Когда за ними закрылась дверь, я почувствовала, как на глаза навернулись злые слезы. Резко развернувшись на пятках, я кинулась на кухню, где мужчина спокойно разглядывал внутренности пустого холодильника. Большой нелепый арбуз пузато и важно примостился посреди стола, накрытого желтой скатертью.
– Значит, тебя зовут Люкка? – для чего-то пробормотала я сквозь зубы, уперев руки в бока.
– Ты для чего всю кухню солью засыпала? – Он поднял голову, изогнув черную бровь, и понюхал баночку с открытым две недели назад йогуртом. Сморщившись, Люкка выкинул ее в помойное ведро, спрятанное в шкафчике под раковиной.
Он так по-хозяйски вел себя на моей кухне, что я сжала зубы.
– И чеснок на шею повесила? – продолжал измываться наглец.
Он разочарованно хлопнул дверцей холодильника и поправил криво висящий магнитик. Я резко сдернула ожерелье из чесночных головок.
– Теперь понятно, почему ты такая худая. Лучшие друзья девушки – это свежий воздух и любовь, а не сигареты и кофе.
Тут меня прорвало:
– Послушай, ты! Люкка! – Я ткнула в него трясущимся пальцем.
Мужчина прислонился к подоконнику и скрестил руки на груди, всем своим видом обратившись в слух. Ситуация становилась все нелепее, ведь он стоял почти голый, а я, красная и растрепанная, в перепачканной кровью растянутой футболке, беззвучно открывала рот, как глухонемая.
– Ну коль уж мы провели ночь в одной постели, можешь называть меня Люк, – милостиво позволил он. Похоже, все происходящее его по-настоящему забавляло.
– Вон из моей квартиры! – тихо произнесла я.
Веко на правом глазу нервно подергивалось.
– Не знаю, кто ты там, вампир ли, оборотень, или просто завравшийся нахал, но немедленно выметайся!
– Да я уже собирался, – пожал он плечами. – Дашь какую-нибудь футболку, а то у меня рубаха в крови.
– Футболку тебе?! – Я перешла на крик. – Да как ты смеешь?! Господи, ты же слышал из ванной, что кто-то пришел?! Зачем ты появился?! Ну кто тебя просил?! Коль уж забрался в мою квартиру, так сидел бы тихо, как мышка! Так ведь нет – нарисовался гуашью: смотрите, какой я прекрасный в набедренной повязке! Тарзан хренов! – Горло перехватило, и я закашлялась.
– У тебя истерика! – спокойно резюмировал он.
– Да, – заорала я как безумная, – я истеричка!!! Так что не зли меня и выметайся немедленно!
От бешенства перед глазами плыло. Не ведая, что творю, я попыталась схватить со стола арбуз, чтобы швырнуть его в негодяя, испоганившего за полтора коротких дня мне всю жизнь, но не рассчитала своих возможностей. Арбуз моментально шлепнулся на пол – я едва успела отскочить – и разбился, забрызгав кухню красной липкой мякотью. И тут я заревела. Опустилась на табуретку и, всхлипывая, стала размазывать по лицу слезы.
– Ну как я теперь им все объясню? Они же посадят меня на голодный паек и машину отберут, еще и домой вернут в придачу! – Я завыла. – Ненавижу все это! Ну как ты мог попасться им на глаза? Господи, зачем ты вообще появился?
Он постоял мгновение и бесшумно вышел из кухни, кажется, раздраженно сморщившись. Буквально через минуту я, задыхавшаяся от рыданий, увидела его высокую, одетую во вчерашнюю белую сорочку фигуру, открывавшую входную дверь.
Когда он исчез, слезы покатились еще сильнее, словно внутри сорвало какую-то заслонку. Не знаю, что за чувства боролись во мне – облегчение или разочарование, что идеально красивый Люкка послушался и все-таки ушел.
Люкка
Лифт многоэтажного дома, где он провел пару дней, восстанавливаясь и оживая, нес его на первый этаж, недовольно, по-стариковски гудя. Ловец на запястье Люкки, наполненный энергией, переливался красным. Индустриальный мир, куда его вытолкнул прыжок, конечно, отсталый, но зато энергию в нем можно было черпать ложкой. В первой параллели любая свободная капля вылавливалась и бережно пряталась в ловцы.
Идеально очерченные губы мужчины сложились в кривую усмешку. Он вытащил из кармана мешочек, сорванный с шеи Ии, и открыл его. На ладонь выпала отшлифованная деревянная стрелочка. Неожиданно она крутанулась вокруг своей оси и повисла в воздухе, вертясь как волчок. Люкка поймал стрелку, глянув на свет.
Из-за этого предмета хранители перешагнули через все законы, за которые сами и цеплялись. Когда они увидели его автомобиль (тут Люкка недовольно сморщился: совсем новая спортивная машина с мощным волновым движком нравилась ему сильно), и повели себя как безумные. Эта девочка Ия вызывала настоящее восхищение. Но она слишком глупа, чтобы понять: геройству нет места там, где на кон поставлена жизнь – жемчужина, бесценное сокровище.
Он бы мог прикончить их всех, быстро, но подвело любопытство. В злости он действительно жаждал забрать их жизни, но пожалел, заставил себя сдержаться.
