По мере взросления сына дставаемые Асиёй книги становились серьезнее, а иной раз и опаснее. Как-то она извлекла с нижней полки кладовки книжку, при этом строго сказала, что говорить про неё никому нельзя, потому что из библиотек книга изъята, но она, мама, умудрилась припрятать один экземпляр. Заинтригованный Руслан прочитал довольно занудную звёздную фантастику, не очень понял, в чём там крамола, и положил произведение назад в кладовку. Немного позже до него, конечно, дошло, что писатель в виде жуткого инопланетного режима рисует советское общество, но, на вкус Руслана, делал он это выспренне и не интересно.
Были и другие подобные книги, и даже машинописные листочки с действительно ядрёной антисоветчиной. Отец часто приглушенно ругался с матерью из-за этих идеологических диверсий, но чуть взбалмошная и романтичная Асия упрямо твердила, что сын должен развиваться, а чтобы развиваться, надо читать всякие книги, в том числе и запрещённые. Все эти скандалы заканчивались тяжёлым вздохом отца: "Ну ты, кня-яжна…", – и родители мирились.
Месяца через два после её смерти Руслан записался в другую библиотеку – в материнскую, конечно, ходить больше не мог. Одна пожилая библиотекарша почему-то часто заговаривала с ним, советовала то да сё, даже что-то приносила из загашников. Наконец, стала таскать ему книги из взрослого отдела. И он читал этих писателей, которых не проходили в школе – Кафку, Сэлинджера, Камю, Сартра – увлечённо, но не особо заморачиваясь их мрачными взглядами. Ему больше нравились Бабель и Зощенко, или жутковатые рассказы Грина, так не похожие на приторные "Алые паруса". А после "Мастера и Маргариты" много дней пребывал в благоговейном восторге.
Руслан не думал, с чего это он попал у тетки в такой фавор, пока не увидел выходящего из библиотеки знакомого белобородого старика. Тогда ему всё стало ясно. Постоял немного, насвистывая, а потом нырнул в библиотеку – за новой порцией корма для непрестанно требующего жрать мозга.
…Он прислушался. Отец на кухне уже мычал что-то невнятное. Скоро его можно будет забрать. Поморщившись от боли в боку, юноша снял с полки последнюю книгу, взятую у доброй тётки, и попытался читать. Он уже знал один роман этого автора – о беспросветной жизни некого старпёра, которого посредством ядерной дури учат уму-разуму две угоревшие вешалки. Но это было что-то другое – сложное, многозначительное, приправленное странными виршами.
Руслан всё никак не мог принять рассуждения автора по поводу долга. Само это слово было ему неприятно. Он не чувствовал, что должен кому-то или чему-то. Наоборот, полагал, что мир должен ему – свободу, которой он никогда не знал, но стремился к ней изо всех сил.
В четверг, задумавшись об этой фигне на уроке, по привычке поднял руку, а когда вспомнил, что вместо Палыча теперь Швабра, было уже поздно. Пришлось спрашивать эту козу:
– Зоя Александровна, что такое долг?
Историчка, решившая, что паршивец над ней издевается, пошла красными пятнами. Класс с интересом замер, в надежде, что Русь решил опасно приколоться – периодически с ним такое случалось, всегда неожиданно и интересно. Однако Руслан, поняв по дрожащей шее и бешеным глазенкам училки, что вот-вот раздастся пронзительный вопль, поспешил предварить бедствие:
– Мне действительно это непонятно, – заверил он смиренно, – почему люди поступают так, а не иначе? Пал Палыч говорил про Наполеона, который пошёл на мост, где бы его точно убили. Но он взял знамя и пошёл, а солдаты за ним. Он выполнял свой долг, да? И они тоже? Но что их заставило это сделать? Они же просто могли разойтись и не умирать…
Класс разочарованно стух – кина не будет, Руся понесло… Сникла и Швабра, до которой дошло, что её призывают исполнить педагогический долг, и от того, что она ответит, зависит, быть может, вся дальнейшая жизнь этого паршивца – так её, вроде бы, учили в институте. Но в голове у неё смешалось, и она решительно не могла найти походящих слов, всё больше злясь на выскочку.
– Ну, видишь ли… Странно, что Пал Палыч не рассказал вам, что у Наполеона были классовые интересы… и у его генералов тоже… – она понимала, что несет чушь. – Но, кроме этого, они ещё помнили революционные идеалы и думали, что сражаются за них… – теперь ей показалось, что она нащупала твердую почву. – Революция раскрепощает человека и он радостно выполняет долг перед трудовым народом… Вот мы, если социалистическая родина будет в опасности, пойдем её защищать… Это и есть наш долг…
Она уже думала, что выкрутилась из трудного положения. Но Руслан спросил:
– А кто не захочет его выполнять?..
Швабра вновь впала в неистовство:
– Значит, он враг и его рас-стреляют, – почти прокричала она и так зыркнула на ученика, будто и впрямь намеревалась пустить ему пулю в лоб.
