Глава 3
С расстоянием Миша погорячился – мы прошли почти десять километров, а переезда все не было. Местность не баловала разнообразием видов – широкие поля, засаженные различными сельхозкультурами, от гречихи до подсолнуха, перемежались небольшими рощицами, похожими на защитные лесополосы.
И при подходе к одной из таких рощ мы вдруг услышали выстрелы. Стреляли из винтовки одиночными. Стреляли спокойно и неторопливо. Размеренно. Так используют оружие, когда стрелку ничего не угрожает. Например, при расстреле безоружных.
Взяв трехлинейку на изготовку, я стал осторожно пробираться через лесок на шум. Мишку я по-человечески просил остаться на месте, но этот малолетний дурак все равно увязался со мной. Метров через сто мы увидели крышу какого-то строения, опознанного Барским как домик обходчика по запомнившейся примете – покосившейся дымовой трубе.
Удвоив осторожность, временами вообще опускаясь на четвереньки, мы с товарищем приблизились к самой ограде, оказавшейся невысоким, всего лишь по колено, штакетником, выкрашенным веселенькой зеленой красочкой. В целом небольшая изба и крохотный приусадебный участок производили приятное впечатление: домик аккуратно покрашен, резные наличники радуют глаз, на окнах кружевные занавесочки. Даже собачья будка сияет свежей краской. На заднем дворе находится чисто символический огородик – десяток коротких грядок. Перед избушкой разбита круглая цветочная клумба.
И вот как раз вокруг нее сейчас топталось несколько человек. Точнее – пятеро военнослужащих. Разглядеть с расстояния в пятьдесят метров детали обмундирования я не мог, но спутать с чем-то характерные каски… Определенно это были немцы. Поодаль стоял мотоцикл с коляской и небольшой четырехосный броневик.
Немцы, весело горланя (правда, из-за дальности я не различал слов, но общий настрой оставался понятным), устроили фотосессию, центром которой являлось нечто, лежавшее посреди клумбы. Какой-то тюк с барахлом или мешок – плохо видно. Они, попеременно передавая друг другу фотоаппарат, щелкались на фоне этого странного объекта, принимая "героические" позы.
– Веселятся, гады… – Мне вдруг вспомнилась улыбка летчика, с которой тот расстреливал женщин и детей, и руки непроизвольно сжали винтовку.
С трудом подавив в себе желание выстрелить по ненавистным фигуркам в мундирах непривычной расцветки, я до крови закусил губу.
– Чего это они? – удивленно прошептал Барский. Он тоже не мог понять причину веселья.
– Да хер их, уродов, знает! – злобно прошептал я. – Что делать-то будем, Михаил? Явно ведь, что связи с начальством теперь не будет. И помощи мы не дождемся, раз уж эти твари здесь.
– Может, это десантники? Я слышал, что гитлеровцы часто десант на парашютах и планерах высаживают, – предположил Барский. – Вот сейчас наши подоспеют и перебьют их!
– Ага, десант… – хмыкнул я. – Броневик с мотоциклом им тоже на парашютах сбросили? Похоже, что где-то прорыв, а эта группа – разведка или головной дозор. И уж больно беспечно они себя ведут… Или тупые, что сомнительно, или знают, что оказывать сопротивление здесь некому. В любом случае – надо срочно бежать к поезду и предупредить наших. Хотя… толку будет мало! У нас тяжелых больше сотни, а вывозить не на чем. Вот ведь жопа…
Я не стал договаривать, что в случае верности моей оценки ситуации все уцелевшие после бомбардировки обречены. Если даже сразу не убьют – концлагерь не самое приятное место на земле. Задумавшись над вероятными вариантами выхода из неприятной коллизии, я не сразу заметил, что фашисты прекратили фотографироваться и, подойдя к броневику, что-то обсуждают. Похоже, что получили радиограмму – из башни торчала голова в пилотке с надетыми поверх наушниками. Этот тип, похоже командир, приказал своим грузиться. Трое залезли в машину, а двое отошли на несколько шагов.
Негромко стрекоча движком, броневичок укатил в сторону от железки, оставив на прощание небольшое сизое облачко выхлопа. Двое оставшихся солдат постояли пару минут, глядя вслед уехавшим товарищам, затем закурили и, тихо переговариваясь, пошли в сторону домика.
Блин, а ведь это шанс! Я огляделся по сторонам и, наметив две запасные позиции, прошипел Барскому:
– Я сейчас буду стрелять. Что бы ни случилось – ты должен лежать на месте. Иначе, если тебя немцы не убьют, я потом рожу разобью! Понял?
Миша угрюмо кивнул. Хорошо, что не стал препираться, не до того сейчас.
