Конечно, я не говорила об этой мечте. Потому что знала, что это до обидного смешно. По-детски. На этой мечте карьеру не построишь.
Я и не построила. Но часть меня все еще хотела этого. Часть меня чувствовала, если моя мечта не исполнится — это будет фиаско.
Но ни одна часть меня не была готова к тому, что произошло в реальности.
Боязнь сцены. У меня никогда не было боязни сцены. Ни разу в своей жизни я не смотрела на людей перед собой с карточками, надписями или заметками на руке, или просто с репликами в голове, и не замирала вот так. Даже самым убежденным скептикам в моей жизни всегда приходилось признавать, что я хороша в выступлениях, в публичных речах, в чем угодно.
Они сомневались в старательности, в количестве работы — они сомневались в моем понимании всех не приукрашенных реальностей этой работы. Они обязаны были сомневаться.
Но они не сомневались во мне .
До этого времени я тоже не сомневалась.
Идя по улице, обгоняемая пешеходами, которые постоянно куда-то спешили, я чувствовала себя потерянной как никогда. Мой телефон вибрировал в кармане, а я не осмелилась ответить. Особенно, когда проверила экран и увидела, что звонила моя мама.
Я не смогла бы говорить с ней, не разрыдавшись. А последнее, что ей нужно, — волноваться обо мне.
Я отправила звонок на голосовую почту, потом написала коротенькое сообщение, сказав, что была очень занятаи не могла ответить.
Ответ пришел несколько минут спустя.
Это моя девочка! Следующая остановка — Оскар! Целую-обнимаю.
У меня свело живот.
Моя мама думала, что я не замечала волнения в ее глазах, когда говорила о своих амбициях. Она не была сильна в критике или полезных советах, но она всегда была до смешного восторженна. Иногда, это было именно то, чего мне не хватало.
Но сейчас... Сейчас мне хотелось просто упиться своим горем.
Я накопила достаточно денег, чтобы продержаться какое-то время. Но понятие "какое-то время" слишком размыто. Я знала, что должна буду найти какую-нибудь другую работу, когда приеду сюда, но эта ноющая, неправдоподобная надежда в уголке моего мозга убедила меня отложить поиски работы на пару дней. В конце концов, не хотела бы я оказаться обязанной раскладывать продукты, лишь для того, чтобы оставить их как попало в тот момент, когда Роберт Родригез почти собьет меня тележкой и станет очарован пламенем в моих глазах.
Я бы посмеялась над собой, если бы это не было так чертовски грустно .
Я оказалась в продуктовом магазине. Там было много народу, низкие потолки, шум дороги, отражающийся эхом от винных полок. Я не привыкла к такому. Да, несмотря на то, что я выросла не совсем в глуши, городская жизнь для меня была относительно чужой. Я забыла, как мало всюду пространства и как дорого все стоит.
Но в пригородах не откроют твой талант.
Наполненная отвращением к самой себе, я проталкивалась к морозильным камерам. Бен и Джерри был в продаже — они словно знали, что я приду.
Когда я потянулась к дверце, видя лишь мороженое Карамель Сутра, мое плечо столкнулось с чем-то. Большим. Твердым. Теплым.
Черт, это был человек.
Я обернулась, чтобы увидеть его, и, конечно же, меня разделяли дюймы с парнем, сошедшим с обложки GQ. Прекрасно.
Что же, могло быть и хуже — возможно, это была моя личная судьбоносная встреча в стиле Норы Эфрон.
— В чем дело? — возмутился он.
Хорошо, может и не она.
— Извините, — ответила я голосом полным сожаления. — Я Вас не заметила.
— Оу, ты меня не заметила?— он огрызнулся. Его неистовые глаза пожирали меня, словно я ударила его бабушку или что-то вроде того. — Может, тебе стоит установить зеркала?
Он провел рукой по своим коротко стриженым каштановым волосам, вслепую взял контейнер с полки и исчез в следующем проходе.
Ладно.
Естественно, я слышала избитые анекдоты о грубости жителей Нью-Йорка, но это переходило все границы. Я врезалась в него достаточно сильно, и, возможно, должна была быть более аккуратной, но это как минимум на пятьдесят процентов и его вина. Кроме того, через что бы он сейчас ни проходил, это не могло сравниться с моими надеждами, мечтами и стремлениями к карьере, которые умирали медленной и мучительной смертью.
Наверное.
Наконец, я взяла свою Карамель и направилась к выходу, на кассы. Выбрав наугад очередь, я встала за женщиной с полной корзиной продуктов и принялась сканировать заголовки таблоидов.
Кто эти люди? Что за Настоящие Домохозяйки из Буэна Виста?
— Простите, мэм?
Я подняла взгляд и увидела кассиршу, машущую мне с другой линии.
— Я могу обслужить вас тут, — произнесла она, включая аппарат. Я не особо спешила, но посчитала, что было бы грубо отказать.
Когда я приблизилась к ней, что-то оттолкнуло меня. Что-то большое, теплое и твердое.
Да не может быть!
— Простите, — сказал он громко голосом, подразумевающим, что это было скорее предупреждение, чем просьба. — Я ждал десять минут вон в той очереди, а теперь там сломался аппарат. Это смешно. Вы должны принять меня первым.
Моя челюсть отвисла. Он не мог врать более очевидно, даже если бы захотел.
— Простите, — повторила я эхом. Он не посмотрел на меня, но я решила, что это того стоит. — Это не правда. Я только что видела Вас у морозильных камер.
Он уставился на меня.
— Ну да, извините, что я нарушил протокол продуктовых магазинов, перескочив очередь. Как я могу это исправить? Только имей в виду, что каждая секунда, которую я трачу на извинение, — это время, которое я не использую для того, чтобы уйти отсюда, чтобы мы оба смогли отправиться по домам.