- Нет, не холодно. Тебе страшно. Глаза его вспыхнули золотыми искрами.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Мэв О'Коннел
- Мне следовало убить тебя, Мэв О'Коннел.
- Я очень рада, что ты этого не сделал, - сказала она. - А тебя как зовут?
- Кокер Аммиано. Скоро мое имя станет печально известным. Убей я тебя, несчастья бы не случилось.
- Что я такого сделала?
- Ты заговорила во время церемонии. Это строго запрещено. Теперь начнется война Семейства супругов считают виноватыми друг друга Прольется кровь. А когда поймут, что никто из них ни при чем, начнут искать преступников, и нас убьют. Тебя за то, что ты натворила, а меня за то, что я тебя сюда привел.
Мэв секунду обдумывала обрисованную цепь событий.
- Никто не убьет нас, если не найдут, - сказала она.
Она посмотрела на склон. Как Кокер и предсказывал, там начиналась драка. Это еще не война, но стычка может в нее перерасти.
- Нет ли отсюда другого выхода?
- Есть один. Мэв вскочила.
- Тогда быстро туда, - сказала она.
2
Не один десяток лет Будденбаум собирал литературные произведения, где он действовал в качестве персонажа, и в итоге список получился внушительный. На нынешний день Будденбаум знал о двадцати трех книжных героях, списанных с него полностью (его знакомые, читавшие эти книги или смотревшие пьесы, подтверждали: оригинал узнавался мгновенно), плюс еще десять или одиннадцать, где его от дельные черты использовались для создания комического либо трагического эффекта Поскольку личность Будденбаума была многогранной, то в одном сюжете он становился судьей, в другом - обвинителем, но в обоих случаях это был он.
Будденбаум не обижался на авторов, какой бы скандаль ной или неприличной ни оказывалась книга Напротив, ему льстило, что он, не имеющий детей, дал жизнь такому множеству творений. Кроме того, его ужасно забавляло, когда подвыпившие сочинители в знак уважения начинали бубнить о том, сколько они разглядели в нем суровой человеческой правды. Он полагал иначе. Понимали они это или нет (но его опыту, люди искусства понимают очень мало), но их вдохновляло нечто противоположное тому, о чем они болтали. Он не был суров. В нем не было правды, А когда-нибудь, если ему хватит осмотрительности и ума, он вообще пере станет быть человеком. Он весь состоит из масок и подделок - человек, прошедший по дорогам Америки в дюжине обличий; прежде чем завершить свой путь на земле, он сменит еще дюжину.
Будденбаум не осуждал литераторов за их доверчивость. Все искусства, кроме одного, лишь иллюзорная игра, а дорога к единственному настоящему Искусству трудна. К тому же Будденбауму нравились его альтер эго, развлекавшие его на этом трудном пути. Он даже выучил наизусть несколько самых характерных диалогов, приписываемых ему, и любил декламировать их вслух, когда его никто не слышал.
Как сейчас, когда он карабкался по заросшему лесом склону проклятой горы. Он читал отрывок из псевдоисторической трагедии под названием "Серениссима".
- У меня нет ничего, кроме тебя, милая моя Серениссима. В тебе мои чувства, мой рассудок, моя душа. Если ты покинешь меня, я останусь один в великой тьме среди звезд и даже не смогу умереть, ибо я должен жить, пока ты не остановишь мое сердце. Так останови его, останови его сей час! Умоляю тебя, останови его и избавь меня от страданий!
Будденбаум оборвал свою декламацию. В лесу раздавались другие звуки, претендующие на внимание публики - деревьев. Они были менее музыкальны, чем его голос. Затаив дыхание, Будденбаум прислушался. Звуки доносились от верхнего склона или, по крайней мере, из той части леса. Судя по шуму, было много действующих лиц. Не потребовалось гадать, в каком жанре давали представление: вопли говорили сами за себя. Там играли трагедию.
Будденбаум возобновил свой монолог, теперь уже тише, и вновь двинулся вперед, но крики, доносившиеся из-за леса, становились все громче и все страшнее. Смерть полна поэзии лишь в книжках. Настоящие умирающие умоляют, рыдают, исходят соплями и слезами. Будденбаум видел это бесчисленное множество раз и не жаждал увидеть снова. Впрочем, выбора у него не осталось. Девочка, скорее всего, должна быть где-то там. Девочку назвали в честь богини, уводящей людей в мир мечтаний и грез, и той благоуханной весной в Миссури чутье подсказало Будденбауму, что имя ее - не случайность. Тогда он подарил О'Коннелам малую часть своих собственных грез, и теперь, по прошествии времени, это казалось ему ошибкой. Насколько ошибка серьезна, станет ясно в ближайшие часы.