Целюсь в голову дальнему. Хотя это практически не имеет значения – второй ближе ко мне на пару шагов. Выстрел! Вот это удар – пробитая каска отлетает на три метра! Фашист оказался опытным – увидев смерть напарника, мгновенно, не потеряв ни одной секунды, бросился к ближайшему укрытию – домику обходчика. Молодец, на это я и рассчитывал! Впрочем, на случай если бы он растерялся, у меня имелся запасной план. Но раз уж все пошло, как намечено… Быстро меняю позицию – бегом, только слегка пригнувшись. С этой точки мне видна только часть фигуры противника, спрятавшегося за углом. Обозначаю свое присутствие (надо держать врага в напряжении) – стреляю в расплывающийся силуэт и, не дожидаясь результата, снова сломя голову бегу на третью позицию. Немец, выставив из-за угла ствол карабина, бабахнул куда-то в сторону залегшего Барского. То есть – по тому месту, откуда был произведен первый выстрел. Только бы Миша не запаниковал!
Уф! Добежал! Отсюда фасадная стена дома просматривалась как на ладони. И стоящий у крыльца немец представлял собой большую ростовую мишень. С такой дистанции я мог бить в любое место на теле, на выбор. А языки нам нужны? Нужны!
Выстрел! Фашист роняет карабин и, схватившись за плечо, сползает на землю, оставив на белой стене красную кляксу. Готов красавчик! Выскакиваю из-за дерева и мчусь к избе, контролируя каждое движение цели. Но солдат явно не готов геройствовать – сидит, зажимая рукой рану.
Добежав, ногой отбрасываю в сторону немецкий карабин. Его владелец поднимает на меня глаза. Сказать, что он удивлен, – ничего не сказать. Вылупил шары, словно приведение увидел! Ну да, я ведь выгляжу шестнадцатилетним пацаном. Я, в свою очередь, тоже внимательно разглядываю солдата – это мой первый увиденный вблизи враг. На вид – обычный человек, молодой парень лет двадцати. Черты лица правильные, глаза серые, слегка небрит – щетина светлая…
А хорошо этому арийцу сраному прилетело – морда бледная, как у покойника. Болевой шок. Как бы он раньше времени кони не двинул. Шприц-тюбиков с промедолом сейчас в аптечки не кладут, придется народным методом… Снимаю с пояса флягу и, резко сунув горлышко в кривящийся рот фашиста, вливаю в него граммов сто. Конечно, жаль переводить водку на эту тварь, но мне ведь и поговорить с ним надо. Ну, вроде отпустило – щечки порозовели…
– Мишка! – я распрямляюсь и машу рукой. – Дуй сюда!
Барский выносится из рощи, как спринтер на стометровке.
– Как ты их! Молодец! – на бегу восторженно орет мой товарищ.
– Давай-ка, бери винтарь, – я сую Мишке трехлинейку и горсть патронов. – И вставай на шухере!
– На чем? – оторопел Барский.
– Охраняй! Вдруг эти на броневике вернутся. Стрелять-то умеешь?
– Конечно! – немного обиженно ответил Барский, действительно привычно-отработанным жестом приоткрывая затвор, чтобы проверить наличие патрона в патроннике. Затем он пополнил магазин. Ну, в общем, понятно – сын офицера все-таки… В смысле – командира РККА.
– Отлично! Приглядывай за дорогой!
Так, с чего начнем? Снять ремень, на котором только небольшой патронташ с тремя кармашками и штык-нож. Эге, а где все остальное? Не с тридцатью же патронами он воевать собирался? Ладно, с этим можно разобраться потом, а сейчас нужно узнать – где его дружки и не свалятся ли они нам на голову в ближайшую минуту.
– Name, Dienstgrad, Regimentsnummer! Antworten, Arschloch! – рявкнул я на немца, сопроводив слова мощным пинком ногой по ребрам.
Свободное владение немецким языком – добрая традиция моей семьи. Наша фамилия похожа на еврейскую, но на самом деле в предках у меня числились немецкие бароны с приставкой "фон". Причем самые настоящие, а не какие-то там "остзейские". Когда-то давно, в восемнадцатом веке, младший сын нищего баронского рода фон Глейманов поступил на службу к русскому царю. И все его потомки тоже отдавали свои жизни на русской службе. В общем, стали Глейманы простыми русскими людьми, даже приставка "фон" где-то потерялась. Один из представителей нашего рода, мой прадед, прапорщик военного времени, сделал в восемнадцатом году правильный выбор – вступил добровольцем в Красную Армию. И умудрился сделать карьеру – дослужиться до должности командира полка. Правда, сорок первый год прадед не пережил, доблестно погибнув где-то под Уманью. Однако любовь к "родному" языку он деду привил, а дед потом отцу, а уж после они оба – мне. Я даже учился не в простой, а в спецшколе, где все предметы преподавали на немецком. Так что "языком Гете и Шиллера" владел свободно. Что очень помогло мне десять лет назад – я получил хорошую работу в совместной российско-немецкой строительной компании. Меня даже три раза посылали в Ганновер на полугодовые "курсы повышения квалификации". И за время таких командировок я чрезвычайно обогатил свой словарный запас сленгом и ругательствами.