До ломоты зубов было больно от чувства собственной беспомощности.
Военный министр словно не видел страданий монарха и тем же резким голосом безжалостно крушил «песчаные замки», которые они тут возвели, дожидаясь его приезда.
— А другая половина из этих хозяев что делает? — с ехидцей в голосе осведомился Фомин у Арчегова.
— Большая часть на Украине бузит, атаманы всякие там косяками ходят. На Тамбовщине мужицкое восстание занимается, да по всей России то там, то тут богатые мужички в крепкие ватаги сбиваются. Только ты, Семен Федотович, не обольщайся — сейчас они за нас не встанут, наоборот, супротив воевать будут. И лозунг у них соответствующий имеется — бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют!
— Если волк люто грызет твоего врага, то это не значит, что он стал твоим другом! — Шмайсер делано рассмеялся.
— А еще десять миллионов?
Михаил Александрович спросил с интересом — даже такой утрированный социально–политический расклад вызвал у него любопытство.
— Половина — горожане, мещане, священники, либеральная интеллигенция — те за нас, ибо уже вкусили всех прелестей совдепии. Но помогать они не будут, не надейтесь. Террор их многому научил, они в тряпочку помалкивать горазды. А вот другая половина есть аппарат Советской власти, весьма эффективный. Намного лучше того, что мы имеем здесь! В плане жесткости и жестокости, я хотел отметить. И весомую часть его составляют евреи, которые раньше находились в загоне, за «чертой оседлости». А потому стоять за свою власть они станут крепко.
— Это сто миллионов, но в империи без малого было 170, если мне память не изменяет.
— Думаю, Мики, уже на пять миллионов меньше!
Арчегов явственно скрипнул зубами, сжал кулаки. Он припомнил одно циничное высказывание, что смерть одного человека — это трагедия, а миллионов — статистика.
— И Мировая война лепту внесла, а за Гражданскую и говорить не хочется. Сто миллионов под Советами, это я навскидку назвал. Миллионов 25 на Польшу, Финляндию, Прибалтику и Бессарабию приходится. Эти однозначно враги империи, так что их независимость легче признать, чем воевать еще и с ними. Миллионов 12 в Закавказье, и, за исключением армян, грузины с азербайджанцами нам враждебны.
— Имеется еще 28 миллионов, — подытожил Шмайсер и начал обстоятельно делать свои собственные выводы, как бы переняв эстафету у военного министра. — Из них 20 миллионов на нашей территории, как минимум шесть настроены вражески, оставшиеся есть инородцы Туркестана. Которым, как я понимаю, гражданская война до лампочки, лишь бы соседа ограбить можно было. Так ведь?
— Верно. Мы имеем не больше 14 миллионов лояльного в той или иной мере к нам населения. А потому потерпим поражение, пусть после долгой и упорной борьбы. Наши возможности просто несопоставимы с коммунистами. Так что, воленс–ноленс, но мы сейчас должны выработать стратегию на будущее. И если ошибемся, господа мои хорошие, то винить нам уже будет некого! Сами виноваты!
Арчегов замолчал, положил на стол ладони и нахмурился. Усмехнулся непонятно чему краешком рта и глухо произнес:
— Вы уж меня простите, но от такой жизни я давно озверел. Только с канскими партизанами разобрался, пока снег стоит, да на бронепоезд. А тут с колес и сразу к вам — жену не видел, маковой росинки во рту не было. А вы мне планы суете. Спору нет, Семен Федотович, Генштаб должен о таких вещах заблаговременно думать… Но дай хотя бы сутки на роздых, ноги еле таскаю… — Арчегов просительно улыбнулся и медленно повернулся к Михаилу Александровичу. — Совсем забыл, ваше величество, поздравить тебя с единодушным решением Сибирского Земского собора!
— Константин Иванович, — на этот раз перебили уже генерала, — его решения во многом были заранее предопределены…
— Нет, государь, через три дня все будет не так, по крайней мере, я надеюсь на это.