Сибирская жуть 5. Тайга слезам не верит - Андрей Буровский

Главная героиня, в поисках клада, попадает в таинственный и загадочный мир Сибирской тайги. Оставшись наедине с природой, ей приходится подчиниться законам тайги и отказаться от условностей цивилизации.

Содержание:

• ВВЕДЕНИЕ 1

• ГЛАВА 1 - Клады и документы 2

• ГЛАВА 2 - Кое-что, о старых документах 5

• ГЛАВА 3 - Шар 8

• ГЛАВА 4 - Ирка Стекляшкина и 9

• ГЛАВА 5 - Путь в Малую Речку 13

• ГЛАВА 6 - Самостопом 16

• ГЛАВА 7 - Строители города Солнца 23

• ГЛАВА 8 - Самая древняя и самая короткая глава 27

• ГЛАВА 9 - Первые шаги 28

• ГЛАВА 10 - Террасы Малой Речки 31

• ГЛАВА 11 - Пришельцы 35

• ГЛАВА 12 - Спутник земли 38

• ГЛАВА 13 - Свидетель любовных утех 40

• ГЛАВА 14 - Воспитательные процессы 41

• ГЛАВА 15 - Новые проблемы 45

• ГЛАВА 16 - Ушельцы 47

• ГЛАВА 17 - Зимняя сказка 49

• ГЛАВА 18 - Местные 50

• ГЛАВА 19 - Пеший поход 54

• ГЛАВА 20 - Пещера как она есть 61

• ГЛАВА 21 - Семейная идиллия 64

• ГЛАВА 22 - Думать, как жить 66

• ГЛАВА 23 - Поиски пропавших 69

• ГЛАВА 24 - Ира и Павел в Пещере 71

• ГЛАВА 25 - Гвардейский порядочек 74

• ГЛАВА 26 - Тропа надежд 75

• ГЛАВА 27 - Рукотворное божество 76

• ГЛАВА 28 - Окончательное решение 80

• ГЛАВА 29 - Поиски как они есть 83

• ГЛАВА 30 - Сами нашлись 89

• ГЛАВА 31 - Клад 91

• ГЛАВА 32 - Забота о потомках 93

• ГЛАВА 33 - Поделом 94

• ЭПИЛОГ 96

Андрей Михайлович БУРОВСКИЙ
ТАЙГА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ

Моим детям: сыновьям - Евгению и Павлу, дочерям - Полине и Ульяне, а также всем юношам и девушкам, способным вести себя достойно в сложных обстоятельствах жизни, посвящается.

Андрей БУРОВСКИЙ

Все горы, реки, люди, кедры, лагеря уничтожения, пещеры, медведи и тетерева цинично выдуманы автором. Ничего подобного описанному в книге никогда не было и не могло быть потому, что не могло быть никогда.

Андрей БУРОВСКИЙ

Автор использует в качестве иллюстраций к тексту стихи Евгения Лукина, Вадима Шефнера, Хорста Весселя, Евгения Евтушенко, Николая Заболоцкого, Юрия Малаховского.

ВВЕДЕНИЕ

5 августа 1999 года

Печальна участь того, кто пережил свою эпоху. Еще печальнее участь того, кто пережил и не увидел в детях преемников. Сорок лет просидел под поясным портретом Сталина старый, заслуженный энкавэдэшник Алексей Владимирович Миронов. Так и сидел, неприкаянный, не нужный никому и, справедливости ради, ни с кем не желающий знаться. Так и сидел, до самого утра 5 августа 1999 года. Еще в семь и в восемь часов все было совершенно как всегда: понятно, до скуки привычно. Внучка Ирка ушла в университет, получать какой-то документ. Дочь и зять пили чай, скучно препираясь, кому первому ехать на дачу.

Встал, сделал гимнастику, напился крепкого чаю без сахару, съел черного хлеба с маргарином советского производства (чтобы не есть "Рамы", "Долины Сканди", иного буржуазного товара), сунул в зубы "Беломор". Впереди был долгий скучный день, в котором не было ничего: ни дела, ни общения с близкими, ни даже телевизора и чтения.

А в пять минут девятого все стало совсем не как обычно, потому что стул Алексея Владимировича вдруг встал под углом к полу и к четырехугольнику окна, сердце стиснула огромная рука, и сам собой вырвался болезненный крик, полустон сквозь перехваченное горло. Вбежали на грохот, на крик. Алексей Владимирович лежал под стенкой, нелепо загребая руками и ногами; его очки в роговой оправе отлетели куда-то к окну, а из горла вместе с хрипом шла какая-то розоватая пена.

Зять кинулся к телефону. Дочь бросилась к папе. Медленно-медленно поднялись бескровные веки:

- Иру мне… Где Ира?..

Дочь рыдала. Зять кусал губы, рвал телефонный диск. Где-то мчалась зареванная Ирка, где-то ехала "скорая помощь".

- Папа, что с вами?! Что надо делать?!

