– Всё просто замечательно! – надрываясь, врал я. – Ты же знаешь, в нашей глухомани Московская сотовая практически не берёт. А ведь я говорил Льву, переходи на Билайн! Что? А, где он сейчас?! Знаешь… на пляже! Да, вот только ушёл, буквально с полчаса назад… Нет, не переживай, разумеется, я за ним присматриваю. Он у тебя кремень-мужчина, вот вчера, помнится, встретили мы с ним симпатичную такую астраханку, практически без ничего, и… Нет! Нет! Нет, приезжать не надо! Я ж и говорю, это меня она чем-то там заинтересовала, а Лев прошёл мимо, даже не взглянув! Ну а то… честное слово! Скажу… непременно, всё ему скажу… Что-то ещё передать? Поцелуй… а он правильно поймёт?!
Повесив трубку, я добрых десять минут тупо рассматривал в зеркале красную физиономию прожжённого лжеца. Зрелище настроения не прибавляло…
А тут ещё раздался стук в дверь. Я поплёлся в прихожую, посмотрел в глазок и понял, что открывать не надо – на площадке, у лифта, стоял здоровенный загорелый бомж в рваном халате, грязной чалме и остроносых тапках на босу ногу. Сейчас их у нас много побирается, то ли узбекские цыгане, то ли казахские турки, то ли… Стук повторился, уверенно и настойчиво.
– Меня нет дома! – как можно суровее рявкнул я.
– Открывай, витиеватый шайтан тебе сзади в джинсы! – царственно раздалось из-за двери. – Андрюха, не томи, Аллах не простит, и я обижусь!
Когда мой друг Лев Оболенский ввалился в квартиру, я не знал, с чем к нему броситься – с объятиями или кулаками?
– Без комментариев. Все вопросы после ванной. На мне уже блохи со вшами в чехарду играют, хочешь, поделюсь? Тогда пусти совершить омовение…
– Стиральная машина ждёт-с, залезай, – гостеприимно предложил я.
Полчаса спустя чисто вымытый, побритый, исхудавший, но довольный Лев в моём махровом халате, трещащем у него на плечах, вышел из ванной комнаты. Первое, что он сделал, – это попросил меня сию же минуту взять ручку и тетрадь. Можно подумать, я и сам не догадался бы…
– Записывай, быстро, пока помню, – сел на кухонный табурет, встал, заглянул в холодильник, вытащил початую бутылку аргентинского "Тоssо", снова сел и продолжил: – Непроверенный хадис! В смысле откровение от Аллаха, но ещё не утверждённое ни одним учёным суфием. Звучит так: "И не фиг шляться ночью по незнакомому городу, когда шайтан, не дремлющий даже днём, с заходом солнца вообще бодрствует напропалую!" Успел? Тогда давай пиалы и штопор.
– Пиал в доме нет, обойдёшься хрустальными фужерами.
– Пиал нет, кумганов нет, хорезмских ковров нет, кокандских блюд для самаркандского плова тоже небось нет?! Андрей, ты же великий, блин, писатель, а живёшь, как… – Оболенский перехватил мой взгляд на казачью шашку в углу и, вздохнув, закончил: – Ладно, согласен на остатки оливье и холодный борщ в кастрюльке. Твой обед – мой рассказ, идёт?
– Уговорил. – Я выставил на стол два фужера, Лев церемонно наполнил их рубиновым вином.
– За то, чтобы впредь ни к кому из нас, нигде никогда не подходил пьяный джинн с нетрезвым предложением: "Пойдём, дорогой, без тебя в Багдаде такая скука…"
Я едва не поперхнулся! Багдад?! Это что же, выходит, он снова был на…
– Нет, – спокойно ответил мой друг. – Если честно, то сначала это был Коканд. Что я пережил, мама родная… И всё из-за этого Ходжи Насреддина, карданный вал ему в заднюю дверцу! А ведь я уже практически стал честным человеком…
Глава 1
По возвращении всегда скапливается столько дел – обнять сына, погладить собаку, пожурить жену, пострелять её гостей… Ничего не перепутать!
Одиссей с Итаки
Получалось, что лично он, Лев Оболенский, ничего предосудительного не совершал. В ту памятную ночь он ушёл от меня спокойный и счастливый, действительно намереваясь совершить размеренный подлунный променад и не более…
Летние звёзды в Астрахани висят низко и кажутся тонко выкованными, скорее из белого золота, чем из северного серебра. Они столь чисты, что подобны хрусталю – приглядевшись, можно через одну большую разглядеть тысячу маленьких. Их блистающая россыпь на Млечном Пути не ощущается острой, она лишь щекочет босые пятки ангелов…
Мой друг так увлёкся, что почти не смотрел себе под ноги, а в результате за каким-то поворотом грудью врезался в группу нетрезвых азиатов. Это были обычные узбекские разнорабочие, гастролирующие без документов почти на всех строительных площадках нашей великой страны. Работают за копейки, стараются, как могут, по-русски говорят из рук вон плохо, да и пьяными бывают крайне редко. Но в этот раз были…
– Ай, шайтан! – злобно ощерились двое самых пострадавших, вылезая из придорожных кустов. Трое удержались на ногах…
– Уф, мужики, – добродушно пожал плечами Лев. – Ну, призадумался, виноват, с кем не бывает…
– Зыдес людъи ходят, э?! Карим, съкажи… Иде Карим?!
