Как мог знать? Да в том же Лондоне с середины XVII в. существовало Королевское общество - Английская академия наук. В ней выступали знаменитый английский ученый Ньютон, Бойль - один из авторов закона Бойля - Мариотта, разносторонний ученый Гук - автор закона, названного его именем. Присылал туда доклады Левенхук, колумб микроскопии, делал сообщения Галлей, чье имя носит одна из комет. Комета Галлея появлялась в 1682 г., при жизни Свифта, и ожидалась в 1758 г., через 32 года после выхода в свет "Путешествий Гулливера" ("ожидается через тридцать один год", - сказано в тексте). Последняя встреча с небесной странницей состоялась в 1986 г. На этот раз к комете почти вплотную приблизились наши космические корабли "Вега" (Венера-Галлея), сфотографировали небесную странницу в профиль и анфас, исследовали химический состав ее газов.
Астрономию Свифт знал превосходно. До сих пор удивление специалистов вызывает следующий отрывок: "Они (лапутские астрономы. - Г. Г.) открыли две маленькие звезды или спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удален от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, а более отдаленный находится на расстоянии пяти таких диаметров. Первый совершает свое обращение в течение десяти часов, а второй в течение двадцати одного с половиной часа, так что квадраты времен их обращения почти пропорциональны кубам их расстояний от центра Марса".
Так вот, эти спутники действительно были открыты в 1877 г., через полтора века после выхода в свет "Путешествий Гулливера". Их два, они очень малы; первый находится на расстоянии полутора диаметров от центра планеты, другой удален на три с половиной диаметра. Период обращения их семь часов с минутами и тридцать часов. Именно к этому второму спутнику и направлялся советский аппарат "Фобос".
И как же рисует нам астрономов Свифт? Комичные, нелепые, донельзя рассеянные чудаки, один глаз уставлен в зенит, другой - неведомо куда, беспомощные, неуклюжие. Заняты ненужными рассуждениями, волнуются по пустякам - из-за комет каких-то, боятся, что Солнце погаснет, что Земля сгорит. А что творится рядом, не замечают. На столбы натыкаются, в ямы падают, забывают слушать и говорить, по ушам и губам надо их хлопать.
Почему же с такой насмешкой изобразил Свифт Ньютона и его соратников? Да потому, что он знал не только ученый Лондон, но и Ирландию, голодную, обобранную, нищую полуколонию, сочувствовал обнищавшему народу. Вот и нарисовал мир, где мудрецы витают в облаках, в прямом и переносном смысле, а хозяйство в запустении, дома разваливаются, поля заброшены, простые люди голодны и оборваны, как в Ирландии. Не будем подробно останавливаться на четвертом путешествии Гулливера. Гулливер приходит к выводу, что все люди - отвратительные порочные существа, любое животное благороднее, разумнее и чище.
С точки зрения Свифта, гуигнгнмы - говорящие лошади - идеал. Каковы же они? Дружелюбны, доброжелательны, спокойно-бесстрастны. Умирая, не горюют, умерших не оплакивают, женятся без любви, только для продолжения рода. У них есть хозяева и есть слуги-работники, причем потомственные, сословие слуг. Фермеры живут независимо, ведя натуральное хозяйство. Раз в четыре года хозяева собираются для решения общих дел - этакая деревенская сходка. Что касается культуры, она не очень высока. Городов нет, нет торговли и мореплавания. Гуигнгнмы занимаются земледелием и скотоводством, умеют строить дома и лепить посуду, но орудия у них каменные, им неведом металл и неведома письменность. Для правильной жизни даже и грамотность счел ненужной писатель Свифт.
Подведем итоги. Что же хотел сказать, что хотел показать автор? Отправившись к лилипутам, он как бы взглянул на человечество в бинокль; увидел мелочную суету тех, кто воображает себя великими, владыками мира. В королевстве великанов разглядывал человека вплотную, как бы в лупу; увидел грубость и невежество. Ну а что же думают самые умные, самые ученые? Витают в эмпиреях, на каком-то летающем острове, занимаются ненужными абстракциями, знать ничего не хотят о подлинных нуждах народа. Власть имущие пыжатся, простые люди прозябают в грязи, мудрецы эгоистично повернулись к ним спиной. Плохой народ - люди. Лошади и те неизмеримо лучше их.
К горькому выводу пришел писатель, не видящий будущего, критикующий мир с позиций уходящего прошлого… идеализированного, добавим мы.
Итак, изображая лилипутов, великанов, лапутян и говорящих лошадей. Свифт имеет в виду людей. Фантастика - обрамление, условность, литературный прием, зачем же понадобилось невероятное в романе, изображающем человека?
Беседа вторая
Зачем же невероятное?
