая вечер. Рыжее небо, облачная охота, ожидание… Хорошо, что ничего не случилось: выпитая любовь становится головной болью, недопитая - песней. Песни так и приходят, проступают сквозь скрип дорожной пыли, обрастают словами, бередят душу, пока не стекут с языка и пальцев, став чем-то сразу твоим и чужим.
Тот закат не твой, ты же вечен,
Та звезда - не твоя предтеча,
Та мечта не тебе под силу,
Та Она не тебя любила.
Не любила и не полюбит…
Черный бык, черный пес, лунный бубен…
За спиной кричат петухи, восток наливается розовым, шелестят еще не облетевшие ветви. Холодно, радостно, и как же много дарит дорога, если ей служить и молиться, если вверить себя ей и только ей. Уходить от несбывшегося в рассвет - это как срываться с тетивы и лететь к солнцу, просто к солнцу, никого не убивая…
Утро пей, уходя от ночи,
Чтобы вечности стать короче…
II
Снежинки отрывались от серых туч, чтобы найти свой конец на раскисшей земле. В полете они казались серыми, но на заборах и крышах высились белые подушки. В такую пору по дорогам разъезжают разве что гонцы и самые жадные из купцов, ну или если у кого-то неотложные дела. Ждать певца мокрой ветреной зимой глупо, только Агапе все равно ждала. Жила и ждала, иногда чему-то улыбаясь, иногда плача.
Девушка закусила губу, прогоняя навязчивые слезы, и вернулась в дом. В углу судья Харитон все еще договаривался с матерью и бабушкой о жертвенных курах. Больше в зале не было никого - харчевня поутру пустовала, это позже в нее набивались переделавшие дневные дела мужчины, но ими занимались старшие.
Мать быстро обернулась на скрип, увидела Агапе, ничего не сказала. Судья неторопливо поднялся, оправил отороченный мехом плащ и прошествовал к выходу, одарив Агапе милостивой улыбкой. Девушка заученно поклонилась. Бабушка пошла провожать важного гостя, мать принялась убирать со стола.
- Агапе, - вдруг спросила она, - помнишь старшего писца Карпофора?
Агапе помнила. Мать вытерла руки и велела сесть.
- Судья будет доволен, если ты выйдешь за него замуж. Судья очень ценит усердие Карпофора и хочет поселить в своем доме, но живущий в доме писец не может быть холостым.
Почему Харитон ходит в харчевню сам, а не присылает домоправителя, Агапе понимала. На это ее невеликого опыта хватало, да и подружки постарались - объяснили. Судья был немолод, богат и имел родичей в столице. Он привык получать, что хотел, и восемь лет назад взял в жены первую местную красавицу. Елена все еще была хороша, но Харитону жены было мало, в деревне об этом судачили на каждом углу…
- Опять молчит! - Мать с силой шваркнула на стол медный поднос. - Ох и удружило мне Времечко со старшенькой! Истукан ходячий… Может, ты еще и оглохла? Судья Харитон хочет…
- Хочет-перехочет! - Отцовский рев раздался неожиданно, так неожиданно, что мать вздрогнула. - Скот безрогий!.. Моя дочь ему не подстилка… Расторговался тут! Да кто он такой, чтобы пасть вонючую разевать?! За Перонт бы его, поглядел бы я… А ты, ты чем думаешь?! Дочкой торговать собралась! Дочкой!!!
- Заткнись! - Подоспевшая бабушка загородила мать. - А ты сам? Не купил мою Хрису, скажешь?! Свалился тут нам на голову… Орясина приграничная. Небось тогда деньгами в нос тыкать не стеснялся!
- Судья почище тебя будет! - Мать уперла руки в бедра. - Харитон не воняет хотя бы… Винищем не воняет…
- А ну заткнись! Обе заткнитесь!!! - Отец ухватил скамью, мать с бабушкой шарахнулись к стене. Раздался грохот, скамья врезалась в стену. Другую. С полки рухнул и разлетелся вдребезги цветастый кувшин, мерзко заголосила в своей клетке ученая птица, и, словно в ответ, зашлась слезами мать.