Руслану только что открылась истина: те, кто выполняет долг под дулом пистолета или под любым другим принуждением – никакие не герои. Они рабы. Они лишены свободы. А значит – понимание этого ослепило его – те, кто добровольно исполняет долг… свободны!
Есть люди, у которых долг в крови и потому их невозможно принудить к его исполнению. Они сами решают, что такое их долг.
Это было так просто… Он не мог понять, почему не осознал этого раньше. Именно об этом и было написано в лежащей дома книге про игру в бисер.
Ассоциации сделали своё дело: его долгом была Игра. Словно кто-то вдул эту истину в его мозг. Но на самом деле он дошел до неё сам, сейчас, здесь, в ветхом унылом классе.
И он понял, что исполнит долг, чего бы ему это ни стоило.
До конца урока Руслан сидел за партой с отсутствующей улыбкой. Лицо его было так странно, что даже Швабра не решалась прикрикнуть на него, хотя ей очень хотелось.
Вчера же, в пятницу, юноша со всей непреложностью понял, что его Игра началась.
Палыч никак не проявлялся. И не было Инги. В классе шептались, что из Афганистана пришла похоронка на её брата. На самом деле командир погибшего Юрия – старый друг его отставника-отца – дал телеграмму родителям. Руслану было тоскливо и тошно, но на время перестал думать об Инге и её брате, когда его вызывал в кабинет Шеф. Гадая, что за взбучка предстоит (за другим учеников сюда не вызывали), Руслан с удивлением увидел сидящего рядом с директором мужчину средних лет, чисто выбритого, в неброском костюме и с внимательными глазами.
– Михаил Андреевич, – обратился он к Шефу, – нельзя ли нам с мальчиком поговорить наедине?
Шеф моментально вскочил и, угодливо изогнувшись, выскочил из кабинета.
– Садись, Руслан, – пригласил мужчина. – Ты догадываешься, кто я?
– Милиция? – неуверенно предположил мальчик.
– КГБ, – коротко сообщил пришелец. – Майор Иванов.
"Никакой он не майор, и никакой не Иванов", – словно бы некто вбросил эту мысль в голову Руслана, но он не выпустил её на лицо и лишь доверчиво кивнул.
– Я тут по поводу твоего учителя истории.
– Пал Палыча?
– Да. Видишь ли, он исчез, и мы подозреваем, что его могли похитить враги.
– Какие?
– Ты не спрашиваешь, чем их так заинтересовал протой школьный учитель, – глядя в упор, проговорил чекист. – На твоем месте я бы думал, прежде чем отвечать на вопросы…
Руслан удивленно вскинул голову. Майор продолжал пристально его разглядывать.
– Скажи-ка, – спросил он, наконец, – в последнее время ты не замечал каких-либо странностей, связанных с Пал Палычем? Может быть, какая-нибудь история или ещё что?..
– Нет, ничего не было, – сразу ответил Руслан.
– Вот теперь молодец, – одобрительно кивнул майор. – Вообще, очень советую тебе в ближайшие дни меньше говорить и избегать встречь с людьми, даже знакомыми.
– А что у тебя с носом? – вдруг быстро спросил комитетчик.
– Упал на лестнице, – так же быстро ответил Руслан.
"Иванов" оглядел его с одобрительным удивлением.
– Молодец… Молодец… Теперь вот что. Могут ещё прийти, может быть, и из моего ведомства. Не имеет значения – молчи. Противник везде, и ты ещё не способен его идентифицировать.
Юноша кивнул.
– Сейчас сразу иди домой, но незаметно. Я договорюсь с директором, чтобы тебя освободили от уроков. Сиди дома, пока не позвонит человек, который скажет: "Есть возможность устроить тебя на курсы арабского языка. Недорого". Повтори.
– Есть возможность устроить тебя на курсы персидского языка. Недорого.
– Запомни. Ты ответишь: "У папы хватит денег только на турецкий". Повтори.
– У папы хватит денег только на турецкий.
– Зазубри это. Фразы должны быть точно такие, без малейших изменений. Это будет наш человек, он скажет, что делать дальше.
Руслан снова кивнул. Ему всё было ясно. Удивление майора явно возрастало, но высказывать его тот не стал, только крепко пожал юноше руку и подтолкнул к двери.
– Позови там вашего директора – ходит взад-вперед мимо двери, а подслушать никак не решается… Да, ещё – тебе привет от Палыча…
Руслан в первый и последний раз увидел, как улыбается "майор Иванов".
Но сразу уйти не удалось. В рекреации его поймала Ирка Гинзбург, про которую все знали, что она бегает с доносами в кабинет Шефа. Уныло шмыгая носом, пыталась навязать своё общество. Он спасся от неё в туалете для мальчиков, стены которого были расписаны наивными непристойностями, львиная доля которых касалась любимого директора. Самой популярной была надпись, возвещавшая граду и миру, что Шеф предпочитает содомический оральный секс пассивного характера. Графитти регулярно стирались подневольными младшеклассниками, но вскоре в изобилии возникали вновь.
Из окна туалета очень удобно было сигануть на зады школы, в густо заросший дворик. Что Руслан и сделал.