На выезде из вески путник рассеянно потянул за левый повод, объезжая бредущую навстречу девчонку: щуплую, оборванную, растрепанную, шмыгающую носом. На дороге порванными бусами алели капли крови.
"Лавины они боятся, ишь ты, - презрительно подумал всадник. - Чем может навредить мой выбор, если свой они давно уже сделали: наплодили нищеты, а теперь плачутся, что кормить нечем…"
* * *
Рыска до того устала, что прошла мимо путника, будто мимо пня, хотя обычно ребятня разлеталась с его дороги, как пугливая воробьиная стайка. Девочка и нетопырь уже разминулись, когда что-то словно толкнуло Рыску в спину, заставив обернуться.
Крысиные глазки поблескивали как мокрые смородинки. Тварь тяжело дышала, приоткрыв пасть, в ноздрях и капельками на мешке запеклась кровь. Рыска машинально поднесла руку к носу, утерлась - вглубь стрельнула боль, на коже осталась красная влажная полоса. Откуда?! Неужели ударилась, когда в лесу упала, да в запале не почувствовала? Ох, и рубашка вся в пятнах…
Глаза заволокло мутью, в носу защипало, потекло сильнее, жиже.
- Ну, чего в землю вросла? - раздался за спиной скрипучий голос бабы Шулы. - Обходить тебя прикажешь?
Девочка торопливо посторонилась. Одной рукой старуха опиралась на палку, с трудом переставляя опухшие ноги, в другой держала полотняный мешочек. Когда Шула потряхивала им над дорогой, из дырочки в дне порошила желтая горчичная пыль. Путник уже скрылся из виду, и власть в веске опять принадлежала мольцу.
- Хорош выть-то, - ворчливо-жалостливо прикрикнула старуха на Рыску. - Какие еще твои горести: ноги ходят, спина гнется… Беги домой, отец тебя уже обыскался.
Все предыдущие напасти показались девочке милыми шуточками Богини. Рыска боялась и ненавидела обоих своих отцов. И того, который ворвался в веску под вражеским знаменем, ударом кулака свалил на землю первую встречную женщину, наскоро ею овладел и кинулся грабить дома. И того, который так и не смог простить этого черноволосой, в мать, девочке с "жабьими" саврянскими глазами. Когда через восемь лет в доме наконец-то появился второй ребенок, жизнь Рыски стала совсем невыносимой. Отец каждым взглядом, каждым жестом показывал: "Ты здесь чужая. Если б тебя не было, у нас была бы нормальная счастливая семья. А так - напоминаешь и напоминаешь о том позоре".
"А где ты тогда был? В сарае прятался?" - однажды запальчиво выкрикнула девочка, и озверевший отец отлупил ее так, что Рыска чуть не померла, две недели на печи провалялась. Мать даже не попыталась защитить дочку, подхватила на руки младенца и выскочила из избы, чтобы крики его не разбудили.
На том Рыскина семья и кончилась. С отцом она больше не разговаривала, ластиться к матери перестала, хотя раньше все надеялась, что сумеет заслужить ее любовь.
- В папашу пошла, дрянь эдакая, - ругался отец, чувствуя вину перед девочкой, но не желая признаваться в этом даже самому себе. Проще наорать и ударить. - Поганая саврянская кровь, пригрел крысенка под своей крышей…
Рыска упрямо молчала и старалась держаться подальше от дома. Но там ее вороньем поджидали мальчишки…
- Даже ребятишек послал к сажалке тебя поискать, - добавила баба, - да вы, видать, разминулись.
- Ага, - шмыгнула носом девочка. - Разминулись.
Что лучше: мчаться домой или попытаться отстирать рубашку в канаве у общинного поля? Наверное, домой - чем дольше отец будет ее искать, тем сильнее рассердится. А за рубашку так и так влетит, в грязной теплой воде кровь с нее не сойдет, только размажется.
На бегу Рыска лихорадочно гадала, что же такое страшное она натворила. Калитку за собой не закрыла и куры со двора разбежались? Нет, она через забор возле будки перелазила, так ближе. Что-то сделать забыла? Да вроде и птице зерна насыпала, и поросенку помои отнесла, а козе - сена охапку закинула. В гости никто не собирался, мать ничего не просила…
Отец встретил девочку у общинного колодца, за три избы от своего двора, что было совсем дурным знаком.
- Где ты шлялась, паршивка?!
Рыска привычно пригнулась, и ладонь лишь скользнула по макушке.
- Ой-ё, а рубашку как изгваздала!
Девочка так же молча увернулась от второго удара, не убегая, но держась на таком расстоянии, чтобы отец не мог ее больше достать. Как собака, которой и деваться некуда, и колотушек огрести не хочется.
Невысокий, кряжистый, красный от жары мужчина утер текущий по лысине пот. Облегчение в этом жесте пересиливало злость.
- Живо домой, умойся и переоденься, - отрывисто велел он, поняв, что сейчас лучше сдержать гнев, чем гоняться за этим крысенышем по веске. Забьется в какую-нибудь нору на чужих задворках, потом до темноты искать будешь.
