На всякий случай, стараясь не шуметь, я выползла из-под дерева. Следовало вернуться к определению направления, пока еще светло. Хотя, кто его знает, может здесь сейчас и есть ночь? Вон, какие луны яркие.
Из примет в запасе оставались еще муравейник и звезды. Ну, муравьев я здесь могла искать до глубокой старости, и скончаться, так и не увидев этих трудолюбивых малявок. Со звездами дело обстояло не лучше - ровное темно-серое небо, без намека на светлые пятна, лишь слегка подсвеченное ореолами лун.
- Если непонятно, где юг, то не все ли равно, куда идти? - я подняла свой любимый грибной рюкзачок (в него прекрасно помещалась корзинка), слетевший с меня во время приземления, и накинула лямки на плечи. Еще раз осмотрелась. Снег, деревья, снег, снег, снег... нож.
Он лежал чуть в стороне от моего посадочного сугроба. Точно такой же, как и в нашу первую встречу, когда я сдуру обратила внимание на мелькнувший в зарослях ельника блик. Если бы не это, я бы сейчас спокойно возвращалась домой, как пишут в сочинениях, "усталая, но довольная".
Мысль пойти за грибами возникла спонтанно, от скуки. Дома заняться было нечем, родители уехали на пару дней в город, а все дачные друзья утопали в недельный поход к дальним озерам. Меня в поход не отпустила мама. Она была неумолима и тверда, как гранитная глыба. Все мои уверения в том, что у меня практически нет температуры и совсем не красное горло, не возымели никакого действия - меня не отпустили.
А ведь так хотелось! Обиднее всего было то, что туда отправилась почти вся наша компания, за исключением меня и Аркаши. С ним-то как раз все было просто - через три дня он уезжал вместе с родителями на юг. Разве поездка на теплое море может сравниться с прогулкой по ближайшим лесам, хоть и с друзьями под боком? А вот я осталась дома совсем по другой причине...
Ровно за два дня до назначенного срока меня угораздило подцепить какой-то хитрый вирус. Вообще-то, простуда была пустяковой, но моя мама, склонная делать из мухи среднестатистического слона, решила, что ребенок почти при смерти. Наверное, когда мне стукнет сорок лет, и у меня перед носом будут бегать собственные, уже выросшие дети, моя мама, услышав, что я чихнула, тут же полетит вызывать реанимационную бригаду, целителей и МЧС.
Два дня я терпела всевозможные издевательства над своим организмом, в надежде, что эти процедуры успокоят маму и в поход меня все-таки отпустят. Роты порошков, батальоны таблеток, молоко с медом, чай с малиной, горчичники в роли тяжелой артиллерии и таранные народные рецепты - крепко стиснув зубы, я выдержала эту атаку. Оказалось, все было зря.
Мысль о том, что я пойду в поход с "та-а-а-ким горлом" показалась моей родительнице даже не глупой, а просто кощунственной. Высказав все свои соображения по этому поводу, она гордо ушла на кухню, откуда еще долго доносился сердитый перезвон посуды, каждым звяком вколачивая гвоздь в просторный гроб моих надежд.
Ну и где после этого справедливость? Я ведь уже не ребенок, даже в паспорте тонко подмечено, что мне уже восемнадцать, и я имею право на свою жизнь. Грозная серия звяков с кухни подтвердила обратное.
На следующий день я бодро рассказала подругам, что у меня осложнение после ангины и вообще "не люблю я эти походы. Никакого комфорта, уюта. Даже ванны нет". Подруги сочувственно покивали головой, и, пожелав мне скорейшего выздоровления, бегом умчались паковать рюкзаки. Везучие!
Три дня я просидела дома, изнывая от тоски и безделья. Слабым утешением служило то, что погода была не блеск - то и дело набегали серые тучки, из которых шел занудный мелкий дождик. Со скрытым злорадством я представляла себе, каково в такую хмарь ночевать в палатке на берегу озера, спасаться от мороси под отсыревшим спальником и есть на завтрак холодную тушенку.
На четвертый день я не выдержала. Дождавшись, когда родители уедут в город, закинула в рюкзачок корзинку, быстро смастерила пару бутербродов, переоделась в "лесную униформу" и, схватив первый попавшийся под руку нож, отправилась на грибную охоту. Особых надежд на удачный исход этого мероприятия у меня не было - от собственной кармы никуда не денешься.
Август в этом году выдался на удивление теплый. Дождь шел именно тогда, когда положено идти уважающему себя дождю, а именно - ночью. К утру лес успевал подсохнуть, и бродить по нему было сплошным удовольствием.
На четвертый час бесцельного шатания по ельнику, после встреч с грибниками, корзины которых едва не проламывались от приятного груза, я критическим взглядом окинула свой улов. Небогато. Мухоморами, что ли, все это прикрыть? Вон, стоят красавцы.
