Я-то, подумалось мне, совершенно иначе вел себя в бытность женихом Флоренс Крэй, властолюбивой дочки моего дяди Перси. Наша помолвка быстро превратилась в размолвку: Флоренс переиграла и обручилась с типом по фамилии Горриндж, который писал верлибры. Однако пока я был ее женихом, я чувствовал себя одной из тех чернокожих рабынь, над которыми измывалась Клеопатра, и меня это, мягко говоря, раздражало. Медяк же, судя по всему, и не думал раздражаться. Когда человек чем-то раздражен, это сразу видно, а тут я ничего такого не заметил. Похоже, он считал монарший запрет на коктейли лишним доказательством того, что она ангел милосердия, неустанно радеющий о его благе.
Вустеры предпочитают не пить в одиночестве, особенно если кто-то рядом наблюдает, не теряют ли эластичность их сосуды, поэтому я отказался от возлияния (с неохотой, поскольку страдал от жажды) и с ходу перешел к главному вопросу повестки дня. По дороге в "Баррибо", как вы догадываетесь, я углубился в размышления о баллотировке Медяка в парламент и теперь хотел знать, что за этим начинанием кроется. Оно казалось мне нелепым.
- Тетя Далия говорит, ты поселился у нее на время предвыборной кампании, чтобы легче было добираться до Маркет-Снодсбери и умасливать там избирателей.
- Да, она любезно пригласила меня к себе. Они с моей мамой вместе учились в школе.
- Да, она мне говорила. Интересно, была ли она в то время такая же краснощекая, как теперь? Ну, и как тебе нравится в гостях?
- Там просто чудесно.
- Все по высшему разряду. Песчаная почва, центральное водоснабжение и канализация, большой парк. И, конечно, стряпня Анатоля.
- О! - воскликнул Медяк, и я думаю, он почтительно снял бы шляпу, если бы только она была у него на голове. - Очень одаренный человек.
- Повар божьей милостью, - согласился я. - Его обеды должны придать тебе сил для предвыборной борьбы. Как идет кампания?
- Успешно.
- Ты уже целовал младенцев?
- О! - вновь воскликнул он уже с дрожью в голосе. Я почувствовал, что задел его больное место. - Знал бы ты, Берти, как эти субчики-младенцы пускают слюни. Но отступать нельзя. Мой помощник говорит, чтобы я ни перед чем не останавливался, если хочу победить на выборах.
- А зачем тебе эта победа? Я-то думал, ты к парламенту и на пушечный выстрел не подойдешь, - сказал я, поскольку знал, что общество там не такое уж избранное. - Что толкнуло тебя на этот опрометчивый шаг?
- Моя невеста захотела, чтобы я баллотировался, - ответил он, и когда он произносил слово "невеста", его голос переливчато задрожал, как у воркующего со своей горлицей голубка. - Она решила, что я должен делать карьеру.
- Ты-то сам этого хочешь?
- Не особенно, но она очень настаивает.
Сердечное сжатие, возникшее у меня, когда я узнал, что эта штучка заставила его покончить с коктейлями, теперь усилилось. Мне, как человеку бывалому, чем дальше, тем яснее становилось, что на этой горячей любви он рискует сильно обжечься, и я даже чуть было не посоветовал Медяку просто телеграфировать ей: "Между нами все кончено", собрать чемодан и сесть на первый пароход, идущий в Австралию. Но, предчувствуя, что такой совет может его обидеть, я ограничился тем, что спросил, из чего состоит процедура выдвижения или, выражаясь по-американски, "проталкивания" кандидата. Не то чтобы этот вопрос меня особенно занимал, просто хотелось поговорить о чем-то постороннем, не имеющем касательства к его ужасной невесте.
Тень набежала на его лицо, которое, как я забыл сказать, было достойно лицезрения (ясный взор, загорелые щеки, волевой подбородок, медные волосы, прямой нос). Кроме того, оно венчало собой тело, радовавшее глаз мускулистостью и стройностью. Можно сказать, что обликом он напоминал Эсмонда Хаддока, хозяина Деверилл-Холла, который ежемесячно вручал конверт с жалованьем дяде Дживса - Чарли Силверсмиту. С виду такой же лирик, готовый в любую минуту зарифмовать "луну" с "весной", он тем не менее, как и Эсмонд, производил впечатление силача, способного, если потребуется, свалить одним ударом быка. Не знаю, представлялась ли ему такая возможность, ведь быка не так часто можно встретить. Однако людей в студенческие годы он валил без разбора, три года выступая на ринге в тяжелом весе за команду университета. Возможно, среди его жертв попадались и быки.
- Это было похоже на страшный сон, - сказал он, по-прежнему пасмурный из-за воспоминаний о пережитом. - Народу в комнату набилось столько, что не продохнуть, - душегубка да и только, и я должен был сидеть и выслушивать приветствия до полуночи. Потом я стал выступать повсюду с речами.
- Так почему же ты сейчас не в своем округе, не выступаешь с речами? Тебе дали выходной?
- Я приехал нанять секретаршу.
- Неужели у тебя до сих пор не было секретарши?
- Была, конечно, но моя невеста ее уволила. Они не сошлись характерами.
Помнится, я поморщился, узнав, что его невеста ввела запрет на коктейли, но теперь я скроил еще более кислую мину. Чем больше я слышал о его нареченной, тем меньше она внушала мне симпатий. Вот кто легко нашел бы общий язык с Флоренс Крэй, повстречай они друг друга. Ну прямо родственные души, или "несносные третирщицы", как назвала бы их одна моя знакомая горничная.
Я, разумеется, не сказал этого вслух. Всему свое время: время назвать кого-то "несносной третирщицей" и время промолчать. Стоит нелестно высказаться о невесте, и уже, как говорится, погладил против шерстки жениха, а кто рискнет погладить против шерстки бывшего боксера-тяжеловеса?
- У тебя есть кто-нибудь на примете? - спросил я. - Или ты отправишься на ярмарку секретарш и будешь смотреть, что есть в наличии?