- а-а-акую, - простонал Всеволод сухими шершавыми губами.
На губах ощущался солоноватый привкус.
Кровь…
Какую на этот раз ошибку он совершил?
Голова болела жутко. Интересно, шлем выдержал или раскололся? Выдержал, наверное. Если бы нет - меч воеводы проломил бы и череп по самые зубы. Даром, что клинок не заточен.
- Никогда не успокаивайся, если поранил противника. Не останавливайся на полпути - добивай. Сразу. Помни - любой ворог смертельно опасен, покуда жив. А нечисть - она живучее вдвойне, втройне. А уж её Князь…
Речь Олексы текла как вода. Всеволод слушал урывками. Голова гудела.
"Если поранил противника, - засело в мозгу. - Ес-ли-по-ра-нил"
Всеволод рискнул открыть глаза.
Полумрак избушки травника. Что травника - догадался сразу. По пахучим охапкам сухих веничков, подвязанным к низкому закопчённому потолку. Что тут ещё? Огляделся…
Маленькое окошко, затянутое мутным пузырём. Широкие жёсткие полати. Поверх досок - медвежья шкура. На неё он и положен. Другой шкурой прикрыт.
Рядом - скамья. На скамье - Олекса. Больше никого. Старец сидит без рубахи. Грудь перевязана. На белой чистой тряпице - красные разводы.
Значит, правда? Значит, в самом деле? Достал-таки он в бою воеводу! Поранил.
Всеволод попытался улыбнуться.
Бо-о-ольно…
Его-то самого тоже… Достали… Поранили… В голову. И хорошенько так!
Да, его тоже… Но ведь сначала он… воеводу… А этого ещё не мог. Никто. Никогда. По сию пору.
Всеволод снова попытался выдавить улыбку. Опять не вышло. Проклятущая боль в голове! И колокольный гул под черепной костью.
- …Даже издыхая, Чёрный Князь вложит всего себя в свой последний удар, - продолжал старец. - И он будет бить не так как я сегодня - в полсилы…
"В полсилы"?! Так, выходит, это было полсилы? Вот почему шлем и череп уцелели.
- Мне-то ты нужен живым, Всеволод, - сказал, словно угадав его мысли, Олекса. - А вот Чёрному Князю твоя жизнь без надобности.
Боль усилилась. Голова раскалывалась.
Полсилы… полсилы… полсилы…
- Скоро пройдёт, - голос воеводы стал чуточку мягче.
Только Всеволод не верил. Не скоро. От таких ударов оправляются не скоро…
В полсилы ударов!
- Над тобой уже сказано заговорное слово.
Что ж, заговор травника - дело хорошее, но даже он…
- Моё слово, Всеволод. Заветное. Тайное.
Что?! У Всеволода глаза полезли на лоб. О том, что воевода обучен не только убивать, но и исцелять, дружина не знала. Никому ещё этот свой дар старец Олекса не открывал. А вот ему - поди ж ты, открыл.
И ведь, в самом деле!
Боль, действительно отступала. Или так просто кажется? Нет, правда! Волны, терзающие изнутри ушибленную голову, накатывали реже и становились всё мягче, милосерднее.
А если лечит Олекса так же умело, как и бьётся на мечах…
- Спи, - сказал воевода. - Проснёшься здоровым. А как проснёшься - будешь собираться…
Куда? Мысли начинали путаться.
- … отправишься в путь…
В какой? Да, боль уходит, но голову взамен будто набивают мхом или ватой.
- … в дальний путь…
Зачем? Но задавать вслух эти и прочие вопросы сейчас отчего-то не хотелось. Потом, потом, всё потом… Когда-нибудь…
- Приходит твоё время Всеволод. В последнем бою ты прошёл последнее испытание, и время твоего обучение закончилось. Но пока - спи.
Спи.
Спи.
Спи…
А вот это уже вроде и не старец Олекса шепчет. Кто-то в его собственной, Всеволодовой, многострадальной голове, чем-то мягким набитой, тихонько приговаривает. Глухо так, невнятно.
Спи…
Спать - хорошо.
И противиться тому нет ни сил, ни желания.
Боль ушла окончательно.
Пришёл сон.
Странный сон. Колдовской. Заговорённый.
Не такой, как обычно, не такой, как раньше. Сон без сновидений. Только красным-красно было под закрытыми веками. Будто кровь одна лишь кругом, и будто тонешь в той крови.
Или уже не тонешь, а просто паришь, покачиваешься в ней. Покоишься. Как во чреве матери. Как в могиле.
И - уютно. И - спокойно так.
Красный сон длился долго.
Глава 4
Очнулся - как из стылой проруби вынырнул! Жадно глотнул воздуха. Задышал часто-часто. Пот ручьём лил со лба, стекал по вискам. В теле подрагивала каждая мышца и каждый нерв.
Сколько спал-то? Изменилось ли что? Всеволод глянул вокруг. Нет, всё по-прежнему. Пряный запах сухих трав, полутёмная горница, муть пузыря в окне и копоть на потолке. Полати. Шкуры. Лавка. Перевязанный старец-воевода. Сидит, где сидел, только улыбается и смотрит - непривычно так, приветливо.