– Вай дод… – вместе со всеми выдохнул наш герой, когда понял, что шестой узбек от столкновения с ним рухнул в неплотно прикрытый канализационный люк. Он даже первым полез его вытаскивать и, помнится, был жутко поражён, что у извлечённого (но дурно пахнущего) бедолаги оказалось безумно знакомое лицо…
– Бабудай-Ага?!
– Ага, конечно! – в тон откликнулся мокрый гастарбайтер, ни капли не коверкая русский язык. – Слушай, ну нигде от тебя покою нет, раз собрались по-человечески выпить с друзьями и… нате вам – поборник нравственных устоев припёрся! А ведь за тобой ещё с прошлого раза ящик пива числится…
– Бабудай-Ага! – не веря своим глазам, возопил Оболенский, едва ли не бросаясь азиату на шею. – Какими судьбами, старина? А как там дедушка Хайям, а Ходжа, а Рабинович, а все наши?! Да я тебе не один ящик поставлю, только расскажи…
– Вах, – отмахнулся тот, кого другие называли Каримом, и тоже дружески приобнял Льва. – Что зря рассказывать буду, от слов больше ветра, чем дел… Сам иди посмотри. А то очень скучно без тебя в Коканде… и в Бухаре, и в Хорезме… без тебя, Лёва-джан, такая скука! Пойдём, дорогой…
Вот тогда потомок древнего дворянского рода, бывший зампрокурора, отец семейства, верный муж и законопослушный российский гражданин впервые испытал удар звезды в лоб! Или по лбу, но это скорее скользящее попадание, а ему досталось именно в лоб! Он хлопнулся навзничь, гулко ударившись затылком и лишь на секунду зажмурив глаза от немыслимой боли. Лев открыл их спустя вечность от бьющего в лицо восточного солнца!..
Далее был крик… Приводить его в полной звуковой гамме нет смысла, достаточно того, что разморённый полуденной жарой Коканд вздрогнул. Под перепуганным стражником встала на дыбы гнедая лошадь, какая-то женщина в чадре уронила кувшин с головы, уличные мальчишки испуганно прыснули по подворотням, и даже мулла из ближайшей мечети точно запомнил час, когда он услышал "крик шайтана, на чей хвост наехало колесо колесницы святого Хызра", ибо человек так орать не может…
Оболенский сел и протёр глаза. Он находился в самом центре небольшой утрамбованной площади, судя по всему, гончарного квартала незнакомого восточного города. Неподалёку высилась украшенная резным кирпичом мечеть. По площади сновал народ. Люди, на мгновение сражённые Лёвиным криком, вновь возвращались к своим делам. Хотя два наиболее любопытных бедняка всё же подошли поближе:
– Да защитит тебя Аллах, почтеннейший чужеземец. Не ты ли издал этот ужасающий рёв, подобный рёву бесчестного иблиса, оплёванного верблюдом праведного мусульманина?
– Айм нот дую спик узбекстэн… – привычно начал наш герой, но вовремя опомнился. – Хотя нет… какого фига! Я прекрасно говорю по-узбекски, мать вашу!
– Видно, ты великий мудрец, о чужеземец, знающий разные языки и почитающий наших мам. – Оболенскому услужливо помогли подняться. – Скажи, зачем ты сидел на земле? Зачем так кричал? У тебя большое горе, кто-то умер?
– Я сам… в фигуральном смысле, – поправил Лев, видя, как вытянулись лица заботливых горожан. – Просто этот зараза джинн (чтоб ему сдохнуть без опохмелки!) забрал меня из моего мира и перенёс в ваш. А кто его просил, спрашивается?! Это в прошлый раз я был головой об асфальт с налёту ушибленный, сразу кома, лазарет, пробирки-капельницы-клизмы… Но сейчас-то я всё помню!
– Ты… долго стоял на солнце с непокрытой головой? – после секундного замешательства угадал один.
– Да нет же!
– Вай, он сказал "да" или "нет"? – удивился второй. К их экспрессивному разговору начали прислушиваться, любопытный народ, отложив повседневные дела, спешил посмотреть на чудно одетого чужестранца, говорящего странные вещи.
– Я имел в виду, что уже был здесь! Ну, на Востоке… В частности, в Багдаде. А это вроде другой городишко?
– Это благословенный Коканд, город ковров и пряностей!
– Н-да, название подходящее и запашок чувствуется, только не уверяйте меня, что корица пахнет сероводородом… Так вот, меня в Багдад дедушка затащил с помощью джинна. Он вообще любитель залить за воротник пиалку-другую кой-чего покрепче простокваши… Дед в смысле! Да, и звали его… звали его… Аллах Акбар! Нет, Хвала Хайям… нет, вот ведь вертится на языке… рак, краб, лобстер… Лобстер Хайям! Опять не то, но вроде…
– Хайям Омар? – тихо предположил кто-то.
– Точно! – восторженно взревел Оболенский. – Хайям Омар – это мой якобы дедушка! Тот самый, который написал:
Нежным женским лицом и зелёной травой
Буду я наслаждаться, покуда живой!
Пил вино, пью вино и, наверное, буду
Пить вино до минуты моей роковой!
– Вай дод, он читает такие вещи вслух, – испуганно начал озираться народ. – Воистину, кто бы посмел, кроме сумасшедшего…
– И ещё там был такой Ходжа Насреддин, домулло называется, так с ним мы вообще корифаны не разлей кумыс… А чего это все разом припухли?