Красивое было зрелище и странное. Вроде перышек, если их бросить с высоты: медленно так спланировали, только волосы волной разлетелись и рубашечки раздулись, как парашютики. И на землю не встали, а вроде как дотянулись до неё кончиками пальцев - у всех босые ножки, зуб даю, лучшие ножки в нашей части галактики. Совсем игрушечки.
В общем, сущее кино. Но нарисовать-то, дело ясное, что угодно можно - а тут всё наяву! И я ещё подумал: сколько ж весит такая лапусечка? Положим, рост у них не богатырский - но всё-таки? Ведь живое же тело!
А они тем временем окружили мою авиетку и комментируют:
- Как внушительно! Почти божественно!
- Н-да-с, совершенная техника…
- Удивительно просто: неужели такая ко-онструкция - и вдруг летает?!
- А давайте её сталкивать! Со скалы, например? Ба-бах!
- Хватит уже! - говорю. - Давайте вас сталкивать! Вы ведь сами сверху вниз летаете!
А они - хи-хи-хи - и врассыпную! Как связка воздушных шариков с гелием внутри, если верёвочка лопнет. И до меня дошло, что не весят они абсолютно ничего.
Я одного, что подвернулся, в лиловых цветах, поймал за ножку. Крохотная тёплая ножка - и тянет вверх, как тот самый шарик на ниточке, легонько, но ощутимо. А владелец как брыкнётся!
- Свободу летающему люду! - кричит. - Помогите, охотятся!
Похоже, они дружно решили, что развлекалово продолжается.
Я всех их девочек переподнимал - будь у меня такая подруга, на руках бы её всю жизнь носил, честное слово! Одно удовольствие. Они свой вес меняют, как захотят - и когда им летать не надо, делаются, как маленькие птахи. Будто одну одёжку в руках держишь. Что они с законом тяготения вытворяют - я так и не понял. Я их серьёзно спрашиваю, а они издеваются в своём стиле:
- Бабочек едим.
- Не слушай её, всё по-другому: берёшь ветер, только несильный, обвязываешь шарфиком…
- Всё враньё, слушай меня: тут самое главное - ни о чём не думать. От мыслей голова перевешивает…
- Слушайте, трепачи, - говорю, - скажите лучше, где вы так насобачились говорить по-нашему?
- Мы, - хохочут, - дорогуша, вообще всё знаем!
- И как только, - говорю, - у вас головы не перевешивают? Ну ладно. Если всё знаете, тогда где взять пирит?
- А это минерал? Тогда под землёй. А если под землёй - значит, в подземельях ищи. Пусть тебе хозяева подземелий сами покажут.
- А где, - спрашиваю, - те подземелья?
- Вот сейчас и выкопаем, - говорят. - Только бы ты улыбался.
Пойди получи от них серьёзную информацию!
Но к тому моменту я с ними уже освоился. Всё-таки, славненькие, весёлые… сволочи… И вокруг их уже собралось душ пятьдесят. Что показательно: дети у них такие же лапулечки, только маленькие, а старых и даже просто зрелых совсем не видно. Все подросточки. И я даже подумал, что эта летающая братия совсем не взрослеет. В принципе. Что они это физически не могут. Помню, даже решил, что они и не умирают - ну как таких вообразить мёртвыми? Невозможно…
Где они живут, в смысле, где у них дома, я так и не узнал. "Здесь и живём", - говорят. Но не на деревьях же! Чем питаются и как делают себе такую одежду и такие феньки - между прочим, сложные в работе безделушки - опять же непонятно. "Колдуем", - говорят. Но несмотря на всю эту чушь, я понял, что мозги у них не первобытные. Что они до чего угодно сходу дорубают. И я решил, что на Мангре все жители такие умные, смелые и весёлые. И хорошенькие.
Звали они себя - Летающий Народ.
Я ту, первую девочку, у которой имя пишется нотами, с собой звал. Объяснялся в вечной любви с первого взгляда. Но дозовёшься, как же! Смеётся и похабничает, как старый пират с перепою. И взаимопонимания я от неё не дождался…
Жуть, как мне жаль улетать было. К вечеру они костёр устроили - зажгли непонятно что, неизвестно как - и горит выше травы. И у них откуда-то оказался мёд, хлеб как пирожное и какой-то странный выпивон, в вазах или бутылях, светящийся. Внутри организма он, по-моему, тоже светится, субъективное наблюдение.
Уютный выдался вечерок и ночка ничего себе, если не считать, что добропорядочная до безобразия. Они песни пели, но исключительно наши песни, причем самые хамские - а я, помнится, всё просил их сказать что-нибудь на местном наречии, чтоб дешифратор настроить. Но они, верно, думали, что я уже совсем в хламину накачался, потому что несли какую-то изящную тарабарщину с просветлёнными минами… Нет, всё равно славно.
А где подземелья, они мне так и не сказали. Врали, трепались - и отпускать не хотели. Но утром я всё-таки улетел. В просветлённо-грустном настроении, и направление выбрал по собственным догадкам…
А утречко выдалось славное. Ясное, свежее и тёплое.