Это что-то новенькое! Обычно отец так просто не отступался, пробовал-таки ее изловить - и порой успешно. Рыска, не сводя с него настороженного взгляда, бочком проскользнула мимо и припустила к избе. Колай вразвалку пошел следом, благодаря Богиню, что та вовремя вернула ему непослушную девчонку, и вдвойне - что скоро от нее избавит.
Избу отец строил как времянку, "обживемся - новую отгрохаем, в два этажа". Пока Рыска была маленькой - верила. Потом поняла: просто хвастается, чтобы не пасть в соседских глазах совсем уж низко. И не то чтоб Колай был ленивым или там криворуким, даже наоборот: с утра до вечера то в поле, то чинит что-то, то на хуторах подрабатывает, но уж больно рисковать боялся. Предлагал ему сосед на паях болотную делянку выкупить и грибы-шатуны на продажу растить - не отважился, отказался. Сосед другого подельника нашел и сейчас даже летом в сапогах с подковками щеголяет, женку взял молоденькую. В прошлом году четверо весчан подрядились стадо скаковых коров в Саврию гнать - дорога дальняя, тяжелая, разбойников вдоль нее прорва. Звали и Колая, тот неделю думал, ходил по избе и зудел слепнем (как Рыска надеялась, что он уедет!), да так за околицу нос высунуть и не отважился. Правильно боялся: вернулись только трое, один вдобавок охромел на всю жизнь. Отец до сих пор с гордостью вспоминал, какой он верный выбор сделал, а Рыска с завистью смотрела из-за забора, как дети того, хромого, кормят цепного кобеля объедками мясного пирога. Черным же трудом в веске на новую избу не заработаешь.
После солнечного двора в доме казалось темно, как в погребе. Затхлый воздух пах кислым молоком, под потолком вяло жужжали мухи, недоумевая, куда это они попали.
- Ну наконец-то, - проворчала мать. Младенец на ее коленях тихонько вякнул, и женщина торопливо склонилась над ним, шикая и укачивая. - Где ты была?
- На рыбалке. - Рыска скорей полезла на печь, где сушилась запасная рубаха. Авось мать не успела разглядеть, во что превратилась эта.
- И как улов?
- Не клевало что-то, - растерялась девочка, остро жалея, что именно сегодня вернулась домой с пустыми руками: случалось и по сотне карасей наловить, хватало на жарево всей семье или на хорошую уху. Но обычно мать молча брала рыбу, не интересуясь, что да как. А тут сама разговор начала, и мирно так… Рыске снова захотелось разреветься, подбежать к матери, обнять ее, уткнуться в грудь и выложить и про мальчишек, и про жуткого старика, и про желтозубых крыс… Но место было уже занято другим ребенком. Нормальным, темноглазым. Желанным.
- Ну, готова? - заглянул в дверь отец.
Рыска вопросительно покосилась на мать.
- Безрукавку возьми, - сказала та. - Платок вязаный. И лапти.
- Так ведь жарища - жуть, - удивилась девочка. - А лапти зачем?
Весковые ребятишки носились босиком от первой травы и до последней, летом обувались только хуторские, за что их презрительно обзывали "гусями". Лапчатыми, ясное дело.
- Затем, чтоб вконец меня перед братом не опозорила, - буркнул Колай, ногой подпихивая к Рыске стоящую в уголке обувку.
- А зачем мы к нему идем?
- Будешь теперь на хуторах жить. У дяди. Ему девчонка на побегушках нужна. Зачем, зачем, - запоздало вскипел отец. - Собирайся вот, а не языком мели!
Рыска молча сгребла в охапку облезлую козью безрукавку, платок и грязную рубаху. Пошла к двери.
- Доченька…
Девочка вздрогнула, оглянулась. Мать судорожно сглотнула, подыскивая слова:
- Ты того… слушайся дядю. - И снова потупилась.
- Угу, - сникнув, кивнула Рыска. Отец подпихнул ее в спину, выпроваживая за порог, и закрыл за собой дверь.
ГЛАВА 2
Живут крысы в норах, кучах мусора, стогах, поленницах, подвалах и на чердаках. Едят они все без разбору, даже совершенную дрянь.
Там же
Траву скосили на рассвете. За полдня над ней знатно потрудилось солнце, и теперь холмы так пряно, одуряюще пахли свежим сеном, что воздух можно было укупоривать в бутыли и продавать вместо вина. Рыска с трудом успевала за отцом. Лапти, от которых она за весну отвыкла, натирали и без того усталые ноги. Девочка даже по сторонам не смотрела, хотя в другое время дорога на хутора была бы завидным приключением для любого ребенка. И не то чтоб далеко идти, но ходили редко - как говорится, скаковые и дойные коровы в одном стаде не пасутся. Если Сурок и звал Колая в гости но праздникам, то дальше кухни не пускал: нечего грязными ногами крашеные полы топтать. А прочие весчане и вовсе появлялись там, только когда нужда припирала, деньжат одолжить или в батраки наняться.
Ходоки посторонились, пропуская стадо коров, которых гнали с дойки обратно на пастбище. Все как на подбор, упитанные, рослые, гладкие. Это в веске на единственную буренку чуть ли не молятся, будь она хоть хромая или одноглазая, а Сурок, разводивший скот на продажу, оставлял себе только самых лучших.