Пока мы суетились во дворе, Иваныч с управительницей под командованием Полухина утащили еле переставлявшую ноги Машу в одну из казарм. До подхода артиллерии противника особо опасаться обстрела в зданиях не следовало, вот её и уложили на солдатскую койку. Мы с Лари зашли к ней, присели рядом, подтащив табуретки.
— Дорогая, как ты? — улыбнулась колдунье наша нечисть.
— Только не приставай сейчас! — притворно испугалась Маша.
Кровотечение из носа у неё уже остановилось, но вид всё равно был такой, что краше в гроб кладут. К тому же кровь с лица она не стёрла, а скорее размазала, поэтому была похожа на вампиршу, у которой проблемы с застольным этикетом. Лари извлекла из кармана сверкающий белизной носовой платок и стала стирать следы крови с лица колдуньи.
— И всё же, как ты? — с сочувствием спросила демонесса.
— Чуть-чуть очухалась, — вздохнула Маша. — А вот сразу после того, как щит продавила, думала, умру на месте. Сознание потеряла, даже не знаю, как внизу оказалась.
— Иваныч с управительницей и с женой Полухина тебя снесли, — сказал я. — Говорят, ты вообще без сознания была. На-ка вот, выпей…
Я достал из внутреннего кармана куртки плоскую серебряную фляжку, отвинтил пробку и протянул Маше. Та осторожно взяла её и чуть не выронила — спасибо, Лари успела подхватить. Затем Маша понюхала с подозрением содержимое и спросила меня:
— А это что?
— Коньяк, — пояснил я. — Хороший, армирский, двадцатилетний. Он тебе сейчас лучше любого лекарства будет.
Для вящей убедительности я дважды щёлкнул себя пальцем по горлу, показывая, что коньяк надо пить, а не смотреть на него.
— Давай, — легко согласилась Маша и сделала неслабый глоток из горлышка. Поморщилась, но вроде бы ей даже понравилось.
— Оставить?
— Нет, забирай, а то напьюсь, — протянула она мне фляжку. — Пусть поесть дадут, и я посплю. Сейчас ведь можно, верно?
— Верно. Сипаи раньше утра не подойдут, да и пользы от тебя на стенах сейчас… сама видишь.
— Вижу, — кивнула Маша. — А вы идите, у вас как раз дел полно.
— Это точно, только успевай разгребать, — вздохнул я и поднялся, опёршись на колени.
Устал я всё же зверски: самому поваляться в койке минут шестьсот было бы просто замечательно. «На спине посидеть», как любил выражаться старший унтер Парамонов, под чьим началом я служил попервости. Вроде и немного бегал, но после нашего набега на «Барабан» от переизбытка адреналина в крови до сих пор колотит, даже руки дрожат.
— Командир, ты что увял? — ехидно спросила Лари. — Пошли, там нас трофей дожидается, зря я его сюда тащила, что ли?
Я подхватил карабин с кровати, встал, потянулся. Помотал головой, как конь, чтобы согнать сон.
— Ладно, пошли, что ещё остается.
Мы оставили Машу на попечение гостиничной управительницы, которая пообещала холить и лелеять нашу колдунью, а сами направились через тёмный двор форта в сторону комендатуры, за которой находилась гауптвахта.
ГЛАВА 3,
в которой герой помогает командованию форта принять решение, а сам принимает другое — относительно своих планов
Где-то над нашими головами противно заныла мина — и затем с грохотом рванула посреди крепостного двора, хлестнув осколками по бревенчатым стенам казарм и выбив все стёкла, до которых эти самые осколки дотянулись.
— Пошла пристрелка, — сказал капитан Шадрин, опуская бинокль.
— Похоже на то. Лишь бы самолёты не разнесли, — согласился с ним комэск Порошин, стоящий рядом с нами в тесном помещении НП[29], что разместился на верхушке высокой башни, установленной посреди форта на манер донжонов[30] в замках местных баронов. С этой позиции мы могли обозревать все окрестности, а в случае прорыва противника внутрь даже сопротивляться. Хотя бы до тех пор, пока под основание башни не заложат хороший заряд динамита.
Справа от нас, из бетонного колпака дота, задолбила длинной очередью пулемётная спарка. Трассы потянулись к кустарнику на опушке леса, выбили там облака пыли и грязи, но больше никакого видимого действия не произвели.
Сипаи окружили форт с рассветом. Полковые короткоствольные пушки они разместили на закрытых позициях в лесу, а миномёты, все восемь, которые у них имелись, рассредоточили по городской застройке, рассадив корректировщиков по чердакам.
Полковые пушки первыми начали пристрелку, и им сразу начали отвечать гаубицы форта, пытаясь их нащупать по командам корректировщиков с башни. К сожалению, противопоставить хоть что-то миномётам, расположенным совсем неподалёку, форту было нечего. Гаубицы так близко стрелять не могли. Да и непонятно было, куда стрелять. Мины летели из города с разных сторон, и засечь позиции миномётов было невозможно.