Да, вокруг ничего не менялось. Что-то поменялось в нём самом. Что?
Голова не болит - вот что! Совсем! Ничуть не болит! Всеволод поднял руку. Тронул. Ничего, ну, то есть ничегошеньки, даже шишки мало-мальской нет там, куда угодил меч воеводы. Чудеса! И ваты-дурноты под черепушкой тоже больше нет. И вялости. И сонливости.
Бодрость есть. Сила, здоровье бычье, желание горы воротить, да деревья выкорчёвывать. А нет - так хоть что-нибудь делать. Немедленно. И много.
Аж распирает всего!
Ай, да воевода, ай да старец Олекса. Таково, значит, твоё заговорное слово! Крепок, ничего не скажешь, крепок тайный заговор у Сторожного воеводы. Столь же крепок, как и рука, в которой меч тяжеленный летает, словно птаха легкокрылая.
Всеволод откинул шкуру. Сел. Увидел свою одежду в углу. Хотел встать…
- Не спеши, - приказал старец. - Поговорим. Теперь - без мечей.
Поговорим? Всеволод вспомнил. Странные слова Олексы, которые слышал, засыпая. Или то почудилось, что слышал. Спросил:
- Мне нужно куда-то ехать?
- Нужно, - ответил воевода.
- Когда?
- Сегодня.
Всеволод снова кинул взгляд на одежду в углу. Опять попытался подняться.
- Но не прямо сейчас, - снова осадил его воевода.
- Куда ехать? Зачем?
- А вот об этом и будет у нас с тобой разговор, Всеволод. Тебе ведомо, что есть наша Сторожа, кем охраняется, от кого поставлена, и какое порубежье ей должно беречь?
Странный вопрос! Любому ратнику Сторожной дружины это известно. Сокрытая Сторожа возведена в самом центре Руси - в непролазных лесах и болотах между Черниговом и Брянском. В дремучем краю, затерянном среди земель Черниговского, Северского, Переяславского, Киевского, Пинско-Туровского, Полоцкого и Смоленского княжеств. На гиблую, не годную ни под пашни, ни под лёгкий промысел болотистую глухомань эту, издревле, к тому же - со времён живших здесь прежде вятичей - помеченную недоброй славой, не зарились ни князья, ни бояре. Разбойный люд - и тот сюда носа не совал. Самые отчаянные охотники-бортники не забредали. Страшно потому как обычному человеку там, где таятся следы великой волшбы, хоть и не понимает он, отчего берётся тот страх. А тут таилось… Такое… Этакое…
Вот и огибал окрестный народец леса да болота десятой дорогой. Обходил, крестясь и бормоча молитвы.
Ну, а раз нет ходоков, то и не знают ничего людишки об остроге с крепким осиновым частоколом. Не ведают черниговцы, северцы, переяславцы, киевляне и прочие соседи о воинах, несущих здесь свою службу. И о дозорах, что оберегают тайные подступы к лесной крепости, не подозревают тоже. А если даже и догадываются, то всё равно не мешают, почитая Сторожных дружинников какой-нибудь лесной нежитью.
На самом же деле будущих воинов сокрытой Сторожи собирают из юных отроков по всей Руси. Посланцы Олексы специально ездят из княжества в княжество и по указанным старцем-воеводой приметам ищут тех, кто лучше других подходит для службы. Обычно берут сирот, не связанных сыновним долгом. А уж таких-то горемык на Руси всегда вдосталь. Особенно после голодных лет, мора, войн и нескончаемых княжеских усобиц.
Кого-то верные люди Олексы выкупают из холопской неволи, кого-то завлекают уговорами и посулами, кого-то - попросту умыкают, а самых неразумных-несогласных бывает, порой, и полоняют. Самого Всеволода увезли с родного пепелища. Аж из новогородских земель. Из небольшой деревеньки под Изборском, которую в очередном зимнем походе спалили дотла орденские братья-рыцари. Всеволод пошёл в Сторожу сам, с радостью. Как посулили сделать воина из воинов - так и пошёл. Думал отомстить немцам.
Так и водится: на кого посланцы Олексы глаз положат - тому идти из мира, от вечной нужды-нищеты, горя, отчаяния и лишений, к неведомой Стороже. А после - усердно обучаться разным наукам. Воинской - в наипервейшую и наиглавнейшую очередь. Причём, так обучаться, как и лучшим княжеским гридям не снилось. Обычному бою - пешему и конному, с любым оружием и без оного. И бою с диким лесным зверьём. И особому бою со многими людьми, которые во время учебных схваток нелюдь из себя изображают и машут, якобы, не мечами, а лапами, а ты знай - отбивай, руби, не зевай. И тёмному бою, когда под разлапистыми елями в безлунную ночь или в дружинной избе с закрытыми дверьми и окнами ни зги не видать, а только слышно свист затупленных клинков и нужно уцелеть и не остаться калекой.
Разным воинским хитростям учит Олекса, и после его уроков выживают не все. Зато уцелевшего в испытаниях сторожного бойца, пусть даже и не из лучших, любой князь с превеликой радостью возьмёт к себе на ратную службу. И над десятком гридей поставит, и над целой сотней.