Свифт - не единственный писатель, который вводил в свои произведения фантастические образы. Вспомним лермонтовского Демона, пушкинскую Русалку, в повести Гоголя - Нос, превратившийся в самостоятельного человека; в произведении Бальзака волшебная шагреневая кожа укорачивает жизнь героя при исполнении его любых желаний, в "Фаусте" Гёте Мефистофель (западноевропейский вариант черта) возвращает молодость.
Зачем гениальный немецкий поэт ввел в свое произведение черта? Говорят, был у него друг, язвительный молодой человек, все отрицавший, послуживший прообразом Мефистофеля. Ну и пусть изобразил бы язвительного молодого человека. Для чего же понадобилось превращать его в черта? Что приобрел сюжет с включением в произведение фантастического существа?
Три качества: исключительность, наглядность и значительность вывода.
Интерес к исключительному - характерная черта человеческой психологии. Общее мы лучше понимаем через единичный пример, примеры же предпочитаем броские. Тысячи детей играют на мостовой - рискованно, но привычно, и прохожие идут мимо, занятые своими мысля ми. Но вот мальчик, погнавшийся за мячом, попал под машину - все сбегаются в ужасе. И дома расскажут с потрясением: "Вот до чего доводит беспечность!"
Аналогично внимание к чрезвычайному в литературе. Не ростовщик, не вор, не судья - дьявол самолично явился в гости. Не о доме, не о саде, не об имуществе - о бессмертной душе торгуются. Исключительность вносит в историю о докторе Фаусте Мефистофель.
Второе достоинство фантастического образа - наглядность. Вопрос, волновавший Гете: в чем счастье человека? Автор отвечает: не в молодости, не в любви, не в вихре наслаждений, не в почете и придворной жизни, счастье в творческом труде на благо народа. Но чтобы выяснить, в чем же счастье, человеку (Фаусту) надо было перепробовать все, о чем мечтается. Однако в реальной жизни все иметь нельзя. Все дать и даже вернуть молодость герою может только сверхъестественное существо. С точки зрения построения сюжета роль Мефистофеля при Фаусте служебная: он - исполняющий желания. Конечно, у него есть и самостоятельное значение: он - олицетворение сомнения, насмешки, скептического отрицания, оправдывающего бездействие и равнодушие, он - оборотная сторона самого Фауста, выражение усталости и разочарования стареющего ученого.
О трагедии Гёте написаны целые тома, нет нужды и нет возможности пересказывать их. В данном случае мы с вами беседуем о фантастике, о том, зачем понадобилось фантастическое в литературе вообще, в этой главе говорим, как фантастическое помогает писателю при построении сюжета и выявлении главной идеи, в частности - зачем понадобилось Гёте фантастическое в его глубоко философской трагедии "Фауст".
И вот мы видим, что мистический образ делает яснее историю поисков человеческого счастья.
А в итоге у читателя возникает обобщенный глобальный вывод: даже черт не мог предложить иного счастья, кроме благородного труда. То же стремление к глобальным выводам можно наблюдать и в научной фантастике. Например, повесть Алексея Толстого "Аэлита" кончается апофеозом любви. Слово "любовь" несется через космические просторы от Марса к Земле. Нет для любви преград.
Если место действия отнесено в космос, автор как бы убеждает нас: "Так будет везде!" Если время действия отнесено в будущее, автор как бы говорит: "Так будет всегда!"
Итак, повторяем: у литературы невероятного есть три основных достоинства - исключительность, наглядная простота, значительность выводов.
Мефистофель - невероятное существо, сразу привлекающее внимание читателя. Исключительность этого образа - его достоинство. Оборотная же сторона такой исключительности образа - его недостоверность. Во имя значительности выводов автор как бы приглашает читателя примириться с недостоверностью образа - принять его как условность. Без условности, как известно, нет искусства. В каждом виде искусства - свои условности.
Например, условность кино в плоском экране, в неимоверных масштабах крупного плана, в мгновенной смене точек зрения, в переброске через тысячи километров и сквозь годы.
Условность театра в сцене - этой комнате с тремя стенами, в которой поочередно высказываются герои, делая вид, что не замечают полного зала свидетелей. Опера добавляет еще и условность пения: герои объясняются друг с другом ариями или речитативами. В балете же выражают свои переживания танцем.
У литературы свои условности, свои правила. Мы забываем о них, читая художественные произведения.
Условность в печатном тексте. Условность во "всезнайстве" автора: самые сокровенные мысли и чувства героев откуда-то известны ему. Условно герои, не знающие русского языка, говорят и думают на этом языке. Условно на современном языке говорят исторические лица.
В произведениях же фантастики "разрешается" изображать как истину не только вполне возможное, но и невозможное сегодня и подчас невозможное вообще.