И еще раз открылись глаза, задвигались тонкие бескровные губы:

- Уйдите все… Ирку давайте… Не хочу смотреть на ваши морды.

И закрыл глаза старик, лег ждать. Ждал столько лет, уже недолго. Примчалась Ирка, кинулась к деду, на ходу швырнула отцу с плаксивой злобой:

- Что, не могли на кровать?..

Слезы размывали макияж. Папа мялся, пожимая плечами, разводя руками. Как ей объяснить, что нельзя страгивать с места, что как раз и нельзя на кровать?..

А Ирка присела на пол, позвала тихо:

- Дедушка…

Улыбка тронула бледно-розовые губы:

- Дождался… Ирочка… Вон за портретом возьми ключ.

Ирка замерла, уставилась вовсю на деда. Чего угодно могла ждать, но чтобы так…

- Ира… Ключ достань…

За портретом и правда был гвоздик, а на гвозде висел ключ: бороздки в одну сторону, длинный стержень, кружок, чтобы удобнее держать.

- Внученька… Там богатство зарыто… Не один миллион старыми. Я был начальник лагеря, скопил. Это все - в железном ящике, закопано… Лежит в земле, в истоках Малой Речки в Саянах. Тридцать километров выше деревни Малая Речка есть скала красного камня. Под ней бьет ключ. Десять кубических саженей к северо-западу от ключа, на ровной площадке… Ирка, повтори, что я сказал.

Внучка оглянулась, ища взглядом мать - отец мало что значил в семье. Мать смотрела с оторопелым видом, и едва ли не впервые в жизни Ирка пронзительно поняла - мать ей никак не помощник.

- Ира… - позвал дед, еле слышно, но очень настойчиво, - говорю - повтори, что сказал. Это богатство, Ира… На золоте будешь есть, в панбархате ходить…

Ирина честно повторила: где лежит, сколько саженей, в какую сторону… Опять оглянулась.

Не сразу открыл глаза дед. Потому что сейчас перед ним были не дочь с зятем, даже не родная его Ирочка. А перед ним возник вдруг отец со страшными глазами: "Прокляну!". Или это не отец? Это священник, отец Никодим, и тоже со страшными глазами. "Анафема!" - пел отец Никодим, громко и страшно.

Всю жизнь Алексей Владимирович усмешечками отгораживался от всего, чему учил отец, что рассказывали попы. Всю жизнь заглушал страх перед загробьем, как и страх перед физическим распадом. Все старался не верить в возможность… тем более в неизбежность ответа. И вот "когда-нибудь" превратилось в "сейчас", и не годились убогие отговорки атеистов, и смотрел из темноты кто-то с глазами такими страшными, что куда там и отцу, и Никодиму…

Ох, как страшно было в темноту, к тому, с ужасными глазами! И усилием воли выдернул себя Алексей Владимирович, упорно вернулся назад. Туда, где оставались недоделанные дела: клад, внучка, наследство.

- Ира… Клад - только тебе. А этим, - не выразить словами, какое презрение плеснуло вдруг в голосе деда, - этим не давай ни гроша. Не вздумай. Отдашь этим - прокляну. Клад… на нем заклятие, Ира… Мне бы эти деньги не впрок. И им, родителям твоим, не впрок (опять интонации изменились на самые презрительные с теплых). Только третье поколенье может пользоваться. Ты - третье. Это ты запомнила?

- Запомнила…

Дед смотрел на внучку… И не только любовь, еще и великое сожаление было в его взгляде. И жевали сами себя губы: "Молода… Рано ей про клады, про наследство - не потянет, выпустит из рук… Эх, рано умираю", - то ли думал, то ли чувствовал старик. Хотя умирать - всегда рано…

- Ира… Ты смотри - клад можешь сразу вынуть, можешь после, как хочешь. Но я тебе его оставил… Тебе, - явственно выделил дед. - И еще… Вот там, в нижнем ящике… там папочка серой бумаги. Ее - спрятать. Ее никому не давать. Это, Ирочка, тайна… Непонятная, нераскрытая… Может быть, поважнее клада… Тут мои налетят, из органов, - конкретизировал старик, - им тоже папку не давать, это тебе. Я надеялся, сам разберусь… Видишь, вот не разобрался, не успел. А ну, ищи папку…

Взгляд старика словно подтолкнул Ирку к столу. До сих пор она только входила в комнату к деду, но даже и не прикасалась к этому громоздкому, двухтумбовому. И ей, и матери с отцом запрещено было не то что лазать по ящикам стола, даже смотреть в эту сторону. Ящик легко, мягко выдвинулся, едва ли не сам выпрыгнул. Тяжелая серая папка, на ней дата: "1953".

- Дедушка, эта?

- Она. Это ты не показывай никому, положи среди своих бумаг, у себя в комнате. Это - великая тайна, неразгаданная… А ну, повтори, как искать клад.

Ирина честно повторяла: красная скала… Десять кубических саженей… площадка…