И Катерина прошла дальше по этому болотцу, изгибавшемуся вместе с распадком, занявшим все днище долины, свернула раз и другой в такие же, ничем не различимые долинки. Ведро оттянуло руку, пора было хвастаться подружкам и выходить к Веркиному мотоциклу. И вот тут-то, как настало время выходить к Верке и Таньке и хвастаться, Катя окончательно поняла, что сама не знает, где находится.
Тут бы Кате сразу выйти на хребет, пока еще светло, осмотреться. Сделай это Катя тотчас же, она бы, очень может быть, и поняла, куда попала. Но Катя стала выходить так же, по днищу долины: так прямо по ней шла и шла, а долина извивалась, раздваивалась, и Катя не всегда понимала — была она тут или нет. На этом девочка потеряла еще часа два, и лучи солнца перестали освещать дно долины. Наверху, на хребтах, сосны плавились в солнечном сиянии, небо было по дневному ярко-синее, а на дне уже наступал вечер, ползли тени, под кустами скапливалась темнота, поднимались тучи комаров.
К тому времени Катя понимала превосходно, что заблудилась, и что если она не выйдет за ближайший час на дорогу, придется ночевать в лесу. Ну вот, съездила с подружками на «приметное место», набрала ягод! «Два часа, и полное ведро!», — передразнила Катя Таньку. В животе явственно бурчало. Катя запустила руку в ведро, кинула пригоршню в рот… Нет, малину так просто есть невозможно! Тем более, весь день каждую третью ягоду Катерина отправляла себе в рот…
А еды не взяли совершенно… Зачем?! «Проскочим на мотоцикле до Большой Черемухи, оттуда ногами до Распадков, к вечеру вернемся». Теперь вот будет ночевать в лесу, а с первым светом идти километров пятнадцать! Что она может не дойти до Малой Речки, девочка совершенно не думала, не первый раз в лесу, четырнадцать лет, здорова… Выйдет!
С опозданием в несколько часов Катя решила — надо подняться на хребет, оттуда будет видно далеко. В самом последнем свете дня Катя вышла на склон, поднималась, сколько хватило дыхания. Тут, наверху, вроде бы, воздух был точно такой же неподвижный, вечерний, но все же дышалось много легче, и комаров все-таки меньше. Под высокими соснами, по твердой земле, двигаться стало нетрудно, ноги проваливались в мох, но гораздо слабей, чем внизу. Только теперь Катя осознала, какая на болоте зыбкая, непрочная земля, как глубоко уходит в нее нога. На хребте было даже уютно, но вот увидеть, что где находится, Катя уже не могла — не хватало света.
Что это?! На самом пределе слышимости, еле-еле, где-то трещал мотоцикл. Или ей кажется?! Не кажется… снизу слышно не было, а сюда звук все же доходил. Катя ясно слышала, как машина, мотоцикл с коляской, штурмует гору, она даже знала, какую. Катя мысленно увидела, как Верка жмет на педаль, высунув язык от напряжения, как трясется в коляске Танька; легко было понять, какие у них обеих сейчас лица, и Кате стало жалко подруг. Что это какой-то «другой мотоцикл», Кате и в голову не пришло — не могло быть никакого другого в это время и в этих местах. Ясное дело, девчонки ждали ее до последнего, пока не погас дневной свет. Небось и побегали они, и осипли от собственных криков! А теперь они едут домой, и очень легко представить, как они будут рассказывать родителям — и своим, и Катиным, что вот они вернулись, а Катя где-то там, в лесу…
Зато теперь понятно, куда двигаться! Вон там окончательно затих мотоцикл, там дорога. А Малая Речка, значит, там! Катя решительно двинулась в ту сторону, но тут стала мешать темнота. Какое-то время Катя еще двигалась в почти полном мраке, а потом стали загораться звезды, и Катя быстро поняла, — идти дальше не стоит. И так уже острая ветка чувствительно царапнула щеку, и как ни медленно, как ни осторожно двигалась Катя, она споткнулась о корень сосны. Девочка поняла, что надо дождаться восхода луны, иначе идти она не сможет. А луна во второй четверти, две трети диска светят ярко.