Еле заметный вздох, едва различимая складка между бровями - никто не заметил бы их; никто, кроме Горбатой Мириам. Ее охота, длящаяся больше полувека, подходила к концу; добыча была близко, и все чувства старухи обострились. Не подслеповатые глаза, не утративший тонкость слух - внутреннее чутье и опыт подсказали ей, что священник встревожен и расстроен, что он беспокоится за дочь и злится на нее. Это была брешь в защите, ведущая к вожделенной цели.
- С современными девушками прямо сладу нет, правда? - сочувственно проговорила Мириам. - Никакой скромности, никакого послушания… Открывают колени и руки, стригутся коротко, носят странные украшения… Смеются и разговаривают громко, виляют задом, поливают себя духами, слишком сладкие, слишком горячие…
Абрахам кивнул. Странница говорила и говорила - обо всем, что волновало вдовца последние годы; о том, как тяжело быть отцом взрослой дочери, о том, как трудно защитить ту, которая бежит от защиты… Странница говорила - о причудливых украшениях, что становятся девушкам дороже родителей; о замысловатых кулонах, которые меняют внешность и характер; о дьявольских предметах, которые порабощают своих владельцев - поколение за поколением… Абрахам кивал. Он впал в подобие транса - годами копившаяся тревога, тоска, усталость, отчаяние ослабили его разум, и ловкой старухе ничего не стоило заворожить его. Горбатая Мириам говорила и говорила, и уже приходилось ей поспешно стирать хищную улыбку, раскалывающую морщинистое лицо, - чтоб не заметил замороченный священник и не заподозрил зла.
Ноздри Абрахама подрагивали от праведного гнева, готового обрушиться на голову Марии.
- Я запру ее в доме, она больше не посмеет разгуливать по улицам! - воскликнул он, но Горбатой Мириам было нужно другое.
- Ваша дочь - хорошая девушка, скромная и добрая, - сладко прожурчала она. - Но злой дух, заключенный в кулоне, владеет ею. Отберите Обезьянку - и Мария снова станет покорной дочерью, достойной своего отца. Только спрячьте получше - злой дух не покинет бедняжку сразу, какое-то время она будет одержима желанием вернуть предмет…
- Но куда я его дену? - растерянно спросил Абрахам. - В моем доме трудно что-то спрятать, все хозяйство на Марии, она знает здесь каждый уголок.
- А вы отдайте кому-нибудь на хранение, - предложила Горбатая Мириам. - Достойному человеку, сильному духом и твердо верующему в нашего Господа. Душе такого человека дьявольская обезьяна не сможет причинить вреда.
Сказала - и замерла в ожидании, как кобра перед броском, как гепард в засаде… Абрахам мучительно сдвинул брови.
- Вы же знаете, как у нас в городе… Истинных христиан почти нет, а те, что есть, недостаточно стойки. Я не могу подтолкнуть чью-то слабую душу в ад… - он покачал головой и вдруг просветлел лицом. - Может быть, вы? Я вижу, вы женщина достойная…
Горбатая Мириам скромно поклонилась, и священник не заметил иступленного блеска в тусклых глазах.
- Неужели никого больше нет вокруг вас? - с деланым изумлением спросила она. Абрахам шумно вздохнул. - Ну раз так… - Она вдруг оживилась. - Я могла бы отнести проклятый кулон в святую обитель в джунглях. Там, под защитой самого Господа, никто не найдет его.
Абрахам просиял и сжал в своих огромных черных ладонях хрупкие руки Мириам, похожие на сморщенные птичьи лапки. Старуха со слащаво-скромной миной отвела горящие глаза.
- Сегодня же я заберу кулон у дочери и отдам его вам, - твердо сказал он.
Свистнул кнут, и на гладком плече Марии мгновенно вспух рубец. Девушка закричала от обжигающей боли и попятилась.
- Отдай дьявольский кулон этой достойной женщине и иди молиться, - приказал Абрахам.
- Папа, ты не в себе, - всхлипнула Мария. - Что случилось?
- Делай, как я тебе говорю, несчастная!
Мария снова попятилась, вытерла застилавшие глаза слезы. Только теперь она увидела, что в комнате они не одни: в углу за столом сидела с постным лицом горбатая старуха. Видимо, та самая достойная женщина… Абрахам шагнул к дочери, снова занося кнут, и Мария, вскрикнув, прикрыла голову локтем.
(…так красиво блестела на ладони. Мария почувствовала себя невообразимо счастливой. Она любовалась серебристой Обезьянкой и почти не слушала бабушку Фатин.
- Бойся горбатой женщины, - говорила она. - Когда-то я сумела спрятаться от нее и надеюсь, что она прекратила погоню, но как знать… Если однажды к тебе подойдет горбатая старуха - бойся ее, она пришла забрать Обезьянку. Ее зовут Мириам, и она упорна, зла и хитра… Будь настороже.
Не хвастайся предметом. Не носи открыто. Не используй без крайней надобности и не рассказывай о его свойствах отцу.
