- На каком основании, сэр? Кто вы такой?
- На том основании, что вы имеете честь разговаривать с сэром Демби коронером двора ее величества королевы Елизаветы. Прошу подчиняться моим приказам!
- Я же говорил, что парни поспешили, - хмуро изрек Джон Хинт и приложился к бутылке: - За упокой души раба божьего Кристофера!
Однако, к его искреннему изумлению, дептфордский богатырь повел себя независимо.
- Если я не ошибаюсь, сэр, - сказал он решительно, - власть коронера двора распространяется только на семь миль вокруг от места пребывания ее королевского величества. Или не так? Может, в законе есть изменения?
Офицер усмехнулся и глянул на него прищуренными глазами.
- Вы не ошиблись и хорошо знаете закон, коронер. Я вижу, на вас можно положиться в самых сложных делах. Но хватит разговоров!
- Но вы еще не ответили на мой вопрос, сэр, - напомнил упрямый Джон.
- Охотно удовлетворю ваше законное любопытство, коронер: ее величество королева Елизавета вместе с вельможным послом короля Франции Генриха Наваррского сейчас на пути из Лондона в Дептфорд. Через час будет здесь.
- Я же говорил, что корабельная рея лучше королевской виселицы, - опять ворчливо отозвался Хинт.
- А ты кто такой, старый болтун? - уставился на него сэр Демби.
Джон Хинт гордо распрямил плечи.
- Я, - медленно ответил, - боцман самого сэра Френсиса, хранитель корабля "Золотая лань" адмирала Дрейка. Эту ногу я потерял, когда мы с сэром Френсисом…
- Иди проспись! - жестко оборвал его сэр Демби. - Потому что завтра ее величество вместе с посланцем короля Франции торжественно посетит твою "Золотую лань". Гляди, как бы тебя самого не вздернули на рею за последнюю ногу.
Официальная передача дела (закон есть закон) не заняла много времени. Через полчаса Джон Шорт заглянул в корчму "Скрещенных мечей". Он был задумчив и хмур.
- Два кубка грогу, миссис Булль, горячего, - заказал Элеоноре.
- Лучше один сначала, господин, - скромно посоветовала корчмарка, потому что второй остынет и утратит вкус.
- Не остынет, так как он - для вас. Я угощаю.
- Что вы, господин! Женщине не к лицу выпивка.
- Немножко и женщине можно, - авторитетно заявил Джон.
- Ну, если немножко…
Выглядела она сейчас чистой, аккуратной, спокойной, с умытым от слез лицом. Джон наблюдал, как она готовит грог, и в глазах у него было какое-то странное беспокойство, которое почему-то волновало корчмарку, даже руки стали словно чужими.
- Прошу, посидите со мной, миссис Булль, - предложил Джон. - Если вы не возражаете, побудем вместе это время, пока никого нет.
- Спасибо, господин, - Элеонора осторожно присела к столу, на самый краешек стула. Руки спрятала под аккуратный фартук.
Джон отхлебнул из теплого кубка и с едва заметной печалью, которую не в силах был скрыть, проговорил, словно размышляя вслух:
- Так что задумал я уйти со службы. У меня для нее, вероятно, не хватает ума и таланта, потому что не могу что-либо понять…
- Не говорите так, господин, все вас любят и уважают.
- Все? - Джон напрасно пытался заглянуть со своей высоты ей в глаза.
- Я это слышала, господин, - опустила ресницы Элеонора.
- Вот о чем я думаю, - Джон кашлянул, потому что голос у него вдруг стал хриплым. - Живете вы здесь одна, с маленьким сыном и служанкой. А в двери корчмы разный народ входит.
- Это - так…
- Взять хотя бы сегодняшних бандитов… Кто испугается одинокой женщины? Каждый ее может обидеть, а то и ославить. Некому защитить одинокую женщину.
- Ваша правда, господин.
- Какой я господин? Говорите мне просто - Джон.
- Слушаюсь, Джон. Но тогда и вы называйте меня Эли.
Джон быстро наклонился к кубку.
- Я вот о чем думаю… Эли, - выжимал он из себя слова, - у меня есть кое-какие сбережения. Думаю, их вполне хватило бы, чтобы корчму перестроить в постоялый двор. И говорю вам, ни один из буянов здесь и не пискнет!
- Я уверена в этом, Джон.
- Это уж точно! - поднял он голову, довольный заслуженной похвалой. - И маленький Питер меня уважает. А как жить мальчишке без отца? То есть… я что… я хотел сказать… - Джон в растерянности начал краснеть.
- Вы хорошо сказали, Джон, - маленькая рука Элеоноры мягко легла на его здоровенную ручищу.