Опять хлопнули мины, одна почти в том же месте, где и первая, вторая — на дальней от нас крепостной стене, выбросив клуб дыма и рванув в стороны тучу щепок с толстого бревна частокола. В том месте, где стояли наши машины, пока ни одной мины не упало, но я прекрасно понимал, что это вопрос времени. И если всё будет продолжаться в таком вот духе, то рано или поздно мы останемся безлошадными. Разнесут всё в клочья.
Весь остаток ночи, до самого рассвета, мы с Лари, начальником разведки и комендантом гарнизона допрашивали пленного аколита ордена Созерцающих, так неудачно попавшего в руки нашей демонессе. Нельзя сказать, что добились мы от него многого: Созерцающий толком даже не знал, кто именно стоит за этим нападением, но одно обнадёжило — он точно видел Пантелея с колдуном, возглавлявшим их отряд. Командовал ими старший жрец ордена, один из тех двоих, которых я застрелил в комнате ещё в «Водаре Великом», чем, кстати, здорово спутал им карты, сам того не ведая. Тот самый шар, который остался стоять на столе, был амулетом, заряженным каким-то сверхубийственным заклятием, которое применить и вызвать мог лишь покойный, сам его и составивший. Я подумал, что надо было бы прихватить игрушку от греха подальше, но не догадался. Принял шар за обычный амулет связи, разве что побольше и другого цвета.
Ещё мы вызнали, что Пантелей, пообщавшись с Созерцающими, ушёл в портал — только его и видели. И как с ним встречаться дальше, знал только убитый жрец, который эту шайку наёмных колдунов привёл. Так что в этом мы тоже оказывались в пролёте.
А ещё пленный нас здорово разочаровал в одном: сообщил, что по реке в сторону Пограничного идёт баржа с боеприпасами для миномётов и полковых пушек. А мы-то надеялись, что осада форта пойдёт теми запасами, которые сипаям удалось увезти с собой, отбиваясь от частей пришлых. А не тут-то было…
— Порошин, что делать будем? — спросил пограничник с петлицами штабс-капитана — начальник разведки гарнизона. — Раздолбят ведь всё они из миномётов. И до твоих птичек дотянутся рано или поздно.
— Дотянутся, — согласился комэск. — А что я могу сделать?
— Взлететь на «громовержце»[31] своём, — подсказал Шадрин.
— С ума сошёл?
У комэска чуть пилотка не свалилась — так резко он подкинулся.
— И как я взлечу? Всё под обстрелом, с опушки бьют. Хорошо, что ворота ангаров в другом направлении, а то бы уже все «птички» издырявили. — Порошин помолчал, затем спросил: — Сколько продержимся здесь, как думаешь?
— Сколько-то продержимся, — подумав, ответил комендант. — День, два… Хорошо, что миномёты у них не дивизионные, накаты над ангарами им не пробить, на совесть делали, а к воротам не подпустим. Главное, чтобы нашу артиллерию не раздолбали.
Комэск не меньше минуты молча кусал губы, затем кивнул:
— Надо что-то придумать. И без машин оставят, и нам здесь головы поднять не дадут.
— О том и речь, — пробормотал комендант, болезненно сморщившись при звуке очередного разрыва снаряда на стене форта. — А если гаубицы разнесут, чем рано или поздно всё это закончится, — тогда вообще хана. Развалят стену с заграждениями — и войдут внутрь. Нас тут раз, два и обчёлся.
— Ну, нашу стену так просто не развалишь, — присоединился к разговору пограничный поручик, тот самый, что с нами прорывался, по фамилии Николаев. — Её ещё и заговаривали.
Брёвна действительно были промаркированы рунами «Ир» и «Ac», означающими прочность и здоровье. И руны заметно излучали. В укреплениях это нормальный обычай. И для прочности заговаривают, и от гниения даже. Держались брёвна крепко. Хоть попадания и повреждали дерево, но всё же не так, как могло бы, будь оно обычным.
— Если из пушек долбить и долбить, то развалится, никакие заговоры не помогут, — буркнул комендант, явно страдающий при виде такой порчи вверенного ему имущества.
Я молчал, стоя рядом и в разговор не вмешивался. Но то, что положение складывается безвыходное, понимал уже без посторонней помощи. А каким ему ещё быть-то, если нас в форте неполная рота, а вокруг чуть не бригада с приданными средствами? К тому же, насколько известно стало из сеанса прервавшейся связи, возвращавшиеся в форт пограничники в составе роты попали в толково организованную засаду, были подрывы на фугасах, и, понеся потери, подкрепление отступило на соединение с остальными подразделениями. Так что помощи ожидать пока не приходилось. И начальник пограничной разведки был прав на все сто — спасти нас мог только «громовержец» с его мощным вооружением. Взлететь, засечь миномёты и разнести их в клочья вместе с расчётами — было этому самолёту вполне по силам.