- Что ты, бабушка, конечно! - испуганно ответила Мария. Страшно было подумать о том, чтобы рассказать о таком отцу. Абрахам Бекеле даже слишком долгий взгляд на мужчину считал грехом…)
- Папа! - крикнула Мария. - Папа, эта женщина обманула тебя! Она просто хочет украсть кулон!
Горбатая Мириам поджала губы и скорбно покачала головой.
- Не смей клеветать! - проревел Абрахам. - Снимай…
Мария, закусив губу, ринулась на отца. В последний момент она поднырнула, скользнула под вновь поднятую руку. Краем глаза увидела, как встает, подается наперерез старуха, но медленно, мучительно медленно. Хлопнула дверь, и Мария выскочила на улицу. Абрахам бросился было следом, но остановился. Провел рукой по лицу, с недоумением взглянул на кнут, все еще зажатый в кулаке. В ушах звенело. Он с неприязнью покосился на странницу, которая вдруг показалась неприятной и даже опасной - куда только подевалась милая старушка, посвятившая себя Богу.
- Она вернется, - уверенно сказал Абрахам - скорее сам себе, чем Горбатой Мириам. - Куда ей идти? Здесь ее никто не примет, побоявшись оскорбить меня, а уходить из города - самоубийство. Мария очень скоро вернется.
Но он ошибался.
В "Пиццерии" было битком; пропахший пивом и табаком воздух гудел от множества голосов. Марию встретили радостным ревом. Она увернулась от чьих-то объятий, от потянувшихся к ней липких губ, огляделась. Конечно, все здесь уже пьяны, но Марии нужен был только один, инженер-бельгиец. В отличие от шумных кубинских летчиков, выпивающих каждый день, он страдал запоями - три-четыре раза в год, не чаще, но зато - шумно, безобразно, до драк, каталажки и галлюцинаций. Остальное время он оставался тих, трезв и приветлив; однако дома ему бы не обрадовались, и после ухода бельгийцев инженер предпочел остаться в Конго. Мария знала, что он совсем недавно вышел из запоя; знала также, что месье Поль когда-то слыл неплохим пилотом и что свое немаленькое наследство он промотал в рулетку. Этого было достаточно.
Разглядев среди черных курчавых голов розовую лысину Поля, Мария протиснулась за его столик.
- Что ты делаешь здесь так поздно, детка? - спросил инженер и отечески положил ладонь на коленку Марии. - Преподобный Абрахам, наверное, волнуется.
Сидевший рядом с ним авиамеханик радостно хохотнул. Мария пожала плечами и вынула из руки бельгийца стакан. Отпила, томно прикрыв глаза, и улыбнулась, почувствовав вкус воды с лимоном. Как она и рассчитывала, Поль был абсолютно трезв.
- Мне надо в Лулаборг, - сказала она. За столиком расхохотались, но Мария смотрела только на Поля. Инженер покраснел.
- Ты же знаешь, что там война, детка, - сказал он. - Зачем тебе?
- Соскучилась по Габриэлю.
- Завидую твоему братцу. Какой толк? Лучше бы ты соскучилась по мне. И как ты собираешься туда попасть?
- Самолетом, - нежно улыбнулась Мария.
- Давай, Поль, отвези красавицу, - подначил один из пилотов. Поль с растерянной улыбкой провел ладонью по лысине, покачал головой.
- Ой, - огорчилась Мария. - Это, наверное, опасно? Говорят, этот их командир, Тату, велит стрелять по всему, что движется. Какая я глупая! Если бы я подумала раньше - конечно, не стала бы просить вас… подумать только - вы готовы были лететь со мной прямо на партизанскую базу! Какой ужасный риск!
Поль приосанился и поглядел по сторонам. Летчики явно прислушивались к разговору.
- Тату! - фыркнул механик. - Дурацкая кличка. Кого они хотят обмануть? Все же знают, кто там заправляет на самом деле.
- Кто же? - широко раскрыла глаза Мария.
- Скажу на ушко, - ухмыльнулся механик.
Девушка послушно склонила голову, и механик прошептал имя.
- Не может быть! - воскликнула она, отстраняясь и испуганно округляя глаза. - Бедный Габриэль, ему, наверное, очень тяжело там. Говорят, этот… Тату - очень суровый человек. Конечно, это слишком опасно - прилететь в лагерь самого Че Гевары…
- А что тут такого? - небрежно спросил Поль.
- Ставлю пятьдесят баксов, что у тебя ничего не выйдет, - снова встрял механик, и Мария мысленно заверещала от восторга.
- Эй! - заорал Поль. - У кого тут под рукой что-нибудь летающее?
Мария подняла на бельгийца сияющие глаза и улыбнулась нежнейшей из улыбок.
- Неужели?..
- Я доставлю вас к брату сегодня же, мадемуазель, - чопорно произнес инженер.
Жестяные стены бара завибрировали от одобрительного гула.
- Я, пожалуй, с вами, - сказал один из пилотов, вставая. - На моей посудине и полетим.
- И что нам за это будет? - спросил бельгиец у Марии. Та лишь молча улыбнулась в ответ.
Лулаборг, Конго, май 1965 года