Люк усмехнулся еще шире, спрятав стрелку в мешочек.
Кто же знал, что светловолосый ангел Ия подло ударит его в живот, вывернувшись, как змея.
Это было бы забавно, если бы не было так больно! Красивое лицо Люка превратилось в холодную маску. Безумцы! Открыто нарушить закон! В этом есть непонятный скрытый шарм, но это не значит, что когда он вернется в первую параллель, то не раздавит напавших на него хранителей. Всех. По очереди.
Он от всей души надеялся, что Семья еще не успела устроить по нему поминки. Люк прекрасно помнил, как Рада, жена Оскара, Главы Семьи, три раза устраивала прощание с "вновь погибшим" паскудой Петром, и каждый раз бедолага возвращался в особняк в разгар веселья. Напивался со всеми и не понимал, по какому поводу скорбит Семья.
Люкка засунул руки в карманы. От хорошего настроя не осталось и следа. Голова гудела. Что за неудачная неделя!
Еще эта девчонка, дверь в квартиру которой единственная оказалась нараспашку, надоела, как зубная боль. Худосочная нервная мышка с мужским именем Евгения. Люк ненавидел невзрачных истеричных особ. Хотя, несмотря на сущий ад, в который она превратила его восстановление, возможно, именно она спасла ему жизнь. С ума сойти, девушка Евгения действительно решила, что он вампир! Идиотка, начитавшаяся глупых фантастических романов. Он слышал, что в Индустриальном мире, где люди умели лишь вырабатывать энергию, но не поглощать, половина населения зачитывалась безумными историями о несуществующих чудовищах, а другая половина писала о них.
Наверное, здесь бы хранителей назвали волшебниками, благородными и добрыми, следящими за порядком во всем их разделенном Городами мире.
От собственных мыслей Люкку скривило.
А как бы назвали его, превратившего свою способность дарить и отнимать жизнь в страшное оружие? Вероятно, ведуном, выбравшим черный путь. Звучало, по крайней мере, очень романтично.
Правда, нет никакой романтики в осознании, что хранители разнятся с ним лишь красивыми предлогами для подлых дел. Сущность-то одинаковая. Отличие лишь в том, что он, Люкка, не лгал ни себе, ни миру.
Наконец лифт остановился. Мужчина быстро спустился к выходу на улицу и нажал на кнопку кодового замка, тот неприятно запищал. Люк спокойно открыл дверь и сделал твердый шаг. Волосы обдуло ветром, желудок неприятно свело, и еще сильнее загудела голова.
…Остов его сгоревшего автомобиля убрали с дороги, и покореженные железные контуры очень удачно вписались в окружающий пейзаж. Накрапывал мелкий дождь, желтая умирающая трава, заваленная уже пожухлыми листьями, пропиталась осенней влагой. В его мире времена года были смещены относительно брата-близнеца. В первой параллели давно хозяйничала осень, в Индустриале она только-только давала о себе знать ночной прохладой. Он поежился от капель, попавших за шиворот и, осмотревшись, направился пешком к городу.
У Люка с детства легко получалось переходить из параллели в параллель. Возможно, потому что в его крови бурлило слишком много энергии и медальон-ловец он носил больше для отвода глаз. Многие попадали во вторую, Индустриальную, параллель только с помощью так называемых ворот. Способ, безусловно, удобный, но ненадежный – по дороге путешественники ухитрялись исчезать. Наверное, поэтому "ворота" запретили, официально они остались только в конторе хранителей. Люди месяцами ждали разрешений и виз, чтобы посетить Индустриальный мир, наполненный свободной энергией, курорт для страждущих. Люку было достаточно сделать один шаг. К сожалению, его талант ограничивался помещениями и автомобилями. Хотя на машинах он не любил пересекать границу: разрядится двигатель – и приехал… В Индустриале он оставил уже парочку отличных новеньких седанов.
Таксист сжалился над ним и подобрал на въезде в город. Уже через час Люкка выходил из машины на мостовую одного из самых фешенебельных районов. Огромный трехэтажный особняк с одной стеклянной стеной, а другой – увитой пожелтевшим плющом казался сказочным. Калитку открыл охранник с каменным лицом, он же расплатился с водителем.
По выложенной оранжевыми плитками дорожке между молоденькими яблоневыми деревьями Люк прошел к черному входу в коттедж, а оттуда, не вытерев ног, в светлую теплую гостиную Главы Семьи.
Оскар, почти старик, полный, невысокий, с большими седыми усами, пожелтевшими от табака, скрестив худые ноги в тапочках в виде плюшевых медведей, развалился в глубоком кресле и внимательно изучал свежий номер "Новостей" через тонкие стеклышки узких очков. В большой пепельнице дымилась толстая сигара, на ветке огромного фикуса, упиравшегося зелеными листьями-опахалами в потолок, сидел воробей, снизу за ним плотоядно следил очень похожий на Оскара кот, такой же седой и тучный.
– Я запретил Раде собирать поминки, – не отвлекаясь от газеты, заявил Люкке мужчина. – Переодень рубашку, а то ее удар хватит. Ты весь в крови.