Но минут через пятнадцать полёта на самой малой, чтоб всё рассмотреть получше, лес кончился. И солнечное утро кончилось И похолодало сразу, и потемнело, и облачка набежали непонятно откуда. И потянулась под авиеточным бортом ровная травяная степь под пасмурными небесами - скучноватое, надо сказать, зрелище.
По степи дорога вьётся - разрезает простор на две неровных половины и за горизонт уходит. И я опустил авиетку к самой земле и повёл над дорогой - может, думаю, встречу кого-нибудь.
И точно: получаса не прошло, как увидал человека. Едет верхом на мохнатом длинноногом звере с тощей шеей, а второй зверь, гладкий и потолще, тащится следом на верёвке. Лошадь, говоришь? Может быть, я не зоолог. Пусть будет лошадь.
Я подлетел поближе и поставил авиетку на грунт перед этими - ну, как ты их назвал? Ожидал, что всадник - такая же лапочка, как мои лесные знакомцы и такая же умница, но обломался и очень неприятно. Это оказался не всадник, а всадница. И во-первых, далеко не красавица, чтобы не сказать больше, а во-вторых, она так удивилась, что схватилась за меч - а вооружение у неё имелось весьма и весьма нехилое.
Я сам обалдел. Деваха, представьте себе, той самой породы, которой лавры воюющих мужчин покоя не дают. Без всяких, то есть, милых округлостей, плоская боевая машина, глаз не радуется. В этаком, знаете, первобытном бронежилете из проволочных колечек поверх полотняной рубахи, в юбке из грубой кожи с какими-то пластинами железными, в тяжёлых сапогах, а поверх всего этого - широкий плащ с капюшоном. Ни одна уважающая себя красотка ни за какие коврижки так не оденется. К тому же в левой могучей мозолистой руке - поводья этой её лошади, а в правой - рукоять меча солидных размеров. На широком ремне - целый арсенал: фляга, нож, какой-то примитивный самострел, целая связка метательных штуковин вроде дротиков, а из-за плеча торчит оперение целого букета стрел, которые как-то там приспособлены.
И всё это венчает хмурая обветренная физиономия без малейших признаков дружелюбия, грубоватая и малосимпатичная. И вдобавок, когда я с ней заговорил, обнаружилось, что она ни черта не понимает. Не всё коту масленица.
И пошло-поехало: я её упрашиваю остаться поговорить, а сам дешифратор настраиваю, чтобы хоть какие-то мосты навести, а она - ноль внимания, фунт презрения, замахивается мечом и выражает, согласно ПП-индикатору эмоциональных состояний, негодование, отвращение и досаду вместе взятые.
Но на ругательства наши машины настраиваются быстрей, чем на любые церемонии. В конце концов с грехом пополам поняли мы друг друга, хотя симпатий это и не прибавило.
Дама на меня смотрит, как святой отшельник на нечистого духа, и говорит:
- Что тебе от меня надо, колдун?
- Я не колдун, - говорю, - я солдат.
- Откуда ж у тебя машина колдунов? - говорит, ядовитая, как тот самый цианистый калий - смертельная доза. - Ты всё врёшь, ты колдун, таких, как ты, надо убивать!
Я про себя поминаю господа бога-душу-мать.
- Я, - говорю, - колдуна убил, а машину себе забрал.
- Допустим, - говорит. - Но как же она тогда тебя слушается?
- А я, - говорю, - перед тем, как колдуна убить, заставил его рассказать, как она управляется. Сообразила?
Смотрю: у неё глаза по тарелке.
- Так ты что ж, - говорит, - пытал колдуна?
Я уже сообразил, что влип по самые уши, но решаю доврать до конца - гладко выходит.
- А чего, - говорю, - с ними церемониться, с мокрохвостыми!
И понимаю: правильная тактика, хоть и подлая - сменила надменная особа гнев на милость, смотрит на меня с некоторым даже интересом.
- Никогда бы не подумала, - говорит. - Ты, значит, крутой… А откуда держишь путь?
- А вон, - говорю, - с той стороны, где лес.
- Ого! - говорит. - Там летающие ведьмы живут. Знаешь?
Умереть - не встать.
- Да за кого, - говорю, - ты меня держишь-то? Я что, по-твоему, слепой, или идиот? Натурально, знаю. Видел. И даже больше. Но не болтать же об этом направо и налево!
Дама успокоилась и кивает:
- Это правильно. Они могут и подслушать, эти ведьмы.
- Они такие, - говорю. Щёки надул - крутого строю по местным понятиям.
Начинает налаживаться вроде как светская беседа - и вдруг ни с того, ни с сего снова заводится моя собеседница. Хватается за меч.
- Слушай, - кричит, - колдун, кончай мне зубы заговаривать! А почему это ты меня сначала не понимал, а потом понял!?
- А разве так не всегда бывает? - спрашиваю.
- Нет! - вопит, а сама уже рвёт и мечет. - Ведьмы понимают сразу, а чужеземцы не понимают вообще! А так, как ты - это колдовство! Ты мне всё наврал, колдун, готовься к смерти!
А драться мне с ней, понятно, совершенно неохота. Потому как я не люблю, когда меня убивают, а для самообороны у меня штурмовой тяжёлый бластер - такое злое колдовство, что ей, бедняжке, и не снилось никогда.