Джону стало тепло и уютно. Может, от горячего грога…
…Спустя несколько дней сэр Демби, коронер двора ее королевского величества, косноязычной судебной латынью составлял, по сути, оправдательный вердикт для верховной палаты канцелярского суда:
"…и названный Ингрем, боясь быть убитым и сидя в вышеописанной позе между рекомыми Николасом Скирсом и Робертом Поули, так что никаким образом не мог уклониться, защищаясь, и ради спасения собственной жизни, когда же и в том же месте схватился с названным Кристофером Марло, чтобы отобрать у последнего упомянутый кинжал; в той схватке этот Ингрем не мог уклониться от названного Кристофера Марло; и так случилось в той схватке, что названный Ингрем, защищая свою жизнь, нанес тогда в том же месте упомянутым кинжалом, длиной в 12 дюймов, названному Кристоферу смертельную рану над левым глазом, вглубь на два дюйма и шириной в один дюйм; от этой смертельной раны вышеупомянутый Кристофер Марло тогда и на том же месте умер".
Вскоре Ингрем Фрайзерс получил высочайшее помилование ее королевского величества и вернулся к своим будничным обязанностям - секретарствовать в Скедбери-Хауз, резиденцию Томаса Уолсингема, племянника сэра Френсиса.
А что произошло с Робертом Поули и Николасом Скирсом? Уже через неделю их выпустили на свободу как непричастных к убийству в корчме "Скрещенные мечи". Первое, что сделала эта ловкая парочка, - направилась в казначейство Тайного совета и потребовала платы.
- С каких это пор, - ехидно спросил клерк, - мы начисляем заработную плату лицам, которые шляются по корчмам и отдыхают по тюрьмам?
- Не мели чепухи! - прикрикнул на него Поули. - А ну, отсчитай нам деньги. Вот, читай! - он ткнул под нос клерку приказ. - Что здесь написано? "В указанное время находились на службе ее величества". За каждый день - шиллинг. Быстро гони кругляшки в наши кармашки!
А над покойным ложь и клевета справляли свой шутовской танец, потому что имели, видать, опытного постановщика. Передавали всякое, для того чтобы через грязный слой слухов, перемешанных со сплетнями, не смогли пробиться и слабые ростки правды. Одни говорили, что он умер на улицах Лондона от чумной эпидемии, другие рассказывали, что вроде бы очумевший от рома Кристофер подрался в кабаке с такими же пьяными повесами, не поделив какую-то юбчонку, мало для них проституток - вон их сколько шляется. Слово за слово, дело дошло до ножей, и вот - пожалуйста! Но хватало и таких, которые в ответ на все это, словно сметая паутину, читали огненные строки из "Тамерлана Великого":
Столкнитесь, небо и земля! Конец!
Земля утратила все, чем гордилась.
А небо дух свой избранный сожгло!
Земле и небесам над ним рыдать,
Но лучшего вовек им не создать!
Тогда в ход пошла тяжелая артиллерия церковников. Была издана "поучительная книжечка" "Видение божьего суда", в которой преподобный Томас Берд доказывал, что смерть негодного еретика Марло - это перст божий и небесная кара. Он писал:
"В атеизме и нечестивости не уступая другим, о ком шла речь, вместе с ними был покаран один из наших соотечественников, оставшийся в памяти многих под именем Марлин, по образованию - ученый, воспитанный с юных лет в университете Кембриджа, но по роду занятий - драмодел и непристойный поэт, который, давая слишком много воли своему разуму и не желая считаться ни с какой уздой, погряз (как и следовало ожидать) в такой крайности и озлоблении, что отрицал бога и сына его Христа, и не только на словах кощунствовал над троицей, но также (как истинно свидетельствуют) писал книги против нее, уверяя, что наш Спаситель - лицемер, а Моисей - фокусник и развратитель народа, что святая Библия - лишь пустопорожние и никчемные сказки, а вся религия - выдумка политиков. И вы посмотрите, какое кольцо господь вдел в ноздри этого пса лающего…"
Этот печатный донос они читали вдвоем - Томас Неш и Ричард Бербедж.
- Бедный дружище Кит! - сказал Томас и с омерзением швырнул брошюру в мусорную корзинку. - Скажи-ка мне, Ричард, как подвигается дело с "Гизом"?
- В том-то и дело, что никак, - нахмурился актер и, словно защищаясь, поднял руку, потому что хорошо знал невыдержанную и быструю на горячее слово натуру Неша. - Погоди, Том, сейчас я тебе все расскажу. Да выслушай ты наконец меня! Рукопись, а мы же имели единственный экземпляр, исчезла.
- То есть как это - исчезла? - у Томаса гневно сошлись брови.
- Если бы знать! Однако у нас есть подозрение. На днях у нас толкался этот бездарный стихоплет Уотсон, из-за которого Крис в свое время чуть не угодил на виселицу, но не пойманный - не вор. Кому и что тут докажешь?
- Прибью негодяя! - поклялся Неш.
Ричард Бербедж, не соглашаясь, покачал головой.
- Не прибьешь, Том. Не прибьешь…
- Вот увидишь!