Больше всего его тревожили вопли. Возможно, кричали заблудившиеся в горах замерзающие переселенцы? Маловероятно. В какофонии голосов, долетавших до него с вершины, Будденбаум различал звуки, какие не способно издавать ни человеческое горло, ни горло кого-либо из животных, оби тающих в данной части света. При этой мысли Будденбаума, несмотря на холод, прошиб пот. Его бросило в жар, когда он понял: возможно, подарок, который он под влиянием минутного порыва преподнес Хармону О'Коннелу, оказался не столь уж неблагоразумным. Кажется, дочь ирландца, сама того не ведая, привела Будденбаума к границе его личной земли обетованной.
VII
Небо треснуло; это была первая мысль Мэв. Трещина и часть другого неба сияли ярче обычного ночного, под которым она стояла. Небеса творят много чудес молнии, смерчи, град или радугу; но еще никогда Мэв не видела ничего похожего на огромные разноцветные волны, огромнее самой огромной тучи, которые плыли по тому, другому небу. Оттуда тянуло легким ветерком. Ветерок оказался теплым, и вместе с ним до Мэв долетел мощный ритмичный гул
- Гам море! - сказала она и направилась к трещине.
Трещина была узкой и непостоянной. Границы ее в воздухе колебались, будто пламя лампы на сильном ветру. Мэв не волновало, откуда взялась трещина и почему; за ночь она повидала достаточно, чтобы не задаваться подобными вопросами. Она хотела лишь одного: переступить порог, и отнюдь не потому, что боялась последствий уже случившегося. На той стороне ждали море и небо, каких она никогда не видела
- Оттуда нет дороги назад, - предупредил ее Кокер.
- Почему?
- Этот проход сотворен великим Посвященным. Когда он закроется, открыть его заново будет не просто. - Кокер посмотрел назад, на поле битвы, и застонал при виде того, что там творится. - Господи, взгляни на них! Иди, если хочешь. А я не могу жить с этим.
Он поднес руку к лицу, и из среднего пальца у него появился острый как бритва сверкающий коготь.
- Что ты делаешь?
Он приставил коготь к своему горлу.
- Нет! - закричала Мэв и схватила его за руку. - Они гибнут из-за того, что я сказала какие-то слова, которые нельзя было говорить! Это глупо!
- Ты ничего не понимаешь, - произнес он с горечью, однако оставил попытки себя убить.
- А ты понимаешь? - спросила Мэв.
- Не до конца, Я знаю, что семьи враждуют. Они убивали друг друга многие поколения. Свадьба должна была положить конец вражде. Ребенок стал бы гарантией мира.
- Из-за чего началась вражда?
Он пожал плечами:
- Никто не знает, кроме членов семей. А теперь… - Он оглянулся на склон, усеянный мертвыми телами. - Теперь знающих станет еще меньше.
- Все равно глупо, - настаивала девочка, - убивать друг друга из-за какой-то старой распри. На свете столько всего, ради чего стоит жить.
Мэв по-прежнему держала его за руку, и он втянул коготь.
- Сегодня я потеряла отца, - продолжала она серьез но. - Я не хочу потерять еще и тебя.
- Ты говоришь более убедительно, чем кое-кто из знакомых мне Посвященных, - тихо сказал Кокер. В его голосе зазвучали нотки благоговения. - Откуда ты такая, дитя?
- Из Ирландии, - ответила Мэв. - Ну, мы идем?
Она оглянулась на трещину. Земля у основания двигалась, а от тепла той силы, что открыла проход и ушла обратно, снег растаял, и даже камни размягчились. Мэв бесстрашно шагнула туда, но ее остановила легшая на плечо рука Кокера.
- Понимаешь ли ты, что делаешь? - спросил он.
- Да, - сказала она немного нетерпеливо.
Ей хотелось туда, на край, где темнела очистившаяся от снега почва. Хотелось почувствовать ее под ногами. Но Кокер не закончил.
- Это Субстанция, море мечтаний и грез, - сказал он. - Земли на его берегах не похожи на те, какие ты видела.
- Америка тоже не похожа.
- Они не похожи на Америку. Они рождаются здесь. - Он постучал пальцем по ее виску.
- Люди создают их в мечтах?
- В мечтах или во сне. Люди создают не только земли. Птиц, и зверей, и города, и книги, и луны, и звезды.
- Все создают одинаковые книги и одинаковых птиц? - удивилась Мэв.
- Вещи различаются по форме, - проговорил Кокер не совсем уверенно, - но душа у них одна.
Мэв смотрела с недоумением
- Ну, как скажешь, - согласилась она.
- Нет. Нужно, чтобы ты поняла, - возразил он. Кокер нахмурился и на мгновение замолчал, словно ждал озарения, и оно не заставило себя долго ждать.
- Мой отец говорил: "Каждая птица - птица, и каждая книга - книга, под обложками или перьями все они одинаковы".
Он закончил широким жестом, как будто показывал, что смысл сего изречения очевиден. Но Мэв лишь покачала головой, окончательно сбитая с толку.
- Означает ли это, что ты тоже - чей-то сон? - уточнила она.
- Нет, - покачал головой Кокер. - Я сын нарушителя.
Наконец-то что-то понятное.
- Субстанция не для тех, кто рожден из плоти и крови, - говорил Кокер.
- Но люди попадают туда?