Впрочем, все как обычно. Странно было другое - за все это время я не нашла ни одного ножа. Стоило мне об этом подумать, как слева, на самом краю видимости, что-то блеснуло. Через секунду, обуреваемая инстинктом первооткрывателя, я уже продиралась сквозь густой ельник. Деревца были молодыми и росли так часто, как позволяла им совесть, поэтому к цели я подобралась с максимальными повреждениями, плюс царапины, плюс ссадина на коленке, минус два клока волос.
Однако усилия того стоили. В кольце ельника обнаружилась идеально круглая, словно вычерченная циркулем, полянка, метров шести в диаметре. Землю здесь устилал мягкий ковер из желто-рыжей, как последние закатные лучи, прошлогодней хвои. Ступать по этому настилу было мягко и приятно. Но главной достопримечательностью полянки оставался стоящий четко в центре пень. В него был небрежно воткнут нож. Вертикальное положение он удерживал лишь чудом, зацепившись лезвием за неровный край.
Таких произведений искусства мне находить еще не доводилось. Черный, как ночь, словно целиком высеченный из куска базальта, но обладающий необычным матовым отблеском. Неяркие августовские лучи, пробравшись сквозь густые заросли, задумчивыми бликами бродили по простой, лишенной узоров рукояти, иногда перебираясь на мощное длинное лезвие, с аспидно-черной полосой кровостока. Это был скорее не нож, а кинжал, решила я после некоторых раздумий. Длинный, около сорока сантиметров, с обоюдоострой заточкой. "Тяжелый, наверно. Вон какая щербина на пне осталась. Кто ж такую красоту в лесу забыл? ".
- Эй! Есть кто живой?! - кричать в лесу и привлекать к себе излишнее внимание не люблю, но такие штуки просто так никто без присмотра не оставит. Наверно, хозяин где-то поблизости, просто отошел на минуту. - Эй! Чей нож?!
Отклика не было. Только где-то вдалеке надрывно забрехала собака, да легкий ветер прошелестел по верхушкам ельника.
"Значит, и вправду потеряли", - с удивлением подумала я и потянулась к рукояти. На ощупь она оказалась теплой и бархатистой, словно кротовья шкурка. Едва успев это отметить, я уже была вынуждена выбираться из сугроба.
Все случилось мгновенно, без оповещений в виде сотрясения земли или ударившей с неба молнии. Прикосновение, теплый камень, и сразу за этим полный рот снега.
- Это ты виноват, что я здесь очутилась!
На мои обвинения нож не реагировал, что, в общем-то, неудивительно. Он продолжал тихо лежать на белом покрывале, отражая смутный свет одной из лун. Странно, но снег под ним даже не примялся.
- Ну что, роковая находка? Не желаешь меня домой отправить? Не желаешь - не надо. В таком случае составишь мне компанию. Места тут странные, с тобой как-то надежней будет, - флегматично пробурчала я, пристраивая нож за ремень джинсов. Класть его на дно рюкзака не хотелось, хотя весил он немало, и носить такую тяжесть на боку было не самой блестящей идеей.
Вы когда-нибудь пробовали идти по глубокому снегу, да еще в кроссовках, останавливаясь через каждые десять метров, чтобы их вытряхнуть? Промучавшись таким образом около получаса, я махнула на все рукой, стянула с себя обувь, ставшую ненужной обузой, и спрятала ее в рюкзак. Благо, холода я до сих пор не чувствовала.
Идти босиком было значительно проще, а мой рост помогал окончательно не завязнуть. Начиная с первого класса, я вытерпела по этому поводу столько же насмешек, сколько перепало гадкому утенку из сказки Андерсена: "строительный кран", "телебашня", "тетя Степа", "маяк" - мальчишки в школе ухитрялись придумывать мне до десяти прозвищ в день, а учитель физкультуры настаивал на том, что меня обязательно нужно отправить в спортивную школу, заниматься баскетболом. Потом все сошло на нет: ребятам надоело дразнить человека, который в ответ только улыбается (этой хитрости научил меня папа - сработало безотказно). В спортивную школу я так и не пошла, а к девятому классу большинство мальчишек догнали, а то и перегнали меня в росте.
Сейчас я только тихо радовалась тому, что вымахала такой каланчой. Страшно представить, чтобы случилось, окажись я ростом с гнома. Никакой сенбернар бы не нашел!
Двигаться со скоростью тяжелораненой улитки, пробивая себе дорогу сквозь снежное крошево, оказалось трудным и неинтересным делом. От скуки я стала вспоминать любимые песни, тихонько напевая их себе под нос. Любимые песни закончились, и пришел черед не очень любимых, затем тех, слова которых я помнила только наполовину. Музыкальный репертуар иссяк. Пришлось перейти на стихотворную программу. В ход пошли: впаянный в голову со школьной скамьи Пушкин; любимый мною Лермонтов; забытые Некрасов, Фет, Блок, Есенин... Когда в запасниках осталась только "Песнь о соколе" Горького, я решила передохнуть. К слову, усталости не было, впрочем, как и жажды, голода или каких других потребностей. Словно в этом лесу все старые законы стали недействительны, а о новых мне еще не сообщили.