- Я имею виды на одну американку, с которой свел знакомство до отъезда из Лондона. Мы на двоих снимали квартиру с Литтлуортом по прозвищу Носач, который тогда писал роман, и она каждый день приходила ему помогать. Носач свои сочинения диктует, и он говорил, что она классная стенографистка и машинистка. У меня есть ее адрес, но, возможно, она уже там не живет. Съезжу после обеда проверю. Ее зовут Магнолия Гленденнон.
- Не может быть.
- Почему?
- Что за имя такое Магнолия!
- Нормальное имя для Южной Каролины, откуда она родом. В Америке в южных штатах этих Магнолий как собак нерезаных. Но я не кончил рассказывать про избрание в парламент. Прежде всего, конечно, твою кандидатуру должны выдвинуть.
- Как ты этого добился?
- Все устроила моя невеста. Она знакома с одним министром, и он пустил в ход свои связи. Его фамилия Филмер.
- А. Б. Филмер?
- Точно. Он твой приятель?
- Я бы так не сказал. Наше мимолетное знакомство произошло на крыше летнего домика, куда нас загнал один желчный лебедь. Опасность сблизила нас ненадолго, но закадычными друзьями мы не стали.
- Где это случилось?
- На острове посреди озера в имении моей тети Агаты в Стипл-Бампли. Ты ведь живешь в Стипл-Бампли и. наверно, бывал у нее.
Тут его посетила ошеломляющая догадка, как тех солдат, которые, по словам Дживса. переглядывались на какой-то Дарьенской вершине [Аллюзия на сонет Дж. Китса "Впервые прочитав Гомера в переводе Чапмена", в котором говорится о том, как завоеватель Мексики Кортес и его солдаты впервые увидели Тихий океан.].
- Леди Уорилдон твоя тетя?
- Самая что ни на есть.
- Она никогда об этом не говорила.
- И не скажет. Скорее она постарается это скрыть.
- Боже, значит, она твоя двоюродная сестра.
- Тетя! Нельзя быть тем и другим сразу.
- Я говорю про Флоренс. Флоренс Крэй, мою невесту.
Не скрою, новость потрясла меня, и если бы я не сидел, то, наверно бы, пошатнулся. Хотя чему тут удивляться. Флоренс принадлежит к тому сорту девиц, которые всегда найдут с кем обручиться: сперва она вверила себя Стилтону Чезрайту, потом мне и, наконец. Перси Горринджу, автору инсценировки ее романа "Морские брызги". Пьеса, кстати, недавно была показана публике в театре герцога Йоркского, но провалилась и была снята с репертуара в первую же субботу. Один критик заявил, что этот спектакль лучше смотрится при опушенном занавесе. Интересно, как Флоренс при ее самомнении перенесла все это?
- Ты обручился с Флоренс? - воскликнул я, все еще ошеломленный посетившей меня догадкой.
- Да. Ты не знал?
- Никто мне ничего не рассказывает. Значит, обручился с Флоренс. Ну-ну.
Менее деликатный человек, чем Бертрам Вустер, возможно, прибавил бы: "Попал ты в переплет" - или что-нибудь из той же оперы, поскольку не приходилось сомневаться, что дело этого несчастного плохо; но уж чего-чего, а деликатности Вустерам не занимать. Я только схватил его руку, потряс ее и пожелал ему счастья. Он поблагодарил меня.
- Тебе можно позавидовать, - сказал я лицемерно.
- Я сам себе завидую.
- Она очаровательная девушка, - продолжал я лицемерить.
- Вот именно.
- Умна к тому же.
- На редкость. Романы пишет.
- Один за другим.
- Ты читал "Морские брызги"?
- Просто из рук не выпускал, - соврал я: на самом деле я и не брал его в руки. - Ты видел пьесу?
- Дважды. Жаль, что она не пошла. Инсценировка Горринджа - детище глупца.
- Да, и непроходимого: я как первый раз его увидел, так сразу и раскусил.
- Жалко, что Флоренс не раскусила.
- Да. Кстати, какова судьба Горринджа? Когда я слышал о нем в последний раз, он был еще женихом Флоренс.
- Она разорвала помолвку.
- И очень мудро поступила. У него были длинные бакенбарды.
- Она считала его виновным в провале пьесы и прямо так ему и сказала.
- Да уж, она не из тех, кто смолчит.
- Что ты имеешь в виду?
- Что искренность, честность и прямодушие у нее в крови.
- Да, это правда.
- Она открыто высказывает свое мнение.
- Всегда.
- Прекрасное свойство.
- В высшей степени.
- Такая девушка, как Флоренс, никому спуску не даст.
- Точно.
Воцарилось молчание. Он сплетал и расплетал пальцы, и я чувствовал по каким-то признакам в его поведении, что он хотел бы что-то сказать, но не может решиться. Помню, такую же робость выказывал его преподобие Пинкер (он же Свинкер), когда собирался с духом, чтобы пригласить меня в Тотли-Тауэрс; или взять собак - они кладут вам лапу на колено и заглядывают в лицо, тихо, без всякого тявканья, но давая понять, что есть тема, на которую у них язык чешется высказаться.
- Берти, - произнес он наконец.
- Ау.
- Берти.
- Да.
- Берти.
- Да здесь я. Прости, но не в родстве ли ты с какой-нибудь испорченной граммофонной пластинкой? Может быть, ею была напугана твоя мать?
И тут слова полились потоком, как будто кто-то вынул затычку.
- Берти, я должен сказать тебе кое-что о Флоренс, хотя ты ее двоюродный брат и, наверно, все это и без меня прекрасно знаешь. Она чудесная девушка и, в общем, безупречная во всех отношениях, но у нее есть одна черта, довольно неудобная для тех, кто ее любит и помолвлен с ней. Не подумай, что я ее осуждаю.
- Что ты, что ты.
- Я говорю об этом так, между прочим.
- Конечно.
- Так вот, она не прощает поражений. Чтобы она не разочаровалась в тебе, ты должен выйти победителем. Она ведет себя, как сказочные принцессы, которые заставляли добрых молодцев исполнять желания: то заберись им на хрустальную гору, то добудь волосок из бороды татарского хана, а не справился